Этот заплыв, как и другие, был без всяких премудростей или глупых гонок в духе «кто первый — тот победил». Мы просто плыли. Когда дно стало круто уходить вниз, я приготовился мерзнуть. Холод пронзил все тело и опустошил легкие. Я резко глотал воздух, но уже знал это чувство, поэтому просто продолжал двигаться. Гребок. Удар. Гребок. Удар. Резкое дыхание Руби будто отдавалось эхом, но я продолжал грести в темноту с закрытыми глазами.
И тут раздался голос.
— Джас, — будто бы выдохнул Руби, — Джас.
Я открыл глаза, пытаясь найти друга в бескрайней тьме.
— Руби? — ответил я, продолжая плыть.
Когда через несколько секунд я понял, что Руби нет, было уже слишком поздно. Я принялся бешено плавать в разных направлениях, не зная, куда смотреть и двигаться дальше. В эту безлунную ночь мне вспомнились куры, которых мы держали в загоне за фабрикой. Не знаю, почему они пришли мне на ум. Когда заходишь в курятник, чтобы выбрать, какую птицу зарубить, они начинают хаотично убегать зигзагами, понятия не имея, куда и от кого. У жертвы на лице всегда читается потерянность. Не страх или даже грусть, а просто потерянность.
Будто по воле судьбы, первая машина, которую я встретил после того, как час шел без одежды по пустой дороге, принадлежала моему отцу. Это отец должен был найти меня, голого и с безумным взглядом. Я с криком рассказал, что случилось с Руби. Даже не знаю, все он понял или нет.
— Это явно не шутка, — сказал отец в своей манере. Он не задавал вопросы, только утверждал.
— Нет, нет! — прокричал я.
— Ты мне не врешь?
На этот вопрос можно было не отвечать.
— Тогда он уже мертв, — сказал отец, открывая мне дверь. — За одеждой вернемся завтра.
Я боялся, что он злится за то, что ему пришлось возвращаться домой перед вечерней партией в карты в Кампаре. Боялся, поэтому молчал.
Так погиб мой друг Руби Вонг.