Гости прибыли скопом – за нашим двориком, у деревянного забора, будто выгрузили огромную партию товара; глядя на толпу в вечерних костюмах, я решила, что приглашенные похожи на посетителей зоопарка – те точно так же сгрудились бы у клетки с животными и вытягивали бы шею, пытаясь получше разглядеть то, что внутри.
Гостей созвали на вечеринку в честь папиного пятидесятилетия, и часы отбивали ее первые минуты.
Не стану отпираться, накануне я оживилась – в четырнадцать лет предвкушение праздника не было мне чуждо; в четырнадцать лет мои волосы не просыхали от лимонного сока(1), губы были похожи на вишню - такого же цвета, на вид сочные и полные, точно у взрослой женщины. Смазанные красным, маме они напомнили «не рот, а огромный порез», - так она и сказала. На ее вкус, оделась я неудачно, неудачно выбрала платье – ярко-желтое, оно окутывало ноги и обтягивало грудь, - но в ответ хотелось лишь пожать плечами: на мой вкус, неудачной тут была сама вечеринка «по-домашнему», такое уж сколько лет как устарело.
Женщины в черных, голубых, серых и коричневых туфлях семенили через ворота, и посмотрев на каблучное шествие, я засчитала минус вечеринке – испытание травой она не прошла. Мужчины отличились острыми галстуками, похожими на мечи, а еще банальностями, как то: «Привет».
- Рады видеть вас на нашей лужайке, - поздоровалась я с глупой улыбкой, и приглашенные прятали глаза, потому что иначе было вроде как невежливо.
Рядом с ними я не смотрелась: слишком много желтого и неподобающего, так что я старалась держаться поближе к Марку Резнику, соседу и возможно, будущему бойфренду.
Я выпрямилась и сосредоточилась на своей дикции. Приготовиться к учебе в старших классах – как лыжи смазать перед забегом, и я потихоньку училась управляться с тюбиком мази, но дело давалось мне нелегко. Каждый день будто приходилось прощаться с какой-то частью своей личности; вспомнить хотя бы прошлую неделю, когда мы пришли на пляж, моя подруга Дженис в новом бикини, и я в платье от «Адидас». Дженис смерила меня взглядом и выдала:
- Эмили, можешь выбросить свое платье. Мы ведь не на состязании.
Но состязание все же имело место. В четырнадцать лет любая мелочь принималась за выигрыш или проигрыш, и Дженис неустанно подсчитывала очки.
- В детстве я побрила своих кукол «Барби», чтобы казаться себе более красивой, - призналась Дженис утром на пляже.
Она вздохнула и вытерла лоб – со стороны показалось бы, что августовская жара действовала, как сыворотка правды, но солнце над Коннектикутом справлялось на троечку – зной и зноем-то не назовешь. Про наши признания можно было сказать то же самое.
- Подумаешь, - вырвалось у меня. - Я в детстве считала, что моя грудь – это две опухоли.
Последние слова я произнесла шепотом – вдруг взрослые услышат. «Тоже мне признание», - читалось на лице Дженис.
- Ну ладно, тогда в детстве я сидела на солнце и ждала, что из моего тела испарится вся кровь.
Я добавила, что не отделалась от этого до сих пор, что в моей картине мира кровь порой по-прежнему обладала свойством исчезать, как кипящая вода или лужа в летний день. Однако Дженис уже не слушала – спешила выложить про свои фантазии с мистером Хеллером, нашим учителем в средних классах. Оказывается, прошлой ночью она фантазировала о нем, несмотря на все, даже на усы.
- Нашла, к чему придраться, - заметила Дженис. – В общем, представила на себе его руки, жду, и – ничего. Оргазм мне только снился.
- Нашла, чему удивляться, - я затолкнула в рот пару зерен арахиса. – Он же совсем старый.
Место взрослых на пляже было позади наших полотенец, на расстоянии десяти шагов – мы тщательно все отмерили. Мама и ее знакомые расположились с удобством, в глаза бросались их соломенные шляпы с обвислыми полями и стулья с картинками в виде физиономии Рода Стюарта и неонового рожка с мороженым. Взрослые только и знали, что поднимать крик, когда мы, я и Дженис, бежали к кромке воды, желая помочить ноги, и в воздухе гремело: «Не вздумайте нырять!». Мама заявила, что нырять в воду Лонг-Айленда – это как окунуть голову в таз, где кишмя кишат раковые клетки, и тогда я ответила, что с раком так не шутят. Запомнилась одна женщина – вместе с мамой она записывалась добровольцем в Стэмфордский госпиталь, а кроме того, из всех собравшихся там только ее нос не узнал рук нашего соседа, пластического хирурга Трентона; эта зажимала ноздри, когда произносила слова «Лонг-Айленд» или «нечистоты», как будто между первым и вторым не было никакой разницы. Но чем чаще твердили про заражение, тем меньше казалась мне его угроза; чем глубже я ныряла, тем больше крепла мысль, что взрослые ошибались во всем. Вода была водой, только водой, я то и дело пробовала ее языком, и с каждым разом она все сильнее походила на воду.
(1) - лимонным соком ополаскивают волосы, желая придать им более светлый оттенок