Граф Берэ был набожным и начитанным стариком. При каждом удобном случае он с удовольствием и гордостью отмечал, что из прожитых шестидесяти пяти лет последние сорок безвыездно провел в своей вотчине, в неприступных стенах огромного родового замка семейства Берэ. Замок этот был построен на известняковом холме, возвышающемся над городом Берэ. Благодаря одноименной реке, окружавшей город почти со всех сторон, здешние земли были необычайно плодородны. Графство Берэ изобиловало маслинами, виноградом, грушами, сливами, ячменем и женщинами. Граф был до всего этого большой охотник. Он был женат пять раз, но, хотя каждая новая супруга была моложе предыдущей, ни одна не подарила графу наследника. Ему не удалось даже произвести на свет бастарда от какой-нибудь молочницы, и это несмотря на многочисленные, Бог тому свидетель, попытки графа. Свою бездетность граф воспринял как верный знак Божьей кары, и посему, будучи уже в преклонном возрасте, окружил себя служителями церкви. Во главе кафедрального собора и восемнадцати церквей города стоял епископ, в канониках и священниках не было недостатка, а у восточных ворот расположился монастырь доминиканцев. Граф построил еще две церкви, а на высоком западном холме, над рекой за виноградниками возвел женский монастырь. Нанятый графом капеллан за огромные деньги купил пригоршню соломы, устилавшей ясли, куда после рождения положили младенца Иисуса. Реликвию запаяли в хрустальный сосуд, инкрустированный золотом и драгоценными камнями, и поместили на алтарь в замковой часовне. Но даже каждодневные молитвы перед священным талисманом были тщетны: пятая жена графа, пышущая здоровьем семнадцатилетняя толстушка, была бесплодна, как и все предыдущие. Сперва граф заподозрил, что вместо святой соломы ему подсунули самую обычную, но капеллан уверил его, что реликвия была доставлена прямо из дворца Папы в Авиньоне и показал письмо, собственноручно подписанное Святым Отцом. В нем подтверждалось, что солома действительно служила подстилкой для младенца Иисуса. Тогда граф пригласил четырех именитых лекарей, чтобы те осмотрели молодую супругу. Сии достопочтенные мужи постановили, что моча графини прозрачна, все члены целы и аппетит отменный. Чтобы стать отцом, графу не оставалось ничего другого, как прибегнуть к своим собственным познаниям. Прочтя у Гиппократа о влиянии картин на способность к зачатию, он приказал художнику расписать стены в спальне жены образами мадонны с младенцем. Кроме того, граф стал питаться красной фасолью и следил, чтобы в комнатах замка было тепло. Однако ничего не помогало. Граф был уверен, что в том нет его вины. Основанием служили ячменные зерна, которые он накануне высадил в два горшка и полил одно мочой жены, а второе — своей. Оба зерна проросли, и это, по словам лекарей, свидетельствовало, что и граф, и графиня могут иметь детей. Граф решил, что в таком случае может быть только одно объяснение бездетности: на нем лежит проклятие. Он бросился в религию с еще большим рвением, чем раньше, ведь время не ждало. Если верить Аристотелю, то после семидесяти лет мужчина уже не способен стать отцом. Это значило, что для свершения чуда оставалось всего пять лет. И вот, одним осенним утром молитвы графа были услышаны, хотя сам он еще об этом не подозревал. В замок Берэ прибыли священнослужители из Парижа — три священника и монах — с письмом от архиепископа города Ливорно кардинала Луи Бессьера, папского посла при дворе французского короля. Это письмо, написанное в сдержанном и почтительном тоне, насторожило графа. В нем кардинал обращался к графу Берэ с просьбой позволить брату Жерому, молодому монаху глубочайших познаний, заняться изучением грамот, хранящихся в архивах замка. "Будучи наслышаны — писал Его Высокопреосвященство на безупречной латыни, — о Вашей горячей любви ко всякого рода манускриптам, как языческим так и христианским, нижайше просим Вас, во имя любви ко Христу и приближения Его царства, позволить брату Жерому заняться изучением замковых архивов." На первый взгляд в письме не было ничего необычного, так как и библиотеке, и собранию манускриптов, принадлежавшему графу Берэ, пожалуй, не было равных в Гаскони, а может и во всей южной части христианского мира. Непонятным оставалось только одно: почему архивы замка вызвали такой интерес архиепископа. Упоминание же о языческих манускриптах звучало явной угрозой. Тем самым Его Высокопреосвященство как бы предупреждал: "В случае отказа я спущу на Ваше графство священных псов из ордена доминиканцев и из числа инквизиторов, и они признают, что языческие манускрипты способствуют распространению ереси." Хотя графу, в отличие от его подчиненных, не грозили ни пытки, ни костер, ему пришлось бы потратиться на индульгенции, чтобы спасти свою душу от мук ада. Когда дело касалось денег, аппетиты церкви не знали границ, а граф Берэ был известен как человек богатый. Поэтому графу хотелось узнать причину такого пристального внимания к архивам замка Берэ со стороны архиепископа, не разгневав при этом Его Высокопреосвященство. Именно с этой целью граф пригласил отца Робера, главу ордена доминиканцев города, в главную залу замка. В этой зале, давно переставшей быть местом проведения торжеств, теперь рядами стояли книжные полки, на которых пылились старинные манускрипты и бесценные рукописные книги, завернутые в промасленную кожу. Отцу Роберу недавно исполнилось тридцать два. Родившись в семье городского кожевника, он достиг высокого положения в церкви благодаря покровительству графа. Отец Робер был человеком очень рослым и суровым. Его коротко подстриженные черные волосы напоминали графу жесткую щетку, которой оружейники обычно начищают кольчуги. Этим погожим утром отец был не в духе. "Завтра у меня дела в замке д'Арбизон. Поэтому я вынужден буду уйти через час, чтобы засветло добраться до города." — проворчал он. Граф оставил без внимания непочтительный тон, в котором к нему обратился отец Робер. Глава ордена доминиканцев относился к нему как к равному, и графа забавляли подобные дерзости...