Джэйкоб закончил разговор, опустил телефон и спросил:
— Случилось что-то? Ты почему дома?
— Мужчина возле школы… — начала было Харпер, но эмоции, словно ком, встали поперек горла.
Джэйкоб сел рядом и обнял жену за плечи.
— Тихо-тихо! — успокаивал он. — Всё хорошо!
Спазм в трахее ослаб, и она снова обрела голос и смогла продолжить:
— Появился на детской площадке. Шатался, как пьяный. А потом рухнул и загорелся... Вспыхнул, словно спичка. Полшколы на это глазело. Площадку почти из каждого кабинета видно. Я детей полдня в себя приводила...
— Надо было сразу рассказать! Надо было прервать разговор!

Харпер обернулась к мужу и прильнула к его груди, когда он крепче обнял её.
— В какой-то миг в зале набралось с полсотни школьников, учителя какие-то, директор. Одни рыдали, другие тряслись от ужаса, кого-то рвало, а я поняла, что меня накрывает всё разом.
— Но ты собралась с духом.
— Нет... Вырубилась возле коробок с соком. Тоже мне, высококлассная медицинская помощь!
— Ты сделала всё, что могла, — успокаивал Джэйкоб. — Просто стала свидетелем самого жуткого дня в жизни толпы ребятишек. Сама же это понимаешь, так ведь? Они навсегда запомнят, как ты с ними нянчилась. Ты позаботилась о них. Всё позади. Ты здесь, со мной.


На некоторое время Харпер притихла, застыв в объятиях мужа, вдыхая аромат его особенного одеколона, с нотками сандала и кофе.
— Когда это случилось? — он отстранился, светло-карие глаза пристально смотрели на нее.
— В первую смену.
— Уже почти три. Ты обедала?
— Не-а
— Мутит?
— Гм...
— Попробуем в тебя запихнуть немножечко еды. Не знаю, чем богат холодильник, но можно заказать что-нибудь.
— Пожалуй, водички хватит, — не решилась Харпер.
— А как насчет вина?
— Уже интереснее...

Джэйкоб поднялся и направился к шкафу, где охлаждались шесть винных бутылок. Стал рассматривать одну за другой:
— А чем обычно пируют во время чумы? — старался он развеселить жену. — Думал, эта зараза только в самых грязных странах, где воздухом уже дышать нельзя и реки превратились в канализацию. Китай, там. Россия всякая. Бывшая коммунистическая республика Чурдистан...
— Рэйчел Мэддоу говорит, что в Детройте уже под сотню случаев. Вчера вечером рассказывала.
— Так и я о том же! Считал, что такие поганые, забытые богом городишки, как Чернобыль и Детройт, — самое место для всякой дряни, — он откупорил бутылку. — Не понимаю, зачем зараженные люди растаскивают инфекцию по автобусам?! В самолеты лезут?!
— Наверно, карантина бояться. Страх, что тебя изолируют от близких, ужаснее пандемии. Никто не хочет умирать в одиночку.
— Это точно! Зачем подыхать одному, если можно найти компанию? Свою ж бешеную любовь никак больше не выразить, кроме как поделиться дерьмовой смертельной заразой с родными и близкими!

Он поднес Харпер бокал золотистого вина, словно кубок чистейшего солнечного света.
— Если бы я заразился, я б скорее сдох, чем подверг тебя опасности. Не рисковал бы тобой. Считаю, что тут даже самоубийство оправдано, лишь бы остальных спасти. Это просто верх безответственности — больным разгуливать вот так.

Вручив жене бокал, Джэйкоб успел нежно коснуться ее пальца. То было особенное его прикосновение — «чуткий жест». Самая замечательная из его черт. Каким-то шестым чувством он догадывался, когда нужно прибрать ее локон за ухо или поправить распущенные волосы.

— А как заразиться можно? Как грибком обычным? Это ж пока в спортзале босиком не топчешься и руки моешь — всё в порядке? Слушай... Слушай! Ты ж не подходила близко к этому мужику?
— Нет, — Харпер не преминула сунуть нос в бокал, чтобы насладиться французским букетом, как учил ее Джэйкоб, когда она, сочная двадцати трехлетняя ягодка, была больше одурманена им, нежели пьяна от вина.

Харпер прикончила свой совиньон блан в два глотка.