Тот еще переплет
Пожилой вспыльчивый президент компании «Обелиск Букс» повысил голос:
- Я не собираюсь с ним встречаться, мисс Хэнди. Тираж уже отпечатан, и даже если в тексте ошибка, ничего не поделаешь.
- Но мистер Мастерс, сэр, ошибка значительная. Если он прав... Мистер Брэндис считает, что вся глава...
- Я прочел письмо и переговорил с ним по видеофону. Знаю, что он считает, - подойдя к окну, Мастерс мрачно уставился на сухую, покрытую кратерами поверхность Марса, ничуть не изменившуюся за много лет. Пять тысяч экземпляров, отпечатанных и переплетенных. И что еще важнее, половина тиража переплетена в тисненый золотом уабр. Самый изысканный и дорогой материал, какой только можно найти. Мало было прежних потерь, теперь еще и это.
Копия книги лежала на его столе. «О природе вещей» Тита Лукреция Кара, в дивном переводе Джона Драйдена. Барни Мастерс со злостью перевернул несколько хрустящих белоснежных страниц. Кто бы мог подумать, что на Марсе найдется знаток древних текстов? А человек, ожидавший в приемной, был всего лишь одним из тех восьми читателей, которые написали или позвонили в «Обелиск Букс» по поводу спорного отрывка.
Спорного? Какой там спор – все восемь латинских всезнаек оказались правы. Речь уже шла только о том, чтобы замять скандал и заставить их вообще забыть о существовании этой книги и об испорченном отрывке.
Нажав кнопку интеркома, Мастерс приказал секретарше:
- Впустите.
Иначе посетитель не уберется, а будет терпеливо выжидать там. Всезнайки вообще все такие, у них терпения выше крыши.
Дверь открылась, на пороге вырос статный седовласый мужчина в старомодных терранских очках и с портфелем.
- Благодарю, мистер Мастерс, - он подошел ближе. – Позвольте объяснить, сэр, отчего моя организация считает подобную ошибку столь важной. – Он сел за стол и быстро щелкнул замками портфеля. – В конце концов, мы планета-колония. Все наши ценности, нравы, обычаи, предметы прибывают с Терры. БУПИНА оценивает ваше издание как...
- БУПИНА? – перебил Мастерс. Слышать об этом чуде он не слышал, но застонал. Наверняка одно из тех идиотских учреждений по надзору, что отслеживают и напечатанные здесь, на Марсе, и привезенные с Терры книги.
- «Бдительные Уничтожители Подпорченных И Негодных Артефактов», - пояснил Брэндис. – У меня с собой аутентичное терранское издание поэмы, в переводе Драйдена, как и ваше. – «Ваше» прозвучало в его устах так, будто «Обелиск Букс» была скверненькой подпольной типографией. – Давайте проверим чужеродные вставки. Настоятельно прошу вас вначале изучить мой экземпляр, - он положил раскрытую, потрепанную терранскую книгу на стол Мастерса, - в котором текст верен. А затем, сэр, вашу копию, тот же отрывок. – Рядом со старинным голубым томиком лег великолепный том, выпущенный «Обелиск Букс».
- Позвольте пригласить сюда редактора, - Мастерс нажал кнопку интеркома. – Вызовите, пожалуйста, Джека Снида.
- Да, мистер Мастерс.
- Итак, в аутентичном издании, - продолжал Брэндис, - мы видим следующие строки... Кхм. – Он смущенно откашлялся и начал читать вслух:
- «С нами не сможет ничто приключиться по нашей кончине,
И никаких ощущений у нас не пробудится больше,
Даже коль море с землей и с морями смешается небо...»
- Я это знаю, - отрубил Мастерс, почувствовав себя задетым. Гость поучал его, словно школьника.
