По обложке…


– Нет! Нет, мисс Хэнди, я его не приму. Книга поступила в продажу; и даже если в текст действительно закралась ошибка, сделать уже нельзя ничего. Поздно. – Пожилой задерганный президент издательского дома «Классика» раздраженно посмотрел на свою помощницу.


– Но, сэр, – возразила мисс Хэнди, – он говорит, это очень грубая ошибка. И если он не ошибается…. Мистер Брандис утверждает, вся глава….


– Я уже связывался с ним: и письменно, и по видеофону. Мне прекрасно известно, что именно он утверждает. – Мастерс замер у окна, угрюмо уставившись на изуродованную кратерами поверхность Марса; за столько десятилетий зрелище набило оскомину. – «Пять тысяч экземпляров ... И половина тиража – в подарочном издании. Золотое тиснение и отличной выделки шагреневый переплет из кожи марсианского уаба. Самый изысканный, самый дорогой материал, какой только можно найти здесь. В производство вложена куча денег, а теперь еще вот это»


Экземпляр книги лежал на письменном столе. De Rerum Natura. Тит Лукреций Кар, «О природе вещей», в величественном благородном переводе Джона Драйдена. Барни Мастерс сердито пролистал шуршащие белоснежные страницы. Мыслимо ли: на Марсе нашлись специалисты, отлично знакомые с таким древним текстом! И человек, дожидающийся в приемной, – только один из восьми, которые после выхода книги обратились в издательство по поводу спорного отрывка.


Спорного? Никаких сомнений на самом деле нет: местные грамотеи совершенно правы. Вопрос только в том, как бы незаметно спустить это дело на тормозах, чтобы они и думать забыли, что когда-либо держали в руках книги издательства «Классика» и находили в них ошибки.


Мастерс нажал кнопку интеркома:


– Ладно, давайте его сюда.


Иначе этот тип никогда не отвяжется, так и будет торчать в приемной день и ночь. Умники вроде него все одинаковы: господь милосердный даровал им слишком большое терпение.


В кабинет вошел седовласый пожилой джентльмен: в руках портфель, на носу – ветхозаветные очки с оправой, мода на которую миновала еще до начала космической экспансии.


– Благодарю вас, сэр. Позвольте объяснить, почему организация, в которой я имею честь состоять, крайне обеспокоена ошибками подобного рода. – Он расположился у стола и решительно дернул застежку портфеля. – Хотим мы того или нет, но Марс заселяли колонисты с Терры. Система ценностей, нравственные императивы, образцы материальной культуры, обычаи – всё пришло оттуда. ШОЗАНА считает: выпуск вашим издательством этой книги…


– ШОЗАНА? – переспросил Мастерс. Название не говорило ему ничего. Наверняка одна из тех нелепых структур, которых развелось сейчас во множестве, и они дотошно и въедливо, как под микроскопом, исследуют все, что печатается здесь, на Марсе, или поставляется с Терры.


– «Шедевры Отцов: ЗАщита НАследия», – пояснил Брандис. – Я принес аутентичное терранское издание De Rerum Natura: в переводе Драйдена, равно как и ваше местное. – Слово «местное» он произнес пренебрежительно, как если бы речь шла о чем-то второсортном. Его послушать, издательство «Классика» выпускает исключительно непристойную литературу, фыркнул про себя Мастерс. – Рассмотрим неаутентичные вставки. Давайте обратимся сначала к моему экземпляру, – Брандис положил перед хозяином кабинета потрепанный голубоватый томик. – Извольте убедиться: здесь всё точно. А теперь, сэр, экземпляр, выпущенный вашим издательством, тот же самый фрагмент. – Рядом со старинной книгой разместился великолепный золотого тиснения образец в шагреневом переплете.


– Минуту, я приглашу ответственного редактора. – Мастерс нажал кнопку интеркома, – Джека Снида ко мне.


