Из «Девочки с характером» (Энн Тайлер)

Едва она вошла в дом, как явственно раздался требовательный мужской голос:

— Банни!

— Я тут! – прокричала Банни в ответ.

Кейт бросила пиджак на скамейку в передней и прошла в гостиную. Банни сидела на диване – «сама невинность» с этими ее невесомыми золотистыми кудряшками, в совсем не по погоде легкой блузочке, открывающей плечи. По соседству примостился соседский мальчишка Минц.

Это было что-то новенькое. Эдвард Минц – нездорового вида юнец с клочковатой белесой бородкой, напоминавшей Кейт лишайник — был несколькими годами старше Банни. Он окончил школу два июня тому назад, но провалился с поступлением в колледж. Его мать утверждала, что у него «эта японская зараза». Кейт как-то поинтересовалась у миссис Минц, что это за зараза такая, на что та ей ответила: «Такая, из-за которой молодые люди запираются в своих спальнях и отказываются жить дальше». Однако Эдвард казался прикованным не столько к свой спальне, сколько к шезлонгу на своей застекленной веранде, из которой хорошо просматривалось все, что происходит за окном столовой в доме Баттиста. Там он просиживал дни напролет, обнимая коленки и покуривая подозрительно маленькие сигареты.

Так, ладно: по крайней мере, возможность романтического увлечения исключена (Банни питала слабость к футболистам, Эдвард — явно не тот тип). И все же, правила есть правила:

— Банни, ты ведь знаешь, что не должна принимать гостей в отсутствие старших.

— Принимать гостей?! — воскликнула Банни, изумленно округлив глаза. На коленях у нее лежал открытый блокнот. — Я занимаюсь испанским!

— Да ну?

— Я же просила папу, помнишь? Сеньора МакГилликадди сказала, что мне нужен репетитор? И я попросила папу, а он сказал мне: «Хорошо»?

— Да, только… — начала было Кейт.

Да, только под репетитором папа точно не имел в виду придурочного соседа. Но Кейт не сказала этого вслух. (Дипломатия). Вместо этого она повернулась к Эдварду и спросила:

— Вы, должно быть, исключительно сильны в испанском, Эдвард?

— Да, мэм. Я изучал его пять семестров, — сказал он. Кейт такое обращение озадачило: что это? Нахальство или почтение к возрасту? В любом случае, от «мэм» ее передернуло — она еще не настолько стара. Он продолжил:

— Иногда я даже думаю по-испански.

Банни захихикала. Банни хихикала постоянно, над всем подряд.

— Он уже многому меня научил? — произнесла она.

У Банни была дурацкая привычка превращать утвердительные предложения в вопросительные. Кейт нравилось подкалывать ее, притворяясь, будто эти вопросы действительно требуют ответа:

— Вот уж не знаю, ведь меня с вами здесь не было, правда?

— Что? — переспросил Эдвард.

— Просто не обращай на нее внимания, — ответила ему Банни.

— По испанскому у меня всегда стояло «отлично» или «отлично с минусом», — не унимался Эдвард. — Кроме последнего учебного года, и это было не по моей вине. Я переживал кое-какое потрясение…

— Отлично, и все же Банни не позволено принимать гостей мужского пола, когда никого нет дома, — отрезала Кейт.

— Это унизительно! — запротестовала Банни.

— Что поделать. Продолжайте. Я буду тут, поблизости, — сказала Кейт и вышла.

Удаляясь, она услышала, как Банни шепчет ей в спину: «Ун мегеро».

— «Уна мегер-А», — поправил Эдвард назидательным тоном.

И они оба скорчились от с трудом сдерживаемого смеха.

Банни на самом деле была далеко не такой милашкой, какой все ее считали.

У Кейт никогда до конца не укладывался в голове сам факт существования Банни. Их мать — хрупкая, безмолвная златовласка с такими же, как у Банни, будто звездочки-сноски, глазами — первые четырнадцать лет жизни Кейт провела в разнообразных «курортно-оздоровительных заведениях» (так их называли). Затем, как-то сразу родилась Банни. Кейт было сложно представить, как родители могли счесть эту затею хорошей. Может, они и не и не думали об этом. Может, всему виной легкомысленная страсть. Но такое вообразить еще сложнее. Так или иначе, вторая беременность выявила какой-то порок в сердце Теи Баттисты или, возможно, стала его причиной, и та не дожила даже до первого дня рождения Банни. Уход матери для Кейт мало отличался от ее вечного прижизненного отсутствия. Банни же не помнила мать вовсе, но некоторые ее черты сверхъестественным образом напоминали Тею: например, притворно серьезная складка на подбородке или привычка очаровательно прикусывать кончик указательного пальца. Выглядело это так, словно она обучилась всему этому во чреве. Их тетя Тельма, сестра Теи, всегда говорила: «Банни, клянусь, глядя на тебя, мне хочется плакать. Ты же точная копия своей бедной мамы!»

Кейт наоборот была ни капельки не похожа на мать, — смуглая, ширококостная, неуклюжая; прикусывание указательного пальца в ее исполнении выглядело бы скорее как обгладывание, и никому бы в голову не пришло назвать ее милашкой.

Кейт была уна мегера.