Девушка – уксус

Едва войдя в дом, она уловила мужской голос.
- Банни! - хлестко позвала девушка.
- Я здесь! – прозвучало в ответ.


В холле Кейт бросила куртку на скамью и прошла в гостиную. Банни сидела на диване: голова в золотых кудряшках, невинное личико, легкая блузка – явно не по сезону, а рядом восседал соседский парень из семейки Минц.


Это было что-то новенькое. Эдвард Минц был на несколько лет старше Банни, выглядел болезненно, а баки, покрывающие пятнами его щеки, напоминали Кейт лишай. Он окончил школу 2 года назад, но так и не поступил в колледж. По словам его матери, всему виной эта «японская хворь».
- И что это за болезнь такая? – поинтересовалась Кейт.
- Та, при которой молодые люди запираются в комнатах, теряя интерес к жизни.
Все бы хорошо, только убежищем Эдвард избрал не свою комнату, а застекленную веранду, которая находилась как раз напротив окна столовой семьи Баттиста. В итоге, дни напролет его видели сидящим в шезлонге, с коленями, прижатыми к груди, и курящим подозрительно тоненькие сигареты.


Ладно, по крайней мере, романа тут можно не ожидать: слабостью Банни были исключительно качки. Но запрет был нарушен, и Кейт не преминула заметить: «Тебе же запрещено принимать гостей, когда никого нет дома!»
- Гостей? – глаза Банни округлились от негодования, и она показала тетрадку, лежащую на коленях. – У меня урок испанского!
- Что?
- Я спрашивала папу, помнишь? Сеньора Макгиликади сказала, что мне нужны дополнительные занятия. И папа согласился!
- Да, но… - начала было Кейт, но так и не сказала, что папа, конечно же, не имел в виду соседского укуренного подростка. Обернувшись к Эдварду, она поинтересовалась:
- А ты особенно хорош в испанском?
- Да, мэм, я изучал его два с половиной года.
Девушка так и не поняла: серьезно он с этим «мэм» или просто решил поддеть, но это взбесило – не так уж намного она была старше.
- А иногда я даже думаю по-испански!
Услышав это, Банни хмыкнула. Хотя хмыкала она по любому поводу. – Он уже многому меня научил, правда ведь?


А вот и еще одна ее раздражающая привычка: произносить утверждение как вопрос. Кейт нравилось над ней подшучивать, принимая вопросы за чистую монету.
– Да откуда же мне знать? Меня же не было на занятиях!
- Чего? – не понял Эдвард.
- Не обращай на неё внимания! – сказала Банни.
- Я получал пятерки и пятерки с минусом, - продолжил парень, - за исключением последнего года, но это не моя вина – стресс.
- Всё равно, - заметила Кейт, - Банни нельзя приглашать мальчиков домой, если никого нет.
- О, да это просто унизительно, – воскликнула девочка.
- Не повезло тебе, - парировала Кейт, - продолжайте, я буду поблизости, - и вышла из комнаты. А вслед услышала шепот Банни: «Стервь!»
- Стерва, - поправил ее Эдвард назидательным тоном. И оба зашлись от смеха. Даа, Банни была совсем не такой милой девочкой, какой казалась окружающим.


Кейт так и не поняла, как вообще сестренка появилась на свет. Их мать – хрупкая, молчаливая, с бело-розовыми волосами и круглыми, как у Банни, глазами - провела первые 14 лет жизни Кейт в разнообразных клиниках. Потом раз - и родилась Банни. Почему родители решили, что это хорошая идея? Хотя, быть может, мыслительный процесс тут не участвовал, а все дело в порыве страсти? Но это было еще сложнее представить. В любом случае, вторая беременность или выявила болезнь сердца у Теи Баттисты, или спровоцировала ее, но она не дожила и до первого дня рождения Банни. Для Кейт, которая и так привыкла к ее отсутствию, ничего не изменилось. А Банни маму не помнила. Хотя некоторые особенности ее внешности, жесты, повадки были точной копией: ямочка на подбородке, манера мило грызть ноготь указательного пальца – как будто она наблюдала за мамой еще находясь в животе. А тетя Тельма – сестра Теи, всегда говорила: «О, Банни! При взгляде на тебя мне хочется плакать! Вылитая мама!»


Кейт же совершенно не походила на мать – была смуглолицей, крупной и неуклюжей. Она бы выглядела нелепо грызущей ноготь. И никто, и никогда не называл ее милой.


Кейт действительно была стервой!