Глава 1 Граф Бератский был стар, набожен и весьма учен. Он прожил на свете шестьдесят пять лет и любил подчеркнуть, что за последние сорок ни разу не покидал пределов своих земель. Сердцем его владений был величественный замок Берат. Замок возвышался на известковом холме, у подножия которого лежал город Берат, почти со всех сторон окруженный рекой Берат, и именно благодаря реке графство Берат славилось своим плодородием. Земля Бератская родила оливки, виноград, груши, сливы, ячмень и женщин. И все это было графу по вкусу. Он уже был женат в пятый раз, каждый раз выбирая все более молоденькую, но ни одна из жен так и не родила ему ребенка. Даже внебрачного отпрыска с какой-нибудь из своих доярок он так и не породил, хотя, видит Бог, приложил к тому немало усилий. Бездетность была не иначе как карой небесной, решил граф, и на старости лет окружил себя священнослужителями. При городском соборе и восемнадцати церквах города состояли епископ, каноники и священники, а у восточных городских ворот располагалось братство доминиканских монахов. Граф осчастливил горожан постройкой двух новых церквей, а на вершине западного холма, за виноградниками, на другом берегу реки, возвел монастырь. Он нанял капеллана и выложил кругленькую сумму за охапочку соломы, устилавшей ясли, в которых лежал новорожденный Иисус. Уложив солому в футляр из золота, хрусталя и драгоценных камней, он поместил ее на алтарь часовни замка и ежедневно молился над ней, но и священная реликвия не помогла. Его пятая жена, семнадцатилетняя пышущая здоровьем толстушка, была так же бесплодна, как и предыдущие четыре. Сначала граф заподозрил, что со святой соломой его надули, но капеллан уверял, что реликвия получена из дворца самого папы в Авиньоне, и в доказательство предъявил письмо, собственноручно подписанное Его Святейшеством, где черным по белому гарантировалась подлинность соломы как подстилки божественного младенца. Тогда граф призвал четырех прославленных лекарей, чтобы они осмотрели его новую жену. Знаменитости провозгласили, что графиня телесных изъянов не имеет, аппетитом обладает отменным и моча ее прозрачна. Пришлось графу в деле зачатия наследника прибегнуть к собственным познаниям. Гиппократ считал, что созерцание картин способствует зачатию, и граф повелел художнику расписать спальню графини сценами из жизни Мадонны и младенца. Граф ел фасоль и следил, чтобы в его покоях было тепло, но ничто не помогало. Он был убежден, что его вины в этом не было. Граф посеял ячменные зерна в два горшка и поливал один из них мочой своей молодой жены, а второй - своей собственной; ячмень взошел в обоих горшках, что, по мнению лекарей, доказывало плодовитость обоих супругов. Тогда-то граф и решил, что на нем лежит проклятье. С еще большим рвением он окунулся в религию, так как времени у него оставалось немного: Аристотель писал, что возраст семидесяти лет является пределом для мужской потенции, так что на свершение чуда оплодотворения у графа оставалось всего пять лет. И вот одним осенним утром молитвы графа были услышаны, хотя в тот момент он об этом еще не подозревал. Из Парижа приехали церковники. Три священника и монах прибыли в Берат с посланием от кардинала и архиепископа Ливорнского, посла Папы Римского при французском дворе, Луи Бессье. Письмо содержало смиренную просьбу в почтительных выражениях, но ослушаться было невозможно. Просьба заключалась в том, чтобы брату Джерому, юному монаху феноменальной эрудиции, позволено было изучить архивы Берата. Письмо кардинала-архиепископа написано было цветистой латынью: "Ведома нам великая Ваша страсть к рукописям как языческим, так и христианским, и обращаемся мы к Вам с нижайшей просьбой позволить брату нашему Джерому изучить Ваше собрание инкунабул - во славу Господа нашего Иисуса и ради скорейшего пришествия царствия Его на земле". Сама просьба была вполне понятна: граф Бератский и в самом деле владел обширной библиотекой и коллекцией рукописей, равных которым не было во всей Гаскони, если не во всех южных христианских землях. Непонятно было, почему святейший кардинал вдруг так заинтересовался этой коллекцией, - в письме об этом не было ни слова. А намек на языческие рукописи и вовсе был угрозой. Попробуй только заартачиться, намекал Его Преосвященство, и я спущу на твое графство верных псов церкви - доминиканцев и инквизиторов, и они быстро унюхают распространение языческой ереси. А потом начнутся судилища и костры, которые лично графу, конечно же, не угрожают, но вот за спасение его души от вечного проклятия придется хорошенько заплатить. Церковь жаждала золота, а граф Бератский был, как известно, далеко не беден. Так что ссориться с кардиналом граф отнюдь не хотел, но желал бы знать, почему Его Преосвященство внезапно проявляет такой интерес к Берату. Именно поэтому граф повелел главе доминиканского ордена в Берате, отцу Роберту, явиться в пиршественный зал замка. Зал этот давным-давно не видел никаких пиршеств: на разгородивших его полках плесневели старинные документы и стояли бесценные рукописные книги, завернутые в промасленную кожу. Отец Роберт был выходцем из семьи городского кожевника, но в свои тридцать два года он уже достиг высокого положения в церкви благодаря покровительству графа. Высокого роста и весьма сурового вида, он стригся так коротко, что щетина его черных волос напоминала графу жесткие щетки, которыми оружейники полируют кольчуги. А этим чудесным утром отец Роберт к тому же ощетинился от злости. - Завтра у меня дела в Кастийон д'Арбизон, - заявил он, - и если я хочу поспеть туда засветло, то через час мне нужно выезжать. Граф не обратил внимания на столь резкий тон. Доминиканец мнил себя равным, но эту дерзость граф находил забавной и потому простительной...