И вот я оказался один на один с Большевистским старшиной. Увидев меня, он внезапно вздрогнул, но, к нему, тотчас же, вернулось спокойствие. Он сидел за столом красного дерева, закинув на него ноги в громоздких ботинках, с сигарой во рту. Лохматые волосы выбивались из-под овечьей шапки, заросший щетиной, в неряшливой одежде и со здоровым ножом у пояса. Рядом с ним, на столе, лежал револьвер. Я в жизни не видел Большевика, но с первого взгляда понял, что передо мной один из них. - Так, ты говоришь, однажды бывал в Берлине? – спросил он, и добавил, не дав мне и рта раскрыть: - Ты только давай без всяких «превосходительств» или «сиятельств». Обращайся ко мне просто: «брат» или «товарищ». Пришло время свободы! Мы – на равных, ну, или почти. - Спасибо, - откликнулся я. - Да к черту эту вежливость! – огрызнулся он. – Бравые товарищи не «спасибкают»! Так ты раньше бывал в Берлине? - Да, - ответил я. – Я был здесь в середине войны, описывал события в Германии «с места событий». - Война, эта война… - заныл и запричитал он. – Заметь, товарищ, что я прослезился, говоря о ней. Если будешь писать что-нибудь обо мне, обязательно упомяни, что я заплакал при упоминании о войне. Нас, немцев, так несправедливо судят. Одна только мысль о разорении Франции и Бельгии - и я рыдаю. Он выудил из кармана засаленный красный носовой платок и начал всхлипывать: «А подумать только о потере стольких Английский торговых судов!» - Вам не стоит беспокоиться, - сказал я. – За все будет уплачено. - Надеюсь, уж как я надеюсь, - отозвался Большевистский старшина. В дверь громко постучали. Большевик торопливо смахнул слезы и прибрал носовой платок. - Как я выгляжу? – встревожился он. – Надеюсь, не слишком человечным и добрым? - О нет! Совершенно несгибаемым! – заверил я. - Отлично, - отозвался он. – Хорошо. Значит, совершенно? Он попытался наспех пригладить волосы. - Так, быстро, - он протянул руку, - подайте мне вон тот кусок жевательного табаку. Живее! Войдите! Дверь распахнулась. В комнату развязной походкой вошел мужчина, одетый подобно старшине. Похоже, этот второй был военным секретарём, в руках он нёс пачку бумаг. - Здорово, товарищ! – фамильярно поприветствовал он. – У меня тут смертнички! - Смертные приговоры, - отозвался Большевик. – Лидерам последней Революции? Отлично! И как прилично набралось! Сейчас все подпишу. И он начал быстро, одну за другой, подписывать бумажки. - Товарищ, - угрюмо выговорил секретарь, - да ты не жуешь табак! - Да жую я, жую, - отмахнулся старшина, - вот как раз собрался. И, с очевидным, на мой взгляд, отвращением, он откусил здоровый кусок табака, и принялся с остервенением жевать.