Тем вечером мы отправились плавать просто так. Никто не устраивал глупых соревнований, не пытался первым добраться до другой стороны — всё как всегда. От мелководья резко начиналась глубина, и я приготовился к холоду. Тело так сжало в его ледяных объятьях, что из лёгких вылетел весь запас воздуха, и я часто прерывисто задышал. Однако ощущение было знакомым, и руки-ноги привычно продолжали бить по воде. Моим эхом рядом сопел Руби. Не открывая глаз, я скользил в темноту.

— Джас, — почти неслышно выдохнул он, и снова: — Джас.

— Руби?

Я открыл глаза и поискал его в непроницаемой темноте, но возвращаться не стал.

Когда, спустя секунды, до меня дошло, что его не слышно, было уже поздно. Не представляя, где искать друга, я лихорадочно стал бросаться из стороны в сторону. Внезапно среди мрака той безлунной ночи пришла мысль о цыплятах, которых мы держали во дворе фабрики. Стоило им увидеть, как в курятник входят, чтобы выбрать кого-то из них на убой, как они принимались носиться зигзагами. Цыплята не понимали, куда и зачем бегут, и у схваченной птицы всегда был отсутствующий вид. Её пустые глаза не выражали ни страха, ни грусти, одну лишь растерянность.

Протащившись с час по пустынной дороге, я встретил машину отца, что, явно, судьба. Это же надо было такому случиться, чтобы именно он нашёл меня там там голым и полубезумным от страха. Уж не знаю насколько внятно, но я стал рассказывать, что произошло с Руби.

— На шуточки непохоже, — выслушав мои несвязные возгласы, заключил он. Отец всегда так говорил. Никогда не задавал вопросов, только утверждал.

— Конечно, это не шуточки!

— И ты не обманываешь?

Ответ не требовался.

— Получается, он утонул, — решил отец и открыл с моей стороны дверцу автомобиля. — Твои вещи поищем завтра.

Он ехал в Кампар на традиционную вечернюю партию в карты, а теперь из-за меня ему пришлось возвращаться с полдороги. Я боялся, что он злится, боялся и поэтому больше ничего не сказал.

Вот так и погиб мой друг Руби Вонг. Примерно так.