– Давайте откроем подлинный текст, – сказал Брандис, – и мы увидим метрическое переложение с латыни, пятистопный ямб. – Он застенчиво откашлялся и начал читать вслух:


Тоска и боль умрут в последний час;
Не станет их, когда не станет нас.
И пусть сольются твердь, вода и свет,
В стихиях растворится жизни след.


– Этот отрывок мне известен, – резко произнес Мастерс. Какого черта ему читают здесь лекцию, как несмышленому дитяти?


– Данное четверостишие, – продолжил Брандис, – отсутствует в вашем издании, и вместо него размещено другое, подложное, Бог знает, откуда взявшееся. Позвольте. – Открыв роскошный подарочный том издательства «Классика», он перелистал страницы, нашел нужное место и зачитал:


Тоска и боль умрут в последний час;
Но плоти смерть не есть конец всего для нас.
Нам якорем служили плоть и твердь,
Отринувших ту связь блаженство ждет, не смерть.


Негодующе уставившись на Мастерса, Брандис с шумом захлопнул книгу.


– Больше всего раздражает, что, в сравнении с оригиналом, смысл поддельного отрывка диаметрально противоположен. Откуда эта вставка вообще взялась, интересно? Ведь кто-то же написал ее. Уж точно не Лукреций, – Брандис пронзительно посмотрел на президента «Классики», будто считая автором подделки именно его.


Дверь распахнулась, и в кабинет зашел ответственный редактор издательства Джек Снид.


– Мистер Брандис прав, – сокрушенно сообщил он директору. – И это только одно изменение текста из тридцати с лишним. С появления первых писем я перекопал всю книгу. И теперь делаю то же самое со всеми произведениями, включенными в осенний план выпуска. И уже обнаружил искажения в некоторых из них.


Мастерс уточнил:


– Это ведь вы выполняли окончательную правку перед тем, как De Rerum Natura ушла наборщикам? Были там изменения?


– Категорическое «нет», – ответил Снид. Ни в редактуре, ни в гранках: я всё лично проверил. Искажений не было до выхода последнего переплетенного экземпляра, – каким бы бредом это ни звучало. А еще точнее: до выхода последнего переплетенного подарочного экземпляра, – искажения присутствуют только в них. Книги с обычным переплетом – в порядке.


Мастерс нахмурился.


– Но ведь это одно и то же издание! Из-под пресса все экземпляры выходили единой партией. Поначалу мы вообще не планировали переплетать часть тиража как-то особенно: решение было принято буквально в последний момент. Отдел по развитию бизнеса предложил выпустить половину экземпляров в подарочном варианте: золотое тиснение и эксклюзивный переплет.


– Думаю, – сказал Джек Снид, – неплохо бы нам разобраться, что это за штука такая, кожа марсианского уаба.


Через час Мастерс, кажется, враз постаревший и одряхлевший, и сопровождающий его Джек Снид сидели напротив Лютера Саперштайна, торгового агента заготовительной конторы «Идеал инкорпорейтед». Именно эта фирма поставила издательству «Классика» для эксклюзивного переплета партию выделанных шкур.


– Что за материал вы нам подсунули? – спросил Мастерс напористо, – Шкура уаба, что это вообще такое?


– Ну, – отозвался Саперштайн, – если отвечать на вопрос, как он задан, это просто шкура существа под названием марсианский уаб. Я понимаю, джентльмены, в таком ответе практически нет информации; но он дает, по крайней мере, точку отсчета, некий постулат, с которым все присутствующие могли бы согласиться. Давайте попробуем начать с этого и двигаться дальше. Первое: что есть уаб вообще? Местное животное. Его шкура – ценный материал, хотя бы потому, что попадает в руки заготовителям лишь по большой удаче. Уабы крайне редко умирают, их практически невозможно убить, даже дряхлых или больных. Но если все-таки удалось, – окончательной смерти особи не происходит, шкура продолжает биологическое существование. Это качество делает данный товар уникальным материалом при отделке помещений – или вот для изготовления неизнашиваемых переплетов. Вечные книги становятся поистине вечными.


Саперштайн заливался терранским соловьем; Мастерс, отвернувшись, уныло глядел в окно. Редактор, пристроившись за столом, что-то быстро писал; на его молодом, энергичном лице застыло мрачное выражение.


– Когда вы обратились к нам, – сказал Саперштайн, – заметьте, сами обратились, нашей инициативы тут не было, – мы поставили вам самый великолепный, самый безупречный товар из всего нашего огромного ассортимента. Этот материал живёт; он светится изнутри, своим собственным, особенным светом. Нигде: ни на Марсе, ни на Терре, – нет ничего подобного. Царапины или порезы зарастают сами. Поверхность бархатистая, и ворс с годами становится всё плотнее. Переплет ваших книг со временем будет все более роскошным и, соответственно, сами книги – всё дороже. Лет через десять качество книг в нашем переплете…


– Погодите, – оборвал его Снид. – Вы говорите, у мертвых особей шкуры остаются живыми? Любопытно. А сам уаб – что, его настолько трудно убить? – Снид бросил быстрый взгляд на Мастерса. – Каждое из тридцати с чем-то обнаруженных искажений касается бессмертия. В этом смысле изменения в тексте «О природе вещей» совершенно однотипны: согласно утверждениям Лукреция, человеческое существование бренно; посмертное существование, даже если оно и есть, не имеет смысла, поскольку отсутствует память о прошедшей жизни. А все поддельные фрагменты говорят как раз обратное: со смертью ничего не кончается, ибо личность не утрачивает себя. Это ведь полностью противоречит философии Лукреция! Нет, вы понимаете, что происходит? Воззрения этих чертовых уабов накладываются на воззрения авторов книг, наслаиваются поверх. Вот в чем суть! – И он молча углубился в записи.


– Но как такое возможно? – взвыл Мастерс. – Как может шкура, пусть даже вечно живая шкура, оказывать влияние на содержание книг?! Текст уже напечатан, корешок проклеен и прошит. Это же бессмысленно! Допустим даже, я поверю, что переплет из этой чертовой штуки живой на самом деле. В это невозможно поверить, но допустим, – Он свирепо уставился на Саперштайна.– Но если она живая, она же должна чем-то питаться?


– Мельчайшие частицы органики, присутствующие в атмосфере во взвешенном состоянии, – с готовностью пояснил Саперштайн.


Мастерс поднялся:


– Пошли отсюда. В конце концов, это просто смешно.


– Органика усваивается, попадая внутрь через поры, – пояснил Саперштайн с мягкой укоризной.


Изучая свои записи и не торопясь подниматься вслед за боссом, Снид произнес задумчиво:


– Некоторые вставки изумительны. Одни полностью меняют смысл оригинала, переворачивают точку зрения автора, – как в случае с Лукрецием, например, – но в других изменения очень тонкие, почти неощутимые, если так можно выразиться. Это относится к текстам, в которых в той или иной степени поддерживается идея бессмертия. Вопрос на самом деле стоит так: с чем мы столкнулись? Просто с точкой зрения одной, конкретной формы жизни – или марсианские уабы являются обладателями какого-то более общего знания? Взять, например, поэму Лукреция: величественная, великолепная, захватывающая, – как поэтическое произведение. Но, если говорить о философских взглядах, на которых она основана... Может быть, они ошибочны? Не знаю, не разбираюсь я в таких материях. Я всего лишь редактирую книги. Когда редактор начинает ставить себя выше автора и перекраивать, переиначивать оригинальный текст – это последнее дело. Но ведь уаб – или чтотамвместонего – поступает именно так!


Саперштайн хмыкнул:


– Хотелось бы мне знать, стоит ли овчинка выделки.


– В каком смысле? Поэтическом – или вы о философских взглядах? С поэтической точки зрения эти вставки ничуть не лучше и не хуже оригинального текста; стилистически они вполне вписываются. Если вы не знаете о подмене текста, то никогда и не заметите. – Снид качнул головой. – Нипочем не заметите, что текст написан шкурой.


– А философски?


