Время действия: 1699 год н.э. Место действия: Южная Америка. Непролазные джунгли, зеленый полумрак, косые полосы света, запах древостоя – резкий, гнетущий. Рыщут в поисках добычи ягуары, пышно цветут орхидеи, в зарослях без умолку галдят птички с обезьянками, как им, птичкам да обезьянкам, и положено. А вот и Затерянный город – да, прямо здесь, в самом сердце джунглей: продираетесь сквозь все эти мрачные малярийные дебри, и вдруг – широкие просторы, где все залито солнцем и царит тишина. Красно-белые пирамиды с лепниной, лестницы и дворы. Аллеи, прямые как стрелы. Даже еще прямее. Тут, на краю света, подобная архитектура, право же, впечатляет. Повсюду каменные изваяния богов и вождей. Теперь познакомимся с нашим героем, отважным испанским иезуитом. Уж его-то вы ни с кем не спутаете: крохотные угольно-черные глаза – именно такими молва наделяет испанских священников, – но в них поблескивает лукавый огонек, чем господа инквизиторы нечасто могут похвастаться; черная сутана, сапоги, на груди – распятие. Ростом он не вышел, впрочем, выразимся иначе: коренастый. Лицо покрыто оливковым загаром. Не мешало бы побриться. Путник с осторожностью пробирается сквозь джунгли, и вот его взору открывается Затерянный город. Маленькие пронзительные глаза иезуита изумленно расширяются. Он достает из-под сутаны кусок пергамента, разворачивает, внимательно изучает замысловатую вязь красных и синих чернил. Разобравшись, по-видимому, в карте, устремляется к стене, на которой красуются свирепые гипсовые чудовища; кажется, своей неистовой яростью эти твари даже у лиан и орхидей отбивают охоту цепляться. Иезуит шагает вдоль стены: десять метров, двадцать, тридцать… наконец-то он у Ворот Ягуара! Перед ним возвышается величественное сооружение, как бы мегалит, из красного гипса. Венчает ворота зеленая каменная притолока с барельефом, на котором выгравированы два ягуара: вздыбившись, вытянувшись в струну, хищники замерли в предвкушении схватки, их глаза и когти инкрустированы золотом. Погодите-ка, это еще не все, самих-то ворот нет: зияющий проем и никаких вам ржавых решеток. Лишь застыла в нем бледно-голубая волна мерцающего света, из-за которой очертания сказочно прекрасного города чуть расплываются. Если вы наделены по-настоящему острым слухом (к примеру, как наш испанский иезуит), то наверняка уловите, что голубое сияние тихонько гудит, потрескивает, жужжит… Но что за мерзость усеивает землю у ворот? Уйма обугленных жучков, пара птиц и – Боже милостивый! – даже подумать страшно, кто там скорчился, указуя на голубоватое свечение когтистой рукой, обгоревшей до костей. Впрочем, возможно, это – всего лишь дохлая обезьяна. Вверх по воротам змеится с одного боку пиктографическая надпись; иезуит пристально вглядывается в каждый петроглиф и наконец находит то, что искал: крошечную черную выемку в голове бога-попугая, который не то казнит узника, не то удобряет банановый куст – как разбираетесь в рисуночном письме, так и истолкуете. Внимательно изучив отверстие, наш знаток пиктографии вытаскивает из кожаного мешочка на поясе странный предмет – золотой ключ, с виду на ключ ничуть не похожий. Вы спросите, как он попал в руки испанского иезуита? Быть может, тот вычитал историю о мифическом сокровище в каком-нибудь заброшенном фолианте, пылившемся в библиотеке Эскуриала? Проследил, в какие края Нового Света тянется через неописуемые опасности давно оборванная нить, ведущая к золотому ключу? Вам, как и мне, остается только гадать. Затаив дыхание, иезуит вставляет ключ в клюв бога-попугая. Тотчас раздается резкий пронзительный звук, ясно без лишних слов – теперь кое-кто в городе предупрежден, что сюда явился незваный гость. Знать бы еще, один этот кое-кто или их несколько. По сияющему заслону пробегает рябь, на мгновение он исчезает. Нельзя упускать случай! Испанский иезуит одним прыжком перемахивает через порог – и это в долгополой-то сутане, – такая прыть достойна восхищения. Едва он приземляется на мощеную дорожку за воротами, как что-то щелкает, и вновь вспыхивает голубое сияние. Неосторожный москит, ринувшийся вслед за иезуитом, встречает в сполохе искр ужасную (хоть и не безвременную) кончину. Наш герой вздыхает с облегчением. Он вступил в пределы Затерянного города. Шагая по грандиозному, испещренному тайными знаками лабиринту улиц, иезуит забредает в укромный тенистый дворик с искрящимся фонтаном, каменными столами и скамьями. Присаживается. На столе лежит каллиграфически исписанный листок плотного пергамента. Иезуит наклоняется и с любопытством всматривается в письмена. Под аркой возникает чья-то тень. Он поднимает глаза – перед ним стоит старик майя! Его, как и иезуита, легко признать: перья в волосах, шкура ягуара, пучок черных шелковистых волос, орлиный нос, высокие скулы, печальный и насмешливый взгляд, подобающий осколку давно рухнувшей империи. Неужели испанскому иезуиту пришел конец? Вовсе нет – старик майя кланяется так низко, что зеленые перья в его прическе закручиваются и подпрыгивают, как пружинки. – Чем могу служить, Сын Неба? – осведомляется он. Иезуит вновь утыкается в пергамент. – Пожалуй, «Гранд Маргариту» – звучит весьма заманчиво. Со льдом, и про соль не забудьте, окей? Да, смешайте две. Ко мне должны придти. – Окей, – отвечает старик майя и неслышно ускользает. Просто обожаю такие минуты: наблюдать, как невозможное бросает дерзкий вызов реальности, – право, нет для меня большего наслаждения. Представляю себе потрясение воображаемого зрителя, который, верно, примет происходящее за ожившую сцену из британской комедии. Знаете, почему я до сих пор не сбежал с этой работы – ведь из года в год одно и то же, одно гнусное задание за другим, и даже посоветоваться не с кем? Да потому что не теряю вкус к нелепостям и несуразицам. К тому же, у меня попросту нет выбора.