Раннее утро. Я на секунду просыпаюсь, вижу, что мы стоим в зоне отдыха у трассы, и снова засыпаю. Через пару часов сон окончательно улетучивается, и я перебираюсь на переднее пассажирское сиденье.

Стрелочные часы старенькой «вольво» показывают десять часов. Занимается ярко-голубое июньское утро. На границе Массачусетса нас приветствует огромный зеленый билборд со словами «Bienvenue» и «Живи свободным или умри» — девизом нашего одиннадцатого штата, Нью-Гэмпшира.

«Живи свободным или умри. Мы свободны? А я сама свободна? Мы же постоянно куда-то бежим и никогда не знаем, когда снова придется срываться с насиженного места».

— Добро пожаловать, — говорит мама, заметив, что я что-то себе нашептываю. — «Bienvenue» по-французски означает «добро пожаловать».

— Мам, я, типа как, сама поняла, — говорю я и одариваю ее ехидной улыбочкой.

На самом деле я не огрызаюсь. Это мой способ показать, что я смирилась и добровольно соглашаюсь, что ничего необычного не происходит, все идет нормально, и поэтому можно позволить себе шутливую перепалку. Я поворачиваюсь к заднему сиденью, проверить, как там Аллен: кот нежится в переноске после ударной дозы кошачьей мяты, которую я ему дала, чтоб он не перенервничал в поездке.

Мама закатывает глаза:

— Ладно, ворчалка.

Она понимающе улыбается мне, и, поглядывая на дорогу, выворачивает на уходящее вдаль шоссе. Раз мама улыбается и подыгрывает, то хотя бы этим утром она не станет распекать меня за наш очередной побег. Вздохнув с облегчением, что ссора пока отложена, я расслабляю плечи. Но все равно нужно оставаться начеку и не поднимать эту тему, даже чтобы извиниться. Мои извинения сделают только хуже. Недаром мама меня учила — никогда не возвращайся на место преступления.

По краям дороги буйствует зелень во всех насыщенных оттенках: от почти желтого до глубокого хвойного. Нас окружают молодые березки, стройные сосны, раскидистые дубы и лоснящиеся клены. Мир за пределами салона коричневого седана пестрит яркими красками и полон жизни.

— Милая, потерпи… до восемнадцати, ладно? Только тогда я буду твердо уверена, что тебе ничто не угрожает, и тебя не вывезут в другую страну, где мы не сможем видеться. Боже, этого я не перенесу. Родня твоего отца просто так тебя не отпустит. А как там обращаются с женщинами! У нас совсем нет прав. Никаких. Женщины для тех людей — мусор. Я не могу…

— Я знаю, мама, знаю. Мы об этом говорили уже буквально миллион раз, — перебиваю я и все же решаюсь: — Прости, что не надела солнечные очки. Прости, что сцепилась с тем мужиком.

Мама смотрит на дорогу, подносит руку к лицу и поджимает губы. Я думаю, так она пытается удержать в себе что-то: то ли язвительное замечание, то ли слова поддержки — я не уверена. Мама хмурится и боковым зрением проверяет, смотрю ли я на нее — я смотрю. На мамином лице появляется знакомое серьезное выражение.

— Люси, прости, что мы так живем.

Прежде, чем быстро отвести взгляд на дорогу, она морщится. Я заметила это еще пару месяцев назад, когда у меня начались циклы — чем заметнее меняются мои лицо и тело, тем чаще морщится мама. Иногда мне кажется, хотя, может быть, я все придумываю, она старается пореже на меня смотреть, как будто мой внешний вид режет ей глаза. Или, опять же, у меня просто разыгралось воображение.

— Я все понимаю, мама, все понимаю.

И это на самом деле так. Мой отец — влиятельный человек. Его семья уже много поколений состоит в тесных отношениях с монархами какой-то далекой страны. Мама не говорит, какой, потому что боится, что я начну гуглить и вся издергаюсь. И фамилию мама тоже скрывает, потому что мне не составит труда догадаться, откуда может происходить такая специфическая фамилия, как у отца. Он из тех мест, где матери не имеют на собственных детей никаких юридических прав. Один раз папа уже пытался тайком увезти меня, но мама к этому хорошо подготовилась и завела нужные связи. Мне было два года, когда ей удалось выкрасть меня, и мы пустились в бега. А теперь дело дошло до того, что нам приходится жить под вымышленными именами и переезжать из штата в штат. Мы пользуемся одними и теми же фальшивыми паспортами с вариациями одних и тех же имен, чтобы не возникало проблем с переводом в новую школу. К тому же, говорит мама, те первые поддельные документы и так достались ей с большим трудом.