– Ну, идея всегда одна и та же. Повторяется с завидным упорством. Смерти нет. Мы не умираем, – погружаемся в своего рода сон. А потом пробуждаемся к новой, лучшей жизни. Правки De Rerum Natura в этом смысле не оригинальны. Если вы видели одну, считайте, что видели все остальные.


– А ведь заманчивая идея, – сказал Мастерс. – Переплести подобным образом Библию…


– Уже, – признался Снид.


– Да? И что?


– Конечно, у меня не было времени изучить весь получившийся текст от корки до корки. Но в Послания апостола Павла к Коринфянам я заглянул. Тот стих, помните: «Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменится» – и далее…. Воспроизведено с точностью до буквы, – но выделено теперь крупным шрифтом. И добрый десяток раз повторяется: «Смерть! где твое жало? ад! Где твоя победа?» Снова и снова. Крупным шрифтом. Очевидно, с этим уаб полностью согласен: его собственные философские или, скорее, теологические воззрения с изложенными в Послании совпадают абсолютно.


Снид помолчал; затем, тщательно взвешивая каждое слово, произнес:


– По сути, это религиозный диспут. Между читающей публикой и шкурой марсианского животного, которое похоже на безумную смесь свиньи и коровы. Непривычно. – И он снова уткнулся в записи.


В разговоре наступила пауза. Потом Мастерс уточнил:


– Кроме шуток. Вы правда считаете, будто уаб обладает сокровенным знанием? Что это не умничанье непонятно кого, обретшего бессмертие непонятно как, – а истина?!


– Ну, - ответил Снид, – я думаю так. Это не абстрактные рассуждения о бессмертии: уабы бессмертны на самом деле. Смотрите: снятую с убитого животного шкуру обрабатывают и превращают в книжный переплет. Но она по-прежнему жива с биологической точки зрения! Это ли не попрание смерти? В определенном смысле, переход к иной, лучшей жизни. Никаких пустых деклараций; мы имеем дело с видом, для которого свершившейся реальностью стало то, в самой возможности чего мы все еще сомневаемся. Сокровенное знание? Ну, конечно. Уаб является непосредственным живым подтверждением своих собственных воззрений. Факты сами говорят за себя, и я склонен им верить.


– Возможно, в случае с уабом это и работает, – фыркнул Мастерс. – А с другими биологическими видами? С хомо сапиенс? Уаб, как любезно напомнил мистер Саперштайн, уникален. Шкура любого другого существа – что на Терре, что на Селене, что здесь, на Марсе, – подобными свойствами не обладает. Никто никогда не слышал о том, что можно поддерживать жизнь, усваивая микроскопические органические частицы непосредственно из атмосферы. Позволять себе такие обобщения ….


– Жалко, что прямой контакт невозможен, – сказал Саперштайн. – Мы ведь пробовали здесь, в «Идеале», сколько раз пробовали. Ничего.


– А у нас в издательстве, – Снид выделил фразу голосом, – вышло. На самом деле я уже провел эксперимент. Распорядился напечатать текст, всего одну строчку: «Уаб бессмертен. Этим он отличается от остальных живых существ». Затем текст переплели в шагрень, - и он изменился. Вот, – Снид с поклоном протянул тоненькую книжечку Мастерсу.


Мастерс прочел вслух:


– «Уаб бессмертен. Этим он НЕ отличается от остальных живых существ». Надо же, всего одна частица, две буквы, – он покачал головой и вернул книжечку Сниду.


Тот воскликнул:


– Как ни погляди, – новость-то сногсшибательная! Мы установили контакт с существом, находящимся по ту сторону могилы, - если так можно выразиться. Ну, представьте: с технической точки зрения шкура уаба мертвее мертвого, поскольку животное, частью которого она являлась, давно мертво. Это же чертовски близко к рациональному доказательству иррациональных постулатов веры, – веры в загробную жизнь и вечное существование!


– Не сходится, - с сомнением произнес Саперштайн. – Может, прямой зависимости и нет... Но марсианский уаб, при всей его поразительной – даже сверхъестественной – живучести… Если процессы мышления связаны с мозгом, – он же совершено туп! Взять терранского опоссума – размеры его мозга всего в одну треть кошачьего. А мозг уаба и того меньше – в одну пятнадцатую! – Он исподлобья оглядел собеседников.


– Ну, – заметил Снид. – Вспомним библейское: «Так будут последние первыми». Марсианский уаб, смиренно сидящий в своей экологической нише, – может быть, это сказано как раз про него? Хочется надеяться.


Кинув на редактора быстрый взгляд, Мастерс спросил:


– Вечная жизнь. Вы бы согласились?


– Разумеется, – ответил Снид. – Кто угодно согласится.


– Вот уж нет, – запротестовал Мастерс. – У меня и сейчас проблем выше головы. Самое последнее, о чем я бы мечтал, – это вести бессмертное существование в виде книжного переплета. Или чего-то в этом роде.


Но мысль уже завладела его сознанием. А если не переплет? Иначе, ведь всё можно сделать иначе.


Саперштайн кивнул:


– Что хорошо для уаба, для человека – кошмар. Стать обложкой. Без дела валяться на полке, год за годом, переваривая пищу, которая сыплется на тебя, как пыль. Может быть, о чем-то думать. Или чем там уабы занимаются после кончины.


– Размышляют над законами мироздания, – предположил Снид. – Делятся мудростью. – И, обращаясь к боссу, добавил, – Полагаю, «Классика» больше не станет использовать такой переплет?


– В коммерческих целях и на продажу – нет. Но! – Мастерс никак не мог избавиться от ощущения, что разговор уходит не туда. - Хотелось бы знать, приобретают ли такой же высокий защитный потенциал изготовленные из этого материала изделия. Шторы на окнах. Обшивка судов – тогда, может быть, смертность среди пассажиров снизится. Подстежка армейских шлемов. Экипировка бейсболистов.


Гигантские перспективы … весь размах оценить пока невозможно. Он всё тщательно обдумает, дайте только срок.


– Это всё, конечно, замечательно, – подвел итог Саперштайн, – но моя компания вынуждена отказать издательству в претензии о возмещении убытков. Особенности материала из шкуры марсианского уаба давно известны; они перечислены в общедоступном буклете, который совсем недавно выпустила наша компания. Мы категорически заявляем….


– Окей, – раздраженно буркнул Мастерс и махнул рукой, – это наши потери, ладно. – И, повернувшись к Сниду, еще раз уточнил. – Все эти тридцать с лишним вставок говорят, что посмертное существование – сплошная радость?


– Именно. Как гласит De Rerum Natura под редакцией уаба, покинувших земную юдоль «блаженство ждет, не смерть». Куда уж определенней.


– Блаженство, - повторил Мастерс, кивнув. – Конечно, земная юдоль и Марс… Н-да…Впрочем, думаю, разницы особой нет. Жизнь есть жизнь, вне зависимости от места. – И добавил в глубокой задумчивости, – Все-таки интересно. Все эти разговоры о загробной жизни … Человечество обсуждает уже пятьдесят тысяч лет. Рассуждениям Лукреция уже два тысячелетия. Разговоры, разговоры … А тут совершенно конкретный факт: уаб, шкура уаба - вот вам ваше бессмертие, потрогайте и убедитесь.


Повернувшись к Сниду, он уточнил:


– Какие еще книги подверглись изменению?


Снид сверился со списком.


– «Век Разума», трактат Томаса Пейна.


– А, критика Библии. И каковы результаты?


– Двести шестьдесят семь пустых станиц. Одно-единственное слово в середине тома. «Мерзость».


- Еще?


– «Британника», универсальная энциклопедия. Скорее, не изменена, а дополнена. Появились новые статьи. О душе, о переселении душ. Еще ад, вечные муки, грех, бессмертие. Всё двадцатичетырехтомное собрание приобрело религиозный оттенок. Продолжать?


– Конечно, – кивнул Мастерс, слушая и одновременно что-то напряженно обдумывая.


