В ту ночь мы, как всегда, просто купались. Никаких «давай взапуски» или «кто быстрее, тот чемпион». Просто зашли в воду и поплыли. До края отмели оставалось совсем немного, дальше дно обрывалось, и я приготовился окоченеть. Холод сковал все члены, стало трудно дышать. Дыхание стало резким, рваным, но то было знакомо, и я не остановился. Руки. Ноги. Руки. Ноги. Рядом эхом дышал Руби, но я, зажмурившись, плыл и плыл в черноту.

— Джас, — выдохнул он. Голос Руби напоминал шелест. — Джас.

Повернув голову, я поискал друга взглядом. Тьма кромешная.

— Что?

Гребок, ещё один.

Когда несколько секунд спустя я осознал, что рядом никого, было уже поздно.

Я отчаянно метался по водной глади, не зная где искать, куда плыть. Той безлунной ночью в памяти — не спрашивайте почему — всплыли куры, которых мы держали на заднем дворе. Когда в курятник заходили, чтобы взять птицу на суп, они шарахались и бестолково метались, не умея понять, куда бегут и от кого. Жертва всегда смотрела на человека равнодушно. Не перепуганно или грустно, просто потерянно.

В первой же машине, что я встретил, отшагав час по пустынной дороге, сидел отец. Судьба, наверное. Меня — голого, с диким взглядом — подобрал именно отец. Срываясь на крик, я пересказал случившееся. Насколько вышло понятно — не знаю.

— Он не пытается тебя одурачить, — сказал отец. Он всегда так говорил. Никаких вопросов, только утверждения.

— Нет, точно!

— А ты меня?

Глупый вопрос.

— Если так, то он мёртв. — Отец открыл мне дверцу. — Садись. А твои вещи подождут до завтра.

Я думал, что он зол на меня, ведь теперь ему поворачивать с полдороги назад, а затем снова ехать в Кампар и садиться за карточный стол. Опасаясь ещё сильнее разозлить папу, я не выдавил больше ни слова.

Вот так, более или менее, и погиб мой друг Руби Вонг.