- Эти строки, - промолвил Брэндис, - исчезли из вашего издания, а вот этот фальшивый отрывок – Бог знает, откуда он взялся – появился вместо них. Вот, извольте. – Взяв роскошный том, он пролистал его, нашел место и начал читать:
- «Дальних достигнем пространств после нашей кончины –
Их на Земле мы не ведали, скованы плотью,
И прикоснемся душою к небесным блаженствам...»
Брэндис посмотрел на Мастерса и захлопнул книгу.
- Что самое ужасное – этот отрывок несет в себе идею, диаметрально противоположную идее всего произведения. Откуда он взялся? Кто-то ведь должен был написать его, но не Драйден и не Лукреций.
В его глазах читалось обвинение самому Мастерсу.
Дверь распахнулась, вошел редактор Джек Снид.
- Он прав, - Снид, видимо, смирился с неудачей. – Я штудировал все издание с того момента, как появились первые изменения, так вот - там еще штук тридцать или около того похожих вставок. А теперь изучаю другие книги из нашего осеннего каталога. Я... гм... нашел в нескольких такие же дефекты.
- Вы последним держали корректуру перед отправкой в набор, - сказал Мастерс. – Тогда ошибки были?
- Ни единой, - ответил Снид. – И я лично вычитывал гранки, но и там все было в порядке. Это кажется бессмысленным, но... они не появлялись до тех пор, пока не выпустили последнюю книгу. Точнее, последнюю из тех, что в уабровом переплете. С обычными книгами все нормально.
Мастерс моргнул.
- Но это одно и то же издание. Они печатались одновременно. Мы вообще-то и не планировали шикарных вариантов – просто в последнюю минуту обсудили все и... и отдел продаж предложил эту идею.
- Мне кажется, - сказал Снид, - надо бы поизучать этот марсианский уабр в подробностях.
Часом позже постаревший и осунувшийся Мастерс и верный Джек Снид оказались лицом к лицу с Лютером Саперштейном, деловым агентом заготовительной компании «Совершенство, Инк.». Именно у них «Обелиск Букс» приобрела материал для восхитительного переплета.
- Начнем с того, - нарочито бодро заговорил Мастерс, - что же такое на самом деле уабр?
- Ну, - ответил Саперштейн, - в интересующем вас смысле – это не что иное, как шкура марсианского уаба. Понимаю, это не о многом вам говорит, джентльмены, но, по крайней мере, это некая отправная точка, постулат, от которого мы все можем оттолкнуться и выстроить дальнейшее рассуждение. Чтобы разъяснить вопрос, позвольте мне коснуться природы самого уаба. Шкура так ценна, помимо всего прочего, потому что это редкость. А редкостью она является оттого, что уаб очень редко умирает. Видите ли, умертвить уаба – дело почти невозможное, даже если особь больная или старая. А если это и случается, шкура после гибели животного продолжает жить. Такое качество придает материалу особенную ценность для дизайна интерьера или, как в вашем случае, для дизайна ценной, долговечной, классической книги.
Пока Саперштейн вещал, Мастерс, вздыхая, оцепенело глядел в окно. Сидевший рядом редактор, с мрачным выражением на юном волевом лице, что-то чиркал в блокноте.
- Товар, который мы предложили во время вашего визита, - продолжал Саперштейн, - и заметьте, вашего – не мы искали вас, а вы нас, - представлял собой лучшие, специально отобранные изделия из нашего громадного запаса. Эти живые шкуры излучают особый блеск, с которым не сравнится ничто – ни на Марсе, ни на родной Терре. Любой порез или царапину шкура сразу же залечивает. На протяжении месяцев на ней растет роскошная шерсть, так что переплеты ваших книг приобретают все большее великолепие и, следовательно, становятся еще более дорогими. Через десять лет качество шерсти на переплетах...
