Они прибыли всем скопом. В смокингах и вечерних платьях, они толпились за деревянным забором, и каждый разглядывал через головы других наш задний двор, словно посетители зоопарка, которым хочется получше рассмотреть зверей.
Вечеринка по случаю пятидесятилетия моего отца началась.
Конечно, я ждала чего-то. Мне было четырнадцать лет, волосы после пляжа оставались липкими; губы, темные и сочные и пухлые, как у взрослой женщины, были намазаны и рдели «здоровенной раной», как выразилась в тот день моя мать. Она не одобряла мой наряд: желтое облегающее платье с широким подолом, которое обтягивало мне зад и бойко выпячивало грудь, но мне это было безразлично; я не одобряла эту вечеринку, весь этот радушный домашний прием, который должен был стать последним в своем роде.
Дамы в черных, синих, серых и коричневых туфельках на шпильках входили во двор, и вечеринка становилась неудачной уже на уровне газона. Мужчины в заостренных, как шпага, темных галстуках, не произносили ничего менее предсказуемого, чем слово «здравствуйте».
- Добро пожаловать на нашу лужайку, - отвечала я с глупой ухмылкой, и никто из них не смотрел мне в глаза, потому что это считалось невежливым или еще почему, не знаю. Я была слишком желтой, слишком напрягала всех окружающих, и поэтому придвинулась поближе к Марку Резнику, моему соседу и потенциальному бойфренду на один вечер. Я старалась не сутулиться и тщательно выговаривала согласные. Существовали всякие способы правильно себя позиционировать, чтобы готовиться к старшим классам. Я их потихоньку осваивала, но недостаточно быстро. Казалось, каждый день мне приходилось расставаться с какой-то частью себя. Как, например, случилось за неделю до того на пляже, когда моя лучшая подