В.Баканов
(опубликовано в журнале «Если»)
Все примеры, приведенные в статье,
взяты мною из реально существующих книг.
Переводчиков – авторов сих перлов – не называю.
Не называю и издателей. Я не самоубийца.
Мы совершенно незаметны.
Известных авторов встречают, раскрыв объятья и со счастливой улыбкой на лице, хлебом-солью (а точнее, рюмкой) и теплыми словами. Мы входим бочком, робко здороваемся и не удивляемся, если нам не отвечают – ведь мы незаметны. Как тихие серые тени, мы оставляем свою работу и не знаем, какие изменения в нее внесут, пока не выйдет книга – может, через полгода, может, через год. Когда приходит пора, мы являемся за гонораром, на который невозможно прожить, и мечтаем о следующей работе. Среди нас филологи и химики, врачи, студенты и доктора наук, порой даже государственные чиновники; никто об этом ничего не знает, ибо как бывалые резиденты, мы забываем свое прошлое. На писательские конгрессы нас не приглашают, а если мы приезжаем сами, на нас не обращают внимания – кому мы нужны? Когда критики взахлеб расхваливают книги, о нас и не вспоминают, хотя слова для книги подобрали именно мы. Никто не интересуется нашим трудом, о нас не говорят – не потому что неприлично, а потому что говорить о нас забывают, - мы неприметны, как шпионы, но даже компетентные органы интересовались нами лишь в советские времена. А между тем нас читают сотни тысяч людей… Но нет, мы по-прежнему невидимы, мы тени, мы эхо. Нас практически нет.
Мы совершенно незаметны.
Мы, переводчики.
Действительно, в год в стране выходит примерно 2800 (именно так оценивают эксперты объем рынка зарубежной литературы) наименований переводных книг. А много ли вы можете назвать имен переводчиков? Ну-ка, попробуйте… Все-таки нет в мире справедливости; во всяком случае, до этой пятницы не было.
Кто же обеспечивает знакомство русскоязычного читателя с этим неудержимым потоком? Как делают, готовят и издают переводы?
За семьдесят советских лет процесс перевода художественной литературы был отрегулирован до мельчайших деталей. И, как всякий хорошо отлаженный технологический процесс, этот давал неплохие результаты. Издательство подбирало переводчика и заказывало ему произведение. (Случалось и иное. Истовый любитель литературы мог перевести понравившееся ему произведение на свой страх и риск и потом долго, годами, «пробивать» его в печать. Таких людей было немало; но об этом мы поговорим позже.) Оплачивался труд переводчика очень недурно: примерно 200 рублей за авторский лист (напомню, что молодой специалист получил около 120 рублей в месяц), а опытный переводчик, не халтуря, делал в месяц листа четыре (надо было написать от руки, прочитать и поправить, затем напечатать или отдать машинистке). Учтите, что за каждое последующее издание переводчику опять платили – 70% от гонорара за новое произведение. Таким образом, материальное положение переводчика было весьма завидным. Многие рвались войти в «обойму» издательства, а так как переводных книг (да и книг вообще) издавалось очень мало, конкуренция была жестокая, а издатель мог выбирать. (Правда, конкуренция подчас шла совсем не литературная: письмо в КГБ или Госкомиздат, в котором выявлялась антисоветская начинка переводного произведения, весьма эффективно ставило крест на карьере переводчика. Но оставим эту тему в стороне.) Отбирали переводчиков и на семинарах мэтров. Старые опытные члены Союза писателей набирали себе учеников и, когда считали необходимым, рекомендовали их издателям. Таким образом, случайные люди переводчиками не становились; из тех, у кого хватало сил и терпения долго и напряженно работать, отбирали действительно лучших…
Итак, перевод сделан и попал к редактору. Учтите, компьютеров еще не было (Господи, каменный век!.. А ведь всего-то – двадцать лет назад…), и редактор читал машинописную рукопись. И вносил правку ручкой. А так как книг издавалось мало (норма редактора – подготовить не больше двух книг в месяц), у всех хватало времени над этой правкой поработать. Переводчик видел предлагаемые изменения, соглашался, спорил или предлагал иные варианты. Как правило, текст только выигрывал. А переводчик, между тем, и учился.
Почитайте переводные книги, изданные в прошлом веке (до восьмидесятых годов). Конечно, язык меняется, и кое-что может показаться даже несколько архаичным, но вы не найдете явных «ляпов», каких сколько угодно в современных книгах. «На стене висела голограмма. На ней сидели два человека». За такое повесили бы не голограмму…
Что же произошло? Почему так резко упало качество переводов? Почему мы так часто сталкиваемся с невежественными полуграмотными поделками?
