В этом заплыве, ничем не отличавшемся от других, не было ни цели, ни глупого соревнования, ни правила «кто первый, тот победил». Мы просто плыли. За несколько футов до обрыва, где заканчивается отмель, я приготовился окунуться в ледяную воду. Холод охватил все тело, легкие сжались. Я сделал резкий, сдавленный вдох – знакомое чувство – и продолжил плыть. Руками. Ногами. Руками. Ногами. Я слышал прерывистое дыхание Руби, которое эхом отражало мое, но продолжал плыть в темноту с закрытыми глазами.


— Джэс, — позвал он в первый раз. Он не произнес, а выдохнул мое имя. — Джэс.


Я открыл глаза и начал искать его в кромешной тьме.


— Руби? — окликнул я, по-прежнему плывя вперед.


Через несколько секунд, когда я понял, что его уже нет рядом, было уже поздно. Я яростно метался в разные стороны, не зная, куда смотреть и куда повернуть. В ту безлунную ночь я думал о курицах, которых мы держали на заднем дворе фабрики. Я не знаю, почему я вспомнил о них. Когда заходишь в курятник, чтобы выбрать птицу на забой, все курицы разбегаются в разные стороны, не задумываясь, куда они бегут и от кого. У жертвы всегда отсутствующее выражение лица, не просто напуганное или печальное, а именно потерянное.


По иронии судьбы, после того, как я час бродил по пустынной дороге, первая проезжавшая мимо машина оказалась отцовской. Именно отец должен был найти меня таким – нагим, с вытаращенными от страха глазами. Я прокричал о том, что случилось с Руби. Не знаю, осознавал ли я, что происходит.


— Не разыгрывает ли он тебя, — сказал отец. Он всегда говорил в такой манере – никогда не спрашивал, всегда лишь утверждал.


— Нет, я уверен! — закричал я.


— Ты ведь не сочиняешь?


На этот вопрос мне не было нужды отвечать.


— Тогда он уже умер, — сказал он, открывая передо мною дверь. — Мы вернемся за твоей одеждой завтра.


Я боялся, что он сердится на меня за то, что ему пришлось повернуть домой вместо того, чтобы сразу отправиться в Кампар играть в карты. Я так боялся, что ничего больше не сказал.


Примерно так умер мой друг Руби Вонг.