- Так значит, шкура живая, - перебил Снид. – Надо же. А ваш уаб такой прыткий, что и не доберешься до него. – Он бросил быстрый взгляд в сторону Мастерса. – Каждое из тридцати с чем-то изменений в тексте касается бессмертия. Учение Лукреция типично – в оригинале речь идет о том, что человек смертен, и если даже от него остается что-то после кончины, это не имеет значения, поскольку уничтожается его память. А новые вставки повествуют о новой жизни и продолжении бытия, и это, как вы уже отметили, совершенно расходится со всей философией Лукреция. Понимаете, что получается, а? Чертова уабова философия стирает мысли авторов. Вот вам и все, от первой буквы до последней. – Он замолчал, исследуя свои заметки.
- Как шкура, - возопил Мастерс, - пусть и вечно живая, может повлиять на содержание книги? Текст напечатан, страницы обрезаны, блоки склеены и сшиты! Это невероятно. Даже если проклятая шкура действительно жива – а я в это не верю! – Он уставился на Саперштейна. – Если она живет, то за счет чего?
- Мельчайшие питательные частицы, содержащиеся в атмосфере, - успокаивающе молвил Саперштейн.
- Идем! Это уже смешно, - Мастерс вскочил.
- Она впитывает частицы через поры, - тон Саперштейна был уверенным, с оттенком укора.
Джек, просматривавший записи, не последовал примеру работодателя, а сказал задумчиво:
- Некоторые из исправлений поразительны. Они варьируются от полного изменения, - как в случае с Лукрецием, - оригинального текста, до незначительных, порой едва уловимых, если можно так сказать, вмешательств в отрывок с тем, чтобы приблизить его к доктрине вечной жизни. Вопрос заключается вот в чем. Мы имеем дело с частным мнением одной жизненной формы или... или же уаб знает о вечности наверняка? Вот, к примеру, поэма Лукреция – да, она великолепна, она интересна как поэтическое творение, но, быть может, философия ее ошибочна? Кто знает... Это не моя специальность – я всего-то редактирую книги. Я их не пишу. Последнее, что может сделать хороший редактор – это начать перевирать автора. Но именно этим и занимается уаб или кто там остался от уаба.
И он умолк.
- Хотел бы я знать, добавил ли он что-то толковое, - сказал Саперштейн.
- Это вы о поэзии? Или о философии? С точки зрения поэтической, ну, или стилистической, вставки не лучше и не хуже оригинальных текстов. Вообще стиль уаба настолько смешался со стилем автора, что читатель, впервые взявший в руки такую книгу, разницы не заметит. Ни за что не подумаешь... – задумчиво протянул Снид.
- Я о философии.
- Ах, это... Одна и та же мысль повторяется в каждом издании. Смерти не существует. Мы уснем и проснемся для лучшей жизни. Да, если вы прочли Лукреция, считайте, и остальное освоили. Никаких отличий.
- Интересно, - Мастерс напряженно размышлял, - что будет, если переплести в уабр Библию.
- Уже сделано, - отозвался Снид.
- И?
- Нет, я, конечно, не успел одолеть ее всю. Но заглянул в послания апостола Павла к коринфянам. Там единственное изменение. Стих, начинающийся словами: «Говорю вам тайну...», написан заглавными буквами. А стих: «Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?» повторяется десять раз, и тоже заглавными буквами. Уаб явно поддерживает автора, поскольку это его собственная философия... или, точнее, теология, - редактор продолжал, взвешивая каждое слово, - и все происходящее - не что иное, как богословский диспут между читателями и шкурой марсианского зверя, похожего и на свинью, и на корову. С ума сойти, - и Снид вновь уткнулся в заметки.
Мастерс заговорил, нарушив благоговейное молчание:
- И все-таки – есть у зверя достоверная информация или нет? Сами сказали – возможно, это не мнение одного животного, успешно борющегося со смертью, а истина!
- Вот что я думаю... – начал Снид. – Уаб не просто научился избегать смерти, нет – он фактически является доказательством собственной проповеди. Убитым, разъятым, ставшим материалом для переплетов – он победил смерть. Он живет. Той жизнью, которая по его представлениям светлее этой. Это вам не просто упрямая скотина, это существо, на деле исполнившее то, в чем мы до сих пор сомневаемся. Да, он знает истину. Он сам – истина. Факты говорят за себя. И я начинаю им верить.
