Элисон Испач «Взрослые»

Они приехали все вместе, в вечерней одежде и стояли одной большой толпой за нашей деревянной оградой, заглядывая из-за друг друга во двор, похожие на людей в зоопарке, желающих лучше увидеть зверей.


Вечеринка, посвященная пятидесятилетию моего отца, почти началась.
Я и правда ожидала чего-то особенного. Мне было четырнадцать, с влажными лимонного цвета волосам после пляжа, с темно-бордовыми, мясистыми пухлыми губами как у женщины, но красными и сильно накрашенными словно «гигантская рана», как считала моя мама в тот день. Она не одобрила мой наряд - желтое платье-годе, которое покачивало мои бедра и направляло мою грудь на север - но меня это не волновало. Я в свою очередь не одобряла эту вечеринку, эту затею на дому, которая последней своего рода.
Женщины в черных, голубых, серых и коричневых туфлях-лодочках, входили в ворота, низкоуровневая вечеринка, оказавшаяся уже неудачной. Мужчины в узких темных галстуках, напоминающих сабли, произносили предсказуемое: «Здравствуйте!»
«Добро пожаловать на нашу лужайку!» - с глупой усмешкой бросила я в ответ, но никто из них и не посмотрел мне в глаза, потому что это считалось грубым или что-то тому подобное. Я была слишком желтой, чересчур смущающей всех, кто был на вечеринке. Я приблизилась к Марку Реснику, своему соседу и потенциальному дружку на этот день, выпрямилась и придала большую выразительность словам. Было несколько способов для того, чтобы подготовить свое тело к высшей школе, и я постепенно становилась модной, но все же не достаточно быстро. Каждый день мне казалось, что необходимо расстаться с какой-нибудь частичкой себя; так на прошлой неделе на пляже, моя лучшая подруга Джанис, одетая в новые узкие бикини, посмотрела на мой слитный купальник от Адидас и сказала: «Эмили, тебе больше не стоит носить этот купальник. Это ведь не спортивное мероприятие». Но это было своего рода соревнование. Ты можешь выиграть или проиграть когда тебе 14 и Джанис следила за этим.


«Когда я была ребенком, я сбривала волосы своим Барби, чтобы выглядеть красивее их», - призналась Джанис до этого на пляже.


Она вздохнула и вытерла лоб, так будто бы августовская жара вынудила ее быть честной, но жара в Коннектикуте была неутешительно умеренной. Таковы были наши признания.
«Это еще ничего, - ответила я. - Когда я была ребенком, я думала, что моя грудь это опухоль», - произнесла я шепотом, боясь, что кто-нибудь из взрослых услышит нас.
Джанис была поражена.


«А еще, когда я была маленькой, я сидела на солнце и ждала, когда моя кровь испарится», - продолжила я. Я призналась, что иногда, я все еще верила в то, что кровь может испаряться, как кипящая вода или лужа в середине лета. Но Джанис уже бы была на половине своего следующего признания, рассказывая о том, что прошлой ночью она думала об учителе из средней школы мистере Хеллере несмотря на все, даже на его усы.
«За что мы не можем его обвинять», - продолжала Джанис. - Я думала о руках мистера Хеллера и ждала, но ничего не произошло. Никакого оргазма».


«А чего ты ждала?» - сказала я, заталкивая арахис в рот. - Он же такой старый».


На пляже взрослые всегда сидели на десять шагов позади нас. Мы тщательно отмеряли это расстояние. Моя мама и ее подруги были одеты в небрежные соломенные шляпы и сидели, откинувшись на стульях с изображением Рода Стюарта и неоновыми рожками с мороженным и кричали: «Только не мочите голову!» - в тот момент, когда я и Джанис бежали к воде охладить ноги. Моя мама считала, что мочить голову в проливе Лонг-Айленд, то же самое, что макать головы в миску с «раком». На что я отвечала: «Не стоит говорить слово «рак» так обычно, как ты это делаешь.» Женщина, которая добровольно работала с моей мамой в больнице Стэмфорда, была единственной там женщиной, которой мой сосед доктор Трентона не сделал ринопластику, прикрывала свой нос всякий раз, произнося «пролив Лонг-Айленд» или «канализация», как если бы между этими двумя словами не было бы разницы. Но чем больше люди говорили о загрязнении, тем меньше я его замечала; чем больше я погружала свое тело в воду, тем больше мне казалось, что взрослые во всем не правы. Это была вода, все больше и больше вода, которую я всякий раз пробовала на язык.