Алисон Эспак. Взрослые (отрывок) Перевод

Они появились гурьбой, разодетые в парадные туалеты, сбились за деревянной изгородью в кучу и пытались заглянуть через плечо друг другу на наш задний двор, - ну точно как в зоопарке, когда хочется лучше разглядеть животных.

Так началась вечеринка - празднование пятидесятилетия моего папочки.

Да, я ждала чего-то необыкновенного. Мне было четырнадцать, я только пришла с пляжа и волосы были еще липкими от лимонного сока, а губы насыщенными, сочными и полными, как у зрелой женщины, красными и обильными, "как гигантская рана"- сказала мне мама чуть раньше. Ей не нравилось, как я выглядела - не нравилось мое желтое платье, местами облегающее, местами свободное, оно обрисовывало мои бедра и выпячивало мою грудь вверх – но мне было все равно; я не одобряла происходящее, эту домашнюю вечеринку, которая обещала стать последней в нашей жизни.

Женщины в черных, синих, серых и коричневых туфельках проходили через калитку, увязая каблуками в траве, и уже с самого начала было ясно, что ничего хорошего не выйдет из этой вечеринки. Мужчины в острых, как копья, черных галстуках говорили всякие банальности типа "Привет!"

"Приветствую вас на нашей лужайке!" – я отвечала с глупой ухмылкой, и ни один из мужчин не смотрел мне в глаза, потому что это было неприлично или что-то в этом роде. Я была слишком смущена, и моя неловкость передавалась всем действующим лицам, и я чуть качнулась в сторону Марка Резника, нашего соседа, с которым надеялась когда-нибудь закрутить роман.

Я встала прямее и артикулировала слова преувеличено четко. Приходилось использовать особые способы преподносить свое тело и готовить его к выпускным классам, и я постепенно овладевала ими, но не так быстро, как хотелось бы. Казалось, что каждый день я прощалась с частью собственного "я"; как тогда на пляже на прошлой неделе, когда моя лучшая подруга Дженис, одетая в бикини из веревочек, посмотрев на меня в моем спортивном "адидасовском" купальнике, сказала: "Эмили, тебе больше не нужен такой купальник. Это не спортивное состязание". Но все-таки это было похоже на состязание. Когда тебе четырнадцать, ты везде либо выигрываешь, либо проигрываешь, и Дженис вела этому строгий счет.

"Когда я была маленькой, я стригла наголо своих Барби, чтобы чувствовать себя красивее на их фоне", - призналась мне Дженис тем утром на пляже.

Она вздохнула и утерла воображаемый пот с бровей, притворяясь, что причиной ее откровенности стала лишь августовская жара, но жара в Коннектикуте была неутешительно умеренной. Такими же были и наши признания.

"Это еще что", - сказала я. "Когда я была маленькая, я вообще думала, что мои груди - это опухоль", - я понизила голос, боясь, что нас услышат взрослые. На Дженис это не произвело впечатления.

" Ну ладно, а вот еще когда я была маленькая, я садилась на солнце и ждала, пока испарится моя кровь", - сказала я.

Я призналась - иногда мне еще казалось, что кровь может испариться как кипящая вода или лужа в разгар лета. Но Дженис уже наполовину была в своем следующем откровении, признавшись, что прошлой ночью она думала об учителе из нашей средней школы, мистере Геллере, несмотря на все недостатки, даже его усы.

"Ну, он же не виноват", – сказала Дженис. "Я думала про его, мистера Геллера, руки и ждала, что будет, но ничего не случилось. Никакого оргазма".

"Ну а что ты хотела-то?" – я сказала, перекатывая во рту ядрышко арахиса. "Он же старик вообще".

На пляже взрослые всегда садились в трех метрах за нашими полотенцами. Мы тщательно промерили это расстояние нашими ступнями. Моя мама с подругами надевали мягкие соломенные шляпы и откидывались в своих шезлонгах, разрисованных орнаментом из портретов Рода Стюарта и ярких стаканчиков с мороженым, и кричали: "Не опускайте голову под воду" даже когда я и Дженис просто подбегали к кромке воды, чтобы охладить ступни. Мама сказала, что мочить голову в воде Пролива Лонг Айленд – это все равно, что опускать голову в "лохань с раком", на что я ей ответила, что не стоит поминать всуе слово "рак". Одна женщина, которая работала волонтером вместе с моей мамой в Стамфордской больнице, единственная, которая не исправляла свой нос у моего соседа, пластического хирурга доктора Трентона, одинаково воротила этот нос и когда произносила "Пролив Лонг Айленд", и "канализация" – как будто между этими двумя понятиями не было никакой разницы. Но чем больше все говорили об инфекциях, тем меньше я в это верила; чем глубже я погружалась в воду, тем больше мне казалось, что взрослые заблуждаются. Это была обычная вода, и она становилась все обычнее с каждым разом, что я пробовала ее на вкус.