- Загробная жизнь для него, - возразил Мастерс, - не означает непременную загробную жизнь для нас с вами. Уаб, как любезно отметил мистер Саперштейн, уникальное животное. Ни одна из остальных жизнеформ Терры, Марса или Луны не обладает шкурой, способной после смерти питаться атмосферными микрочастицами. Даже если он мо...
- Какая жалость... и поговорить со шкурой нельзя, - прервал его Саперштейн. – А мы ведь пытались с того момента, как заподозрили правду. Но так и не нашли способа...
- Зато мы нашли, - парировал редактор. – На самом деле эксперимент уже поставлен. Я напечатал одно простое предложение: «Уаб, подобно другим существам, смертен», и переплел странички в уабр. Потом просмотрел то, что получилось. Взгляните на изменение, - и он протянул начальнику тонкую, со вкусом изданную книжку. – И прочтите нам.
Мастерс прочел вслух:
- «Уаб, подобно другим существам, бессмертен»... – он вернул книгу Сниду. – Ничего особенного, приставка появилась. Букву туда, букву сюда...
- Так ведь по смыслу это бомба! Глас из могилы, если можно так выразиться. Нет, вы вдумайтесь – шкура мертва, ибо мертв ее хозяин. Черт побери, это практически стопроцентное свидетельство потустороннего существования!
- Вообще-то есть одна вещь... – промямлил Саперштейн, - уж не знаю, как и сказать, и относится ли это к делу... но марсианский уаб, со всеми его чудесными способностями, туповат. Например, объем головного мозга терранского опоссума составляет одну треть от кошачьего. А уаб... разделите мозг опоссума на пять и получите... хм.
Выглядел агент мрачно.
- «Последние будут первыми», - процитировал Снид. – Должно быть, недалекий уаб к ним относится. Будем надеяться, что так.
Мастерс остро на него взглянул:
- Вечной жизни хотите?
- Еще бы, - сказал редактор. – Все хотят.
- Только не я, - отрезал Мастерс. – У меня и в этой жизни проблем хватает. Последнее, о чем я мечтаю – стать обложкой книги или другой ерунды. – Однако в потаенном уголке его разума начали бродить мысли. Иные. О да, иные.
- Звучит как мечта уаба, - согласился Саперштейн. – Лежать себе тихонько на полке, год за годом, вдыхая крохотные частички, медитируя... или что там делают эти звери после смерти...
- Богословствуют, - предположил Снид. – Проповедуют. – Он повернулся к начальнику. – Полагаю, мы больше не будем использовать уабр для переплетов.
- Не для продажи, - согласился Мастерс. – Ни в коем случае. Но... – Опять в его голове замелькали смутные догадки – что-то тут зарыто такое... – А интересно, передаются ли чудесные свойства уабра предмету, который он защищает. Портьеры. Обивка аэромобиля... можно будет избежать смертельных исходов на пригородных направлениях. Подшлемники для солдат и бейсболистов. – Огромные возможности, и все же... Надо все обдумать, не торопясь.
- Так или иначе, - вмешался Саперштейн, - моя компания не станет выплачивать компенсацию. Брошюру мы уже выпустили, там были перечислены все характеристики сырья. И мы категорически не соглас...
- Ладно, запишем в убытки, - нетерпеливо отмахнулся от него Мастерс. – Оставим это. – И он обратился у Сниду: - Так он утверждает, во всех тридцати с лишним вставках, что загробная жизнь приятна?
- Именно. «И прикоснемся душою к небесным блаженствам...» - в этой строчке, якобы из Лукреция, вся идея.
