Мы должны были выехать из разных концов города. Я представила её: озлобленную, самонадеянную — ни за что не уступит, грезит о победе в игре, в которой мне нет равных. Это война, и победителю достанется Джов. (Стоило рассказать о её письме, и он додумался смотаться на выходные к друзьям.)

Письмо у меня в кармане. Аккуратно выведенные буковки требуют:  “В среду, двенадцатого, в 18-30 приходи в бар Алгонкин-отеля.”

Почему именно сюда?

Я на месте. В запасе ещё пять минут. Пять минут пытки.

Я словно воин: вся в чёрном — от обуви до платья с разрезом, волосы распущены,  толстые золотые серьги-кольца в ушах, на лице боевая раскраска макияжа. Она старше на двадцать лет, и каждый месяц этой разницы в возрасте я обращу против соперницы. Как наяву вижу её: седина в волосах, на лице морщины, одета безвкусно. Она, наверное, если выражаться высоким штилем, предстанет предо мной, облачённая в носки и сандали, а глаза спрячет, словно музейные экспонаты, за толстыми стёклами очков. Песок сыпется, а внутри всё теплится надежда. Да я её в труху измельчу!

Мою соперницу ещё не видно. Ровные ряды столиков напоминали шахматную доску. Сидящие пары искусно расправлялись с мартини, официанты с хромовыми подносами лавировали между столиками. Войдя в образ чёрного рыцаря, я прошла через зал буквой “Г”, как шахматный конь. В мою сторону с интересом посмотрели несколько бизнесменов — и больше никто. Разумеется, она не пришла. И не придёт. В этом противостоянии победила я.

Заныла шея. Выбрав напиток, я согнулась, накрыв голову ладонью.

— Простите, пожалуйста, я не помешаю?
— Ни в коем случае. Вы, наверное, англичанка?
— Отчего же?
— Для американки вы слишком вежливы.
— Неужели американцы невоспитаны?
— Смотря сколько им заплатить.
— Но британцам плати, не плати — хороших манер не дождёшься.
— Тогда мы с вами, наверное, эмигранты..
— Угадали. Мой отец когда-то приехал в Нью-Йорк и полюбил его. Говорил, что только здесь человек может оставаться самим собой, пока в поте лица пытается стать кем-то другим.
— И у него получилось?
— Что именно?
— Стать кем-то другим?
— Получилось.

Мы замолчали. Она поглядывала на дверь, а я на неё. Подтянутая, похожая точёной фигурой на грейхаунда, она сидела вполоборота, и дорогая накрахмаленная белая сорочка облегала мышцы спины. Левая рука напоминала витрину ювелирного магазина.Сложно представить, что можно надеть на себя столько серебра и так ровно при этом сидеть.
Волосы её, тёмно-красные, цвета кизила или красной кожи, были уложены с изяществом: их обладательница и природа — обе потрудились на славу. Тщательно выверенная естественность сквозила во всём облике моей визави.

— Вы кого-то ждёте? — спросила я.
— Ждала, — она взглянула на часы. — А вы остановились в гостинице?
— Нет, живу в Нью-Йорке. Работаю в институте перспективных исследований. Хотела встретиться…

Встретиться. Свидеться. Дождаться прибытия. Предстать лицом к лицу.  Сойтись. Сойтись в битве.

— Хотела встретиться…

В зал ворвался ветер. Выхватил бокалы из рук пьющих. Разметал бутылки в баре с лёгкостью, с которой бы разбросал бутылочные крышки. Поднял столики и стулья и швырнул их в ни в чём неповинную стену. И официантов, и посетителей мигом смело из бара. Остались только я и она, мы не спускали друг с друга глаз, а ветер не давал нам вымолвить ни слова.

Она собрала вещи, и вместе мы покинули разрушенный бар. Она ныряла из одного проулка в другой, я старалась не отставать и вскоре перестала понимать, где мы. Сеть улиц запуталась. Город превратился в один петляющий переулок, но эта женщина, словно крыса, была в своей стихии.

Наконец, мы оказались в захолустном районе у небольшой закусочной, проскользнули внутрь и сели за вызывающе уютный столик. На клетчатой скатерти стояли пара гвоздик и итальянские хлебные палочки. К нам вышел паренёк с графином красного вина и миской оливок. Он протянул меню так, будто вечер был самым обычным, а мы пришли просто поужинать. Казалось, я очутилась во власти вероломных Борджа, и им вдруг стало угодно меня накормить. В меню красовалась надпись: “Итальянское — синоним вкусного”.

— Здесь мы увиделись впервые, — произнесла моя спутница. — В сорок седьмом. В день, когда я родилась.