Мы никогда не соревновались и не плавали наперегонки. Тот раз не был исключением – мы просто пришли искупаться. У самой кромки, где дно резко уходило из-под ног, я приготовился к подступающему холоду. Он охватил меня целиком, сдавив грудь и лишая воздуха. Стало трудно дышать, но мне это было не впервой, и я продолжал энергично грести и работать ногами. Слыша, как сдавленное дыхание Руби вторит моему, я плыл во мрак, зажмурив глаза.
«Джас», – позвал Руби. Не произнес, а будто бы выдохнул: «Джас».
Не останавливаясь, я оглянулся на звук и отозвался в кромешную тьму: «Руби?»
Когда несколько мгновений спустя я понял, что он исчез, было уже слишком поздно. Я метался из стороны в сторону в полной растерянности, не в силах что-либо предпринять. Не знаю почему, но той безлунной ночью я все представлял себе кур, которых мы держали во дворе за фабрикой. Стоило зайти, чтобы выбрать одну на убой, как птицы бросались наутек – не зная, куда и от кого бежать. В глазах жертвы не было ни страха, ни грусти, а одна лишь растерянность.
Я брел по безлюдной дороге около часа, и, как назло, за рулем первой встречной машины оказался отец. Из всех людей именно он нашел меня, раздетого и с обезумевшим взглядом. Уж не знаю, насколько вразумительно, но я выпалил все, что случилось с Руби, на одном дыхании.
– Уверен, что он не разыгрывает тебя, – сказал отец своим привычным тоном. Он никогда не задавал вопросов – только утверждал.
– Конечно, уверен! – вскрикнул я.
– Не выдумываешь?
Отвечать не было смысла.
– Тогда его уже не спасти, – сказал он, открывая мне дверь. – Вернемся за одеждой завтра.
Я боялся, что он сердится на меня за то, что ему пришлось возвращаться домой, а потом снова проделывать весь путь в Кампар на игру в карты. Боялся, и потому больше не сказал ни слова.
Так не стало моего друга Руби Вонга.