— «Смерть Лулы Лэндри активно муссируют в прессе и на телевидении, и тем не менее мало кто задается вопросом: почему нас это волнует? Да, она была красивой. Благодаря таким девушкам газеты расходятся на ура с тех самых пор, как в “Нью-Йоркере” появились томные красавицы Даны Гибсона. (…) Для родных и близких настоящей Лэндри это, конечно, большое горе, и я им искренне сочувствую. Однако нам, читателям и зрителям, нечем оправдать свое излишнее любопытство. Не проходит и дня, чтобы какая-нибудь простая девушка не стала жертвой “трагических” обстоятельств: автокатастрофы, передозировки или, что не редкость, истощения ради модельных форм. Разве мы удостоим ее особого внимания, разве не забудем ее имя, едва перелистнув страницу?» — Робин остановилась и, глотнув кофе, откашлялась.
— Пока одно морализаторство, — пробубнил Страйк.
Он сидел, примостившись сбоку у стола Робин, и разбирался с фотографиями. Каждую вставлял в открытую перед ним папку, нумеровал и подписывал на обороте. Робин вернулась к тексту на экране и продолжила оттуда, где остановилась:
— «Но наш гипертрофированный интерес и даже скорбь по Лэндри не утихают со временем. Вплоть до ее смертельного прыжка наверняка десятки тысяч женщин мечтали оказаться на ее месте. А после того как тело убрали, рыдающие девушки возлагали цветы под балконом ее баснословно дорогого пентхауса. Хоть одна начинающая модель отказалась от погони за бульварной славой из-за чудовищного падения, последовавшего за взлетом Лулы Лэндри?»
— Давай дальше, — сказал Страйк. — Это я ей, не тебе, — пояснил он, спохватившись. — Это ведь женщина пишет?
— Да, некая Мелани Телфолд, — ответила Робин, прокрутив страницу наверх, где на фотографии красовалось лицо пышной блондинки. — Пропустить остальное?
— Нет-нет, читай.
Робин еще раз прочистила горло и продолжила:
— «Естественно, нет». Это о начинающих моделях, которые не отказались.
— Я понял.
— Так… «Век спустя после Эммелин Панкхерст поколение девочек-подростков только и мечтает о том, чтобы стать бумажной куклой, плоской картинкой, за мифом о которой скрываются такие боль и страдание, что она выбрасывается из окна четвертого этажа. Внешний блеск превыше всего. Дизайнер Гай Сомэ не помедлил сообщить журналистам, что в день трагедии на ней была одна из его работ. Все экземпляры раскупили за сутки. И правда, лучше рекламы не придумать: Лула Лэндри решила уйти из жизни в платье Сомэ.
Нет, мы оплакиваем не молодую женщину. Ведь для большинства из нас она была не более реальна, чем персонажи на иллюстрациях Гибсона. Мы оплакиваем образ, мелькавший в светских хрониках и продававший нам одежду и сумки. Скорбим по идее знаменитости, которая на поверку оказалась пустой и эфемерной, как мыльный пузырь. А если совсем откровенно, сильнее всего мы жалеем, что со смертью этого беззаботного анорексичного создания прекратился поток увлекательных историй о ее сумасбродствах, наркозависимости, модных нарядах и вспыльчивом женихе, с которым она неоднократно расставалась.