Еще с порога Кейт отчетливо услышала в доме мужской голос.

- Банни, - позвала она как можно строже.

- Я здесь! – пропела Банни из глубины дома.

Кейт повесила куртку в прихожей и прошла в гостиную. Банни сидела на диване в ореоле золотых кудряшек и легкой кофточке с открытыми плечами и изображала саму невинность, а рядом сидел Минц, соседский парень.

Это было что-то новенькое. Эдвард Минц был на несколько лет старше Банни, болезненного вида юноша с пегой бороденкой, напоминавшей лишай. Он окончил среднюю школу в позапрошлом июне, но в колледж не уехал. Его мать уверяла, что виной «эта японская болезнь». Кейт как-то спросила у нее, что это за болезнь, и миссис Минц ответила: «Когда молодые люди запираются в спальнях и отказываются менять свою жизнь». Правда, Эдвард явно больше торчал не в спальне, а на застекленной веранде напротив окна столовой дома Баттиста, где изо дня в день сидел в шезлонге, обняв колени, и курил подозрительно мелкие сигаретки.

Так, ладно, по крайней мере, романом здесь не пахнет (Банни питала слабость только к футболистам). Но правила никто не отменял, так что Кейт сказала:

- Банни, ты же знаешь, нельзя приглашать гостей, когда ты дома одна.

- Гостей! – воскликнула Банни, делая круглые глаза. Она продемонстрировала раскрытый на коленях блокнот на пружинках. – У меня урок испанского!

- Да ну?

- Я спрашивала у папы, не помнишь? Сеньора МакГилликадди сказала, что мне нужен репетитор? И я спросила у папы, и он сказал: «Ладно»?

- Да, но… - начала Кейт

Да, но он вряд ли имел в виду торчка-соседа. Кейт не стала это говорить. (Тактичность). Просто повернулась к Эдварду и спросила:

- Ты правда хорошо знаешь испанский, Эдвард?

- Да, мэм. Я учил его два с половиной года, – ответил он. Кейт не поняла, почему он сказал «мэм» - всерьез или чтобы ее побесить. Неприятно было в любом случае – ей не так много лет. Эдвард продолжал: - Иногда я даже думаю на испанском.

Банни хихикнула. Банни хихикала по любому поводу.

- Он уже так многому меня научил? - сказала она.
Ее манера превращать утвердительные предложения в вопросительные тоже раздражала.

Кейт нравилось дразнить сестру и прикидываться, будто действительно приняла фразу за вопрос, так что она ответила:

- Откуда мне знать, меня же с вами не было.

- Что? - не понял Эдвард.

- Не слушай ее? - сказала ему Банни.

- У меня по испанскому было пять или пять с минусом за каждый семестр, – сообщил Эдвард. - Кроме последнего года, но тут я не виноват. У меня был стресс.

- Все равно, - сказала Кейт, - Банни нельзя приглашать парней, когда никого нет больше дома.

- Это унизительно! – заверещала Банни.

- Что поделать, – ответила Кейт. – Ладно,
занимайтесь, я буду недалеко. – И вышла.

Она услышала, как Банни буркнула ей в спину: «Un stervo».

- Una sterv_a_, - наставительно поправил Эдвард. Оба прыснули.

Банни была совсем не такая милая, как о ней думали.

Кейт никогда толком не понимала, почему Банни вообще появилась на свет. Их мать – хрупкая, молчаливая блондинка с такими же кукольными глазками как у Банни, первые четырнадцать лет жизни Кейт только и делала, что уезжала и возвращалась из так называемых «домов отдыха». Затем неожиданно родилась Банни. Трудно представить, чтобы родители решили, что так будет лучше. Может, и не решили, может, у них была минута бездумной страсти. Хотя в это верилось еще меньше.

Во всяком случае, из-за второй беременности возникли или усугубились какие-то неполадки в сердце, и Тея Баттиста умерла, когда Банни не было и года. Для Кейт мало что изменилось, она и так почти не видела мать. Банни же ее совсем не знала, хотя временами поразительно ее напоминала – формой подбородка, привычкой забавно покусывать самый кончик указательного пальца. Словно еще до рождения успела изучить мать изнутри и все перенять.

Их тетя Тельма, сестра Теи, всегда говорила: «Ах, Банни, клянусь, у меня слезы наворачиваются, когда гляжу на тебя. Ей-богу, вылитая бедняжка мать!»

Кейт, напротив, ни капельки не походила на мать. Она была смуглая, коренастая и неловкая. Она бы выглядела нелепо, если бы грызла палец, и никто никогда не называл ее забавной.

Такова была Кейт. Una sterva.