Очень много факторов изменили «технологический процесс» в девяностые годы. Во-первых, исчезли всякие ограничения, и стали издавать все. Ну то есть абсолютно все: и классическую прозу, и фантастику, и детективы, и ужасы, и эротику… Сотни новых наименований! Десятки новоиспеченных издательств! Книга приносила быструю прибыль, надо было торопиться, и в ход шло все. Помните, я упоминал людей, которые на свой страх и риск переводили любимые произведения? Переводили и печатали на пишущей машинке. И раздавали друзьям. И продавали за гроши таким же любителям, не владеющим иностранными языками. Это так называемый «самопал». К девяностым годам по рукам ходили сотни и тысячи романов. Готовые переводы! – и их радостно использовали новоиспеченные издатели, даже не делая попыток ничего пригладить. В подавляющем большинстве своем, это были переводы совершенно любительские (собственно, изначально они ни на что иное и не претендовали), сделанные на корявом русском языке. Какой там стиль, если «переводчик» порой смысла не понимал!.. Волна растиражированного в девяностые годы самопала кому-то принесла приличные деньги, познакомила читателей с многими авторами и произведениями – и успешно «убила» многих авторов и многие произведения. Волна невежественной халтуры подкосила целые жанры. Какой культурный человек может читать такое: «Он погряз бы головой в трясине и умер», или «В ванной она сходила в туалет», или «Юноша сложил голову на плечо друга»? Как отреагирует мало-мальски образованный человек на следующую фразу: «Гармон вновь изобразил на лице шок и взял суперсоническое ружье»? Не исключено, что он поступит, как герой другого произведения: «Мелфаллан передернулся и задумался». А если серьезно, боюсь, он решит, что жанр, где так пишут такое, - для идиотов. По моему глубокому убеждению, именно «самопал» во многом отвратил от фантастики вдумчивого интеллигентного читателя.
Но вот прошло десятилетие «золотой лихорадки», сошли со сцены случайные «публикаторы книг», остались издательства, ведущие свой бизнес профессионально и масштабно. Почему же по-прежнему нам зачастую попадаются отвратительно подготовленные книги? Да потому что продолжают действовать другие факторы. Наши издательские монстры, похоже, поставили себе целью познакомить русскоязычного читателя практически со всеми новинками зарубежного книжного рынка. О каком качестве редактирования может идти речь, когда двум-трем редакторам надо подготовить в месяц десятки книг? Их даже просмотреть времени не хватает! А в последнее время некоторые издатели сформулировали принцип: «Мы не редактируем. Пусть читатель оценивает автора таким, какой он есть». Однако если относительно отечественных авторов такая позиция и имеет смысл, то примените «принцип невмешательства» к переводу – и вы получите те самые отвратительно подготовленные книги. Ибо даже хорошему переводчику полезен посторонний глаз, а уж плохому…
А откуда, кстати, берутся плохие переводчики?
Вернее было бы изумляться, каким образом еще сохранились хорошие. Дело в том, что переводчиков требуется много – вон сколько новинок на книжном рынке! Поэтому работу дают практически всем, кто ее просит. А кто ее просит?
Варианта два. Либо откровенные халтурщики, либо те, кто искренне любят литературу и получают удовольствие от процесса перевода, то есть своего рода фанатики.
О халтурщиках говорить проще всего. Главная их задача – гнать объем, главный принцип: «Как нам платят, так мы и работаем». (А платят, действительно, столько, что говорить стыдно.) Тут уж не до стилистической и лексической адекватности, и даже не до реалий. Так в текстах возникают самые разные поразительные персонажи. Например, в книге «Фельдмаршалы Гитлера» фигурируют философ Плато (Платон) и теолог Томас Аквинат (Фома Аквинский), в справочнике «Религии мира» упоминается Атанасиус, епископ Александрийский (Афанасий Александрийский), а в романе Л.Нивена и Д. Пурнелла «Хватательная рука» (о многострадальная фантастика!..) – Генгис Хан. Вообще, проглядывая в последнее время переводную литературу, я обнаружил массу весьма экзотических мест и личностей. Мне встречались Бейцзин (Пекин) и «восседающий» там Мао Тсе-донг, Рашидададин (так, на татарский манер воспринял незамысловатый переводчик Рашид-ад-Дина) и даже «гитлеровский полководец Гудерьян» (очевидно, армянского происхождения). На некоторое время поставила меня в тупик «арка Ноаха» - пока я не догадался, что это Ноев ковчег. И лишь из контекста книги мне удалось понять, что кроется под загадочным «мозаичным законом», который был «открыт» переводчиком книги «Тамерлан» – да это ж «Моисеев закон»!