- Блаженство, - повторил Мастерс, кивая. – Мы, конечно, не на Терре, а на Марсе. Но, думаю, тут нет разницы, жизнь есть жизнь, где бы мы ни находились. – И он снова, еще глубже, погрузился в размышления. – Так вот. Одно дело – абстрактно рассуждать о жизни после смерти. Люди это делают уже пятьдесят тысяч лет, а Лукреций к ним присоединился пару тысяч лет тому назад. Но лично меня больше интересует не Великая Философия, а маленькая шкурка и ее «эффект бессмертия»... Назовите другие издания в уабре, Снид.
- «Век разума» Томаса Пейна, - ответил Снид, заглянув в блокнот.
- Итог?
- Двести шестьдесят семь пустых страниц... да, где-то в середине еще стояло: «скукотища».
- Дальше.
- «Британника». Там уже не какие-то вставки, а целые статьи добавлены. Душа, реинкарнация, ад, проклятие, грех, бессмертие – вся энциклопедия в двадцати четырех томах превратилась в пособие по религиоведению, - редактор запнулся. – Продолжать?
- Да, да, - Мастерс слушал и думал одновременно.
- «Сумма теологии» Фомы Аквинского. Текст нетронут, но между строк вставлена библейская цитата: «буква убивает, а дух животворит». Везде. «Потерянный горизонт» Джеймса Хилтона. Там Шангри-Ла превратилось в загробное видение, которое...
- Хватит, - сказал Мастерс. – Все понятно. На повестке дня вопрос – что делать? Ясно, что переплетать в этот материал книги невозможно – по крайней мере, те, с которыми уаб не согласен.
Однако в его мозгу забрезжила некая идея... скажем, более интимного употребления. И она превосходила все те, что касались книг, да и вообще неодушевленных предметов.
Как только он доберется до видеофона...
- Особенно примечательна, - продолжал Снид, - реакция уаба на сборник научных работ нескольких современных последователей Фрейда. Сами статьи остались в целости, однако в конце каждой он добавил: «Врач, исцелися сам». – Он ухмыльнулся. – Что-что, а чувство юмора у него имеется.
- Угу, - Мастерс уже не мог думать ни о чем, кроме жизненно важного звонка.
Вернувшись в офис «Обелиск Букс», Мастерс решил экспериментально проверить свои догадки. Он аккуратно обернул любимую чайную пару – желтенькую чашку и блюдце марки «Ройял Альберт» - в уабр. Затем, с трудом пересилив себя, положил сверток на пол и со всей силы на него наступил.
Чашка уцелела. Ни хруста, ни звона.
Он развернул сверток и осмотрел чашку. Да! То, что обернуто в уабр, разрушить нельзя!
Довольный, он уселся за стол и снова стал думать.
Покрытие из уабра сделало хрупкую вещь вечной. Доктрина вечной жизни уаба оправдала себя – так, как и ожидалось. Он снял трубку видеофона и набрал номер своего юриста.
- Это по поводу моего завещания, - сказал он человеку на той стороне экрана. – Того, что я сделал несколько месяцев тому назад. Хочу включить в него дополнительный пункт.
- Да, мистер Мастерс. Весь внимание.
- Совсем малюсенький, - промурлыкал президент. – Насчет гроба. Мои наследники обязуются обить весь гроб – верх, бока и низ – уабром от компании «Совершенство, Инк.». Хочу отправиться на встречу с Творцом одетым, так сказать, в уабр. Произвести приятное впечатление, - и Мастерс рассмеялся, однако голос его звучал совершенно серьезно. Адвокат это понял.
- Как пожелаете, - ответил он клиенту.
- И вам рекомендую то же самое, - сказал Мастерс.
- Зачем?
- Загляните в полную домашнюю справочную библиотеку по медицине. Она выйдет в следующем месяце. И обязательно купите в уабровом переплете. Это нечто особенное.
Мастерс снова вообразил обитое уабром последнее пристанище. Глубоко под землей, в нем лежит его тело, а бывшая шкура растет... Растет...
Интересно, что сотворит с ним уаб.
Особенно по прошествии нескольких веков.
