Эко Лоренс: Когда я выросла, то обнаружила, что после поездки в автобусе мои ладони становятся влажными. В такси я едва могла вздохнуть. За рулем сердце стучало у меня в ушах, а глаза переставали различать цвета. Я приходила в полуобморочное состояние. Я была уверена, что в меня врежется другая машина. На подсознательном уровне меня не отпускала память о том лобовом столкновении. Дошло до того, что я не могла переходить улиц из страха, что водитель проедет на красный свет. Мир схлопывался, становясь всё меньше и меньше. И представьте себе, мне в голову пришла идея идеальной терапии: если б я могла просто инсценировать аварию и выжить в ней, тогда я возможно преодолела бы свой страх. Если бы я только могла стукнуть свою машину о другую, устроив маленькое дорожное происшествие. Тогда б я осознала, что аварии со смертельным исходом настолько редки, что не стоит о них и беспокоится. Итак, я начала тихонько подкрадываться к другим водителям в поисках идеальной машины для столкновения. Идеальная авария. Лишь одна, идеальная, контролируемая авария. Иногда машина могла выглядеть вполне подходяще, но когда я подъезжала ближе, чтоб чокнуться бампером, то видела сзади детское сиденье. Или водитель был так молод, что становилось понятно – авария лишит его страховки. Или сама висела на хвосте так долго, что могла с уверенностью сказать: у водителя ужасно низкооплачиваемая работа, и искореженный багажник – последнее, что ему нужно. Тем не менее, такая смена ролей пошла мне на пользу. Вместо того, чтобы ждать смерти от другого бездумного водилы, я сама стала хищницей. Охотницей. Отлично – я буду искать. Вам не сосчитать тех, кого я преследовала, пытаясь решить, стоит ли мне таранить их машину. Моей идеальной аварией стал один малый с убитым оленем, привязанным к крыше его автомобиля. Хренов Бэмби-киллер, этот малый носил камуфляжный жилет и шапку с ушами. Вёл грёбанный четырехдверный седан с мертвым оленем, привязанным вдоль – голова свешивалась на ветровое стекло. Мертвый олень в городе – не та вещь, которую можно легко потерять из виду, потому я держалась на расстоянии и следила за ним через ряды, выкраивая момент, высматривая идеальное место, чтоб припечатать его подонковскую задницу. Где-нибудь, где авария не блокирует движение, не создаст угрозы для остальных. Только представьте. Я охочусь за ним точно так, как он выслеживал это бедное четвероногое создание. Выжидая своего лучшего выстрела. Кроме шуток – это действительно сводит с ума. Чертовски возбуждает. Я проскальзывала на желтый свет, оставляя целое поле машин между нами. Я притормаживала и отставала, когда он поворачивал, а потом устремлялась за ним следом. Я позволяла машинам сменять друг друга, чтобы он не заметил, как долго я мелькаю в зеркале заднего вида. В какой-то момент я потеряла ублюдка. Загорелся красный свет, а он проехал дальше и на следующем углу повернул направо. Месяцы слежки – и моей идеальной аварии удалось улизнуть. Загорелся зеленый, и я выжала спидометр, чтоб догнать его, повернув за тот же угол, но его не было. Дальше вдоль квартала – я просматривала дорогу сквозь перекрестки, надеясь, что вот мелькнет эта оленья туша, этот бедный, на свою беду убитый олень, но там было пусто, совершенно пусто. Ни души. Слушайте дальше. Я ехала домой, по крайней мере довольная тем, что мне не придется столкнуться лицом к лицу с каким-то там неотесанным охотником над разбитым кузовом его машины, когда увидела вдруг мертвого оленя. Машина съехала с дороги, стояла, фырча мотором, на подъездной аллее у фастфуда. Окно со стороны водителя было опущено, и бородатая физиономия бурчала что-то в динамик окна заказов. В флуоресцентном свете подъездной аллеи автомобиль казался покрытым ржавчиной. Краска – содранной. Почти вся машина – цвета мочи, а дверь у сиденья водителя – небесно-голубая. Крышка багажника была бежевой. Я съехала на обочину и стала ждать. Рука из раздаточного окошка протянула белый пакет, водитель отдал несколько купюр. Один удар сердца, и грязно-желтая машина медленно катится вдоль тротуара, вливаясь в движение на дороге. Я сажусь ей на хвост прежде, чем она могла бы исчезнуть вновь. Я накрепко пристегиваюсь ремнем. Один удар сердца отделяет меня от того момента, как мой бампер сомнет его тыл, я делаю глубокий вдох. Я закрываю глаза и жму педаль газа. И снова, черт бы его подрал, ничего. Машина устремляется вперед, мечась меж других авто так, что мертвая оленья задница размахивает хвостом прямо у меня перед носом. Преследуя его, я забываю, что у меня покалечены рука и нога. Я забываю, что могу улыбаться лишь половиной лица. Преследуя его, я перестаю быть сиротой или девочкой. Оленья задница виляет в потоке машин – и это все, что я вижу. Далеко впереди загорелся красный. Вот эта грязно-желтая машина, мигают красные сигналы стопов, и она притормаживает, чтоб повернуть направо. На долю секунды олень исчезает из виду, пока я догоняю его по кривой. И там, на тихой боковой улочке, без свидетелей или полиции – я закрываю глаза и... Бац! Звук. Этот звук все еще раздается в моей голове. Время в тот момент застыло намертво. Мой бампер так глубоко врезался в его багажник, что олень резко дернулся. Верёвки порвались, и он раскрылся. Начиная где-то от брюха, туша развалилась на две части. А внутри – ни крови, ни кишок, олень был былым. Чисто белым. Водитель распахивает дверь и выкарабкивается, разъяренный. Его камуфляжный жилет подбит ватой и просто огромен. Он приближается, и уши его шапки хлопают при каждом шаге. «Ваш чёртов олень… – говорю я. – Он искусственный!» «Конечно же он искусственный!» – отвечает малый.