О второй категории – искренних любителях перевода – говорить сложнее. Ведь как и в любом деле хотеть – еще не все, надо еще и уметь. Здесь в результате мы можем иметь дело либо с переводом талантливым, удачным, либо с переводом посредственным, серым, либо с переводом ужасным. Начнем с последнего.
Человек искренне хочет переводить, он готов тратить на это все время… но не может! В данном случае все реалии будет, скорее всего, проверены и названы правильно. Одна беда: писать он не умеет. И в текстах возникают удивительные фразы. «Он скрестил руки на груди и рассвирепел». «Она вошла к лавку к Пенроду, кивнула ему, протиснулась мимо бочек с солеными огурцами, бригады всякого инструмента: каёлок, кирок, лопат, - и тех трех полутрезвых обалдуев, встретившихся ей на улице».
Достаточно, по-моему, тут все ясно. Гораздо сложнее с переводами посредственными. Читателю кажется, что такой перевод вполне хорош: ничто не цепляет взгляд, все гладко и ясно. И только вдумчивый читатель, к тому же хорошо знакомый со стилем автора по иным переводам (а еще лучше – читавший автора в оригинале), может сказать, что перевод фальшивит, что он не отвечает духу оригинала. Как правило, такие переводы страдают «серостью»: вместо эмоциональных пиков – прямая линия, вместо тонких выразительных описаний – простые незамысловатые фразы. Все словно отнивилировано и залакировано. Лично я убежден, что именно такие переводы – самые страшные для литературы. Ибо перевод халтурный, невежественный очевиден; рано или поздно достойное произведение будет переиздано в другом переводе. Но перевод посредственный способен «убить» неординарное произведение, сделать его пресным и скучным. Некоторым авторам у нас уже не повезло; два-три «серых лакированных» перевода убедили читателя (и издателя!), что его книги никому не интересны. Я знаю таких авторов…
И наконец, казалось бы, самое приятное – переводы талантливые, удачные.
Вдумайтесь, а что, собственно, такое перевод? Когда речь идет о переводе технической и научной литературы, самое главное – строго, не уклоняясь от оригинала, точно передать нюансы смысла. Но для художественной литературы этого очень и очень мало. Ведь задача литературы – не донести до нас некий сюжет, который показался автору интересным, а оказать на читателя эмоциональное, художественное впечатление. И чтобы такое же впечатление произвел перевод, переводчик должен почувствовать и передать авторский стиль, пользуясь авторским же адекватным лексиконом.
Часто можно услышать споры по поводу точности перевода. «Вот, – говорят недалекие «знатоки», – у автора здесь вот такое слово, а у переводчика – другое!». Но возможен ли вообще буквальный перевод? Автор при написании пользуется, естественно, своим родным языком; переводчик же пользуется совсем другим инструментом – языком русским. При том, что все языки заметно различаются, имеют свои особенности (например, в английском, как многим известно, строго задан порядок слов, а в русском порой достаточно переставить слова, чтобы добиться нужного эффекта; или, к примеру, в английском в принципе слов намного меньше, чем в русском, зато эти слова более многозначны – отсюда огромная сложность перевода каламбуров), какие-то нюансы отличия художественного перевода от оригинала просто неизбежны! Попробую сформулировать: задача переводчика – создать адекватное произведение на русском языке со всеми сильными и слабыми художественными сторонами оригинала, как можно меньше от этого самого оригинала уклоняясь. То есть, в идеале переводчик – писатель, соавтор произведения, он должен быть литературно одаренным, не побоюсь сказать, не меньше, чем сам автор.
Но перевод искусство, а не наука, перевод индивидуален и субъективен. Переводчик, в конце концов, такой же читатель; на одного переводчика, скажем, роман производит одно впечатление, а на другого – совсем иное.
Приведу интересный, на мой взгляд, пример. У меня в домашнем архиве хранятся две рецензии на роман Майкла Коуни «Здравствуй, лето, и прощай». (По-моему, роман переведен и опубликован; я перевода не читал, оценивать его не могу, да и не о том сейчас речь). Подчеркну один факт: действие книги происходит на некой далекой планете, и людей там нет вовсе. Авторы рецензии – две великие переводчицы, замечательные мастера, много сделавшие, в частности, и в жанре фантастики. Верный принципу «никаких имен», назову их Н.Г. и И.Г. и приведу те места из рецензий, где переводчицы рассматривают одну и ту же сцену, обратившую на себя их внимание – и выводы, которые они сделали.
И.Г.: «Если не считать сцены, когда Дроув и Кареглазка в первый и последний раз становятся физически близки, которая в переводе потребует значительного смягчения, роман безусловно подходит для перевода. …Роман «Здравствуй, лето, и прощай» очень много потеряет в посредственном, не говоря уже о плохом переводе, поскольку в нем большую роль играют лирическая интонация и определенная старомодность стиля».
Н.Г.: «Подробно, со смаком описано сближение Дроува с его подружкой. А потом они, полураздетые, идут по улицам городка, привлекая все взгляды, – и недавняя скромница, только что сыгравшая весьма активную роль, выставляет напоказ пережитое удовольствие. Мягко говоря, пересол, а вернее – отдает порнографией».
Вдумайтесь: если два переводчика так по-разному воспринимают одно и то же произведение, как же по-разному они его переведут?! (Тут не могу не сделать ремарку: каким должен быть талант автора, если, описывая сцену физической близости нелюдей, так ярко и недвусмысленно удается передать ее эротичность!)
Еще один маленький пример. В рассказе А. Бестера «Не из нашего мира» (перевод Б. Б.) мы знакомимся со сделанной в романтическом стиле историей трагической любви одинокого мужчины и таинственной незнакомки; в рассказе А. Бестера «Перепутанные провода» (перевод Е. К.) мы читаем о том, как дешевый ловелас подбивает клинья к глупой девице легкого поведения. Но рассказ-то один и тот же! И переводчики – оба мастера – предельно близко держатся оригинала. Но как многое изменится в эмоциональной окраске произведения, если, к примеру, вместо «улыбнулся» постоянно написать «ухмыльнулся»…
Как же читателю ориентироваться в море зарубежной литературы? Увы, тут он предоставлен самому себе. Наши критики и литературоведы такими мелкими вопросами не занимаются. Их интересуют проблемы либо глобального характера, либо – чаще – совсем мелкие. Подавляющее большинство рецензий состоит из двух абзацев; в первом приводят краткое изложение романа (просто и ясно, как учат в третьем классе), во втором автор объявляется хорошим или плохим. Уж совсем редко особо внимательный критик похвалит, к примеру, богатый лексикон и оригинальность стиля – совершенно не обратив внимания, что и лексикон, и стиль обеспечил неприметный переводчик. Да и что, собственно, удивляться? Ведь даже для краткого, но конкретного анализа перевода, надо владеть обоими языками…
Выходит, спасение утопающих – дело рук самих?.. И действительно, многие хорошие и опытные переводчики со временем обретают учеников. К сожалению, школа способна лишь помочь быстрее избавиться от технических ошибок ( и это тоже крайне важно!), но никакая школа не наделит ученика талантом, если его изначально нет, не сделает из бездаря писателя, как не обязательно делает писателя Литературный институт.
О проблемах перевода можно (и нужно) писать книги (а после Норы Галь их практически не пишут). Опасаясь уйти вглубь и показаться скучным, я лишь вкратце и очень поверхностно коснулся абриса нашего дела. Можно поволноваться из-за вопиющего невежества (недавно с желанием переводить ко мне обратилась студентка-старшекурсница одного из филологических институтов; к моему удивлению, она не читала Марка Твена); можно поднять тему перевода говорящих имен и фамилий (любители Толкина знают: беггинсы или торбинсы) или перевода географических названий (Хей-Маркет или Сенной Рынок; сейчас названия все больше транскрибируют, а ведь как хорошо звучит в «Трех мушкетерах» улица Могильщиков!); можно порассуждать о коэффициенте эмоциональной выразительности (если экспрессивный итальянец энергично жестикулирует и страстно изъясняется, то сдержанный чопорный британец роняет слова, в крайнем случае, лишь изогнув бровь)… Если вам интересно, мы готовы продолжить разговор. Разговор о горькой доле переводчика. И незавидной участи читателя.
Мы помогаем вам читать тайком, исподволь. Что и как мы пишем, покрыто мраком.
Мы совершенно незаметны.
Мы, переводчики.