– Summa Theologiæ, «Сумма Теологии», знаменитый трактат Фомы Аквинского. Пять доказательств существования Бога. Оригинальный текст не тронут, – но вставлена фраза из Библии: «Буква убивает, а дух животворит». То есть, надлежит служить не букве, но духу. Фраза многократно повторяется. Еще? «Утраченный горизонт» Джеймса Хилтона. Это уже не средневековье, двадцатый век. Своего рода утопия, грёза о недостижимом, о волшебной стране Шангри-Ла. После вмешательства уаба Шангри-Ла из вымышленного места превращается в некую аллегорию загробного мира, которая…


– Ладно, - сказал Мастерс. – Понятно. Остается вопрос: что со всем этим делать? Совершенно очевидно, что от переплета из данного материала придется отказаться. По крайней мере, если содержание книги противоречит идеям бессмертия.


Но ему не давали покоя мысли о других возможностях, об ином использовании шкур уаба. Не переплетное дело, не дизайн, - слишком расточительно тратить такой материл на неодушевленные предметы.


Как только он доберется до телефона ….


– Особенно интересной, – не унимался Снид, – оказалась реакция на собрание научных трудов по психоанализу известнейших современных последователей Фрейда. Статьи остались без изменения, но в конце каждой – каждой! – сделана приписка. Одна и та же. – Снид сухо рассмеялся. – «Врачу, исцелися сам». Не без юмора.


– Да-да. – Мастерс больше не слушал. Ему позарез нужен телефон.


Возвратившись в издательство и закрывшись в офисе, Мастерс приступил к окончательной проверке. Трясущимися руками достал жемчужину своей коллекции – чайную пару из тончайшего, полупрозрачного, так называемого костяного фарфора знаменитого, запредельно дорогого бренда Royal Albert. Тщательно упаковал в шагрень. Собрался с духом, положил на пол. И – сколько было сил – с размаху наступил!


Сверток остался невредим. По крайней мере, треска размалываемого в пыль фарфора издатель не услышал.


Мастерс распаковал сверток и внимательно осмотрел чашку. Ни следа повреждений, ни трещинки.


Завернутый в бессмертный материал хрупкий предмет разрушению не поддался.


Довольный, издатель уселся к столу и обдумал все еще раз, принимая окончательное решение.


Недолговечный объект, упакованный в материал из шкуры уаба, становится вечным. Таким образом, гипотеза подтвердилась на практике – в точности, как ожидалось.


Он снял телефонную трубку и набрал номер поверенного в делах.


– Моё завещание, – сказал он, когда на том конце линии ответили. – Как вы помните, последнее написано несколько месяцев назад. Я хотел бы внести дополнение.


– Конечно, мистер Мастерс, – энергично произнес поверенный. – Слушаю!


– Маленький пункт, – вкрадчиво сказал Мастерс. – Насчет гроба. Обязательное условие для наследников. Обивка должна быть выполнена из кожи уаба. Полностью, со всех сторон: дно, крышка, стенки. Материал для обивки следует приобрести в «Идеал инкорпорейтед». Я желаю предстать перед Создателем облаченным в новую кожу, обновленным, так сказать. Произвести впечатление. – Мастерс издал легкий смешок, но тон его был предельно серьезным, и поверенный почувствовал это.


– Если такова ваша последняя воля…


– Именно. И я советую вам сделать то же самое.


– Господи, зачем?


– Очень скоро наше издательство выпустит полную серию домашней медицинской библиотечки. Ответ вы найдете там. Только убедитесь, что ваш экземпляр переплетен в шагрень – эта часть тиража имеет некоторые отличия.


Мастерс отвечал на вопросы и представлял свой будущий гроб с шагреневой обивкой. И самого себя: вот он покоится в гробу глубоко под землей, и ворс растет, растет, становится все плотнее…


Интересно, что сотворит с ним проклятая кожа? Что оставит нетронутым и что изменит? В кого превратит?

Особенно, если впереди вечность.