Год 1699 н. э., Южная Америка. Непроходимые дебри джунглей. Зелёные тени пронизаны косыми солнечными лучами, воздух пропитан глубоким насыщенным запахом перезрелых плодов. Где-то рядом в поисках добычи рыщут ягуары. Цветут орхидеи. Отовсюду доносятся крики обезьян и неумолкающие трели птиц. И в такой глуши вдруг предстаёт перед нами Затерянный Город: залитые солнцем и окутанные тишиной просторы – зрелище сродни чуду среди этого малярийного мрака. Красные и белые пирамиды, облицованные штукатуркой. Лестницы, дворы и прямые, как стрела, улицы. Нет, пожалуй, даже прямее. Уж что-что, а увидеть такое впечатляющее строение в Богом забытых дебрях ожидаешь меньше всего. Куда ни глянь, всюду высечены фигуры богов и королей. А вот и бесстрашный иезуит – герой нашего рассказа. Его ни с кем не спутаешь. Маленькие чёрные глаза-изюминки – глаза настоящего испанского священника, вот только блеск этих глаз отличает его от обычного служителя инквизиции. На нём чёрная мантия, сапоги, на шее распятие. Ростом он низок – хотя нет, скорее коренаст. Кожа цвета оливы. Небрит. Он осторожно пробирается сквозь джунгли, при виде Затерянного Города его проницательные глазки округляются от удивления. Из складок мантии он извлекает кусочек свёрнутой овечьей кожи и, развернув его, внимательно всматривается в замысловатую схему, начертанную красными и синими чернилами. Отыскав верный путь, он быстрым шагом направляется к стене, украшенной угрюмыми гипсовыми монстрами – кажется, их кровожадная ярость заставляет даже лиан и орхидей держаться на расстоянии. Иезуит идёт дальше вдоль стены... десять метров, двадцать, тридцать – и вот он уже возле Ворот Ягуара. Ворота Ягуара – это нечто вроде высоченного могучего мегалита, облицованного красной штукатуркой. На самом его верху красуется нефритовая перемычка, украшенная барельефами двух ягуаров – они стоят на задних лапах, застыв в борьбе, их глаза и когти инкрустированы золотом. Но погодите, это ещё не всё: ведь ворот у входа на самом деле нет. Никаких тебе ржавеющих железных решёток, мерцает лишь плотная волна тусклого голубоватого света, скрывая от глаз очертания чудесного города, что раскинулся за входом. Обладатель острого слуха (а именно таким и может похвастаться испанский иезуит) без труда уловит лёгкий гул, исходящий от голубого свечения – оно потрескивает и жужжит. А это ещё что за отвратительные кучи возле входа? Множество сожжённых жуков и несколько птиц, и… о, боже, испанский иезуит даже думать не хочет о том, что это там валяется – почерневшее и скрюченное, с костлявой лапой, тянущейся когтями к голубому свету. Хотя, наверное, это просто мёртвая обезьяна. Иезуит пристально вглядывается в пиктографические надписи, покрывающие одну из сторон входа. И вот он находит то, что искал: малюсенькое чёрное отверстие в лице божества-попугая, который то ли пленника обезглавливает, то ли банан опыляет – зависит от того, как хорошо вы разбираетесь в пиктографии. Внимательно рассмотрев отверстие, иезуит опускает руку в маленький кожаный мешочек, висящий у него на поясе, и вынимает артефакт – золотой ключ довольно странной, нетипичной формы. Откуда у испанского иезуита мог взяться такой ключ? Прочитал ли он о его мифическом существовании в каком-то давно забытом фолианте, рассыпающемся на полке одной из библиотек Эскориала? Отыскал ли он его в Новом Свете, преодолев нелёгкий, полный опасностей путь? Нам остаётся только гадать. Затаив дыхание, иезуит вставляет ключ в щель, скрытую в клюве бога-попугая. Джунгли мгновенно пронзает визжащий звук, иезуит понимает, что о его присутствии кого-то оповестили. Может, этих «кого-то» даже несколько. Голубой свет начинает дрожать и вдруг гаснет. Не медля ни секунды, испанский иезуит прыгает в проход, двигаясь на удивление быстро для человека в длинной сутане. Едва успевает оказаться по ту сторону прохода, как голубой свет вновь загорается, и москита, пытавшегося последовать за иезуитом, настигает ужасная, хотя и не такая уж несвоевременная, смерть во вспышке искр. Иезуит с облегчением вздыхает. Он сумел попасть в Затерянный Город. С трепетом в сердце наш герой пробирается сквозь бесчисленное множество загадочных геометрических фигур и вдруг видит тенистый двор с бьющим фонтаном. Здесь есть и столы и стулья, высеченные из камня. Испанец садится. На столе лежит жёсткий лист витиевато исписанного пергамента. Иезуит с интересом наклоняется вперёд, пытаясь рассмотреть пергамент поближе. Вдруг в проходе появляется тень, он поднимает глаза и видит перед собой древнего индейца майя. Индеец тоже типаж довольно колоритный. Головной убор из перьев, набедренная повязка из кожи ягуара, чёрные шелковистые волосы, стриженные под горшок. Крючковатый нос и высокие скулы. Печальное и слегка презрительное выражение, вполне уместное на лице человека, принадлежащего к давно исчезнувшей империи. Неужели иезуиту пришёл конец? Нет, древний майя сгибается в почтительном поклоне, так что зелёные перья его головного убора скручиваются и съезжают вперёд, и спрашивает: – Чем могу служить Сыну Небес? Иезуит снова переводит взгляд на пергамент. – Бокальчик Маргариты Гранд был бы кстати. Со льдом. И про соль не забудь, хорошо? Да, и сделай две порции – я жду друга. – Ага, сделаю, – отвечает древний майя и бесшумно ускользает. Как же мне нравятся такие вот моменты. Наблюдать, как иллюзия сталкивается в реальностью. Представляю себе замешательство воображаемого зрителя – подумает, наверняка, что стал героем какого-то фарса. Знаете, почему я продержался на этой работе столько лет, из года в год выполняя дрянные задания, и даже умудрился обойтись без психиатра? Потому что я большой любитель абсурда. И ещё потому, что у меня нет выбора.