Девушка с кислинкой. Энн Тайлер.


Она почти переступила порог дома и отчетливо услышала мужской голос.


- Банни, - позвала она суровым тоном.


- Я здесь! - отозвалась Банни.


Кейт бросила свою куртку в коридоре на скамейку и зашла в гостиную. Банни сидела на диване, перебирая свои игривые золотые кудряшки с до невозможности невинным выражением лица, на ней красовалась почти невесомая блузка, которая оголяла ее плечи; а рядом сидел соседский мальчик Минтс.


Это было что-то новенькое. Эдвард Минтс был старше Банни на несколько лет, молодой человек нездорового вида с кустистой русой бородой, которая напоминала Кейт лишайник. Он выпустился из школы в июне два года назад, но в колледж так и не поступил. Его мать сказала ему, что у него «эта японская болезнь».


- Какая еще эта болезнь? - спросила Кейт.


Миссис Минтс ответила:


- Это когда молодые люди запираются в своих комнатах и отказываются смиряться с их жизнью.


Только вот Эдвард был привязан не к своей комнате, а к застекленной террасе, которая выходила на окно столовой Баттистов; он мог сидеть на шезлонге днями и ночами, обхватив свои колени, и покуривать подозрительно маленькие сигареты.


Ну что ж, по крайней мере нет никакой опасности романа (слабостью Банни были футболисты). Но правило есть правило, поэтому Кейт сказала:


- Банни, ты же знаешь, что нельзя принимать гостей, когда ты одна дома.


- Принимать гостей! - крикнула Банни, ее глаза стали как пять рублей, она растерялась. На ее коленях лежал блокнот на пружине. - У меня вообще-то уроки испанского!


- Правда?


- Я же спрашивала папу, помнишь? Сеньора МакГилликадди сказала, что мне нужен репетитор? Я спросила у папы, и он согласился?


- Да, но... - начала Кейт.


Да, но он не имел в виду соседа-наркомана. Кейт этого так и не сказала вслух (дипломатия превыше). Вместо этого она повернулась к Эдварду и спросила:


- А ты хорошо владеешь испанским, Эдвард?


- Да, мэм. Я отучился пять семестров, - ответил он.


Она так и не поняла: его «мэм» было наглой выходкой или он был на полном серьезе. В любом случае, это ее взбесило, она ведь не была такой старой.


Он добавил:


- Иногда я даже думаю на испанском.


Банни засмеялась. Она над всем смеялась.


- Он уже меня научил кое-чему?


У нее была еще одна раздражающая привычка: превращать утвердительные предложения в вопросительные. Кейт нравилось язвить, будто она поняла, что это были вопросы, поэтому она ответила:


- Я не знала об этом, правда, потому что я не была дома с тобой.


- Что? - спросил Эдвард.


- Просто не обращай на нее внимание? - ответила ему Банни.


- Я получал по испанскому каждый семестр «пять» или «пять с минусом», - сказал Эдвард. - Кроме выпускного класса, но тогда это было не по моей вине. Я испытывал жуткий стресс.


- Ну, все равно, Банни нельзя пускать в дом парней, когда нет никого дома, - сказала Кейт.


- Ох! Да это же унизительно! - крикнула Банни.


- Вот незадача, - съехидничала Кейт. - Ладно, продолжайте. Я буду неподалеку, - и она вышла из комнаты.


Кейт услышала, как Банни пробормотала ей вслед:


- Ун стерво.


- Уна стервА, - строгим учительским тоном поправил ее Эдвард.


И они оба засмеялись.


Банни думала, что она была милой как и все остальные, но это было далеко не так.


Кейт никогда не понимала, почему Банни вообще существует. Их мать - сдержанная, утонченная женщина, златовласая блондинка с такими же звездными глазами, как у Банни, - провела первые четырнадцать лет жизни Кейт заселяясь и выселяясь из разных домов отдыха, как их называли. И затем вдруг родилась Банни. Кейт было тяжело представить, почему ее родители считали это хорошей идеей. Может, и не считали. Может, это было тем самым случаем безрассудной страсти. Но это было еще тяжелее представить. Как бы там ни было, вторая беременность выявила порок сердца у Теи Баттисты, или, возможно, породило порок, и она умерла, так и не дождавшись первого дня рождения Банни. Кейт никогда не была объектом внимания, так и сейчас им не является; в ее жизни ничего не изменилось. А Банни даже не помнила их мать, хотя некоторые ее жесты были жутко похожими - ее чопорный выдвинутый подбородок, например, или привычка грызть кончик указательного пальца. Она будто училась у своей матери прям в утробе. Их тетя Тельма, сестра Теи, всегда говорила:


- Ох, Банни, клянусь, когда смотрю на тебя, мне хочется плакать. Если бы ты не была копией своей бедной матери!


Кейт, с другой стороны, была совсем на нее не похожа. Она была смуглой, с широкой костью и нескладной. Она могла забавно грызть свой пальчик, и ее все равно никто бы не назвал милой.


Кейт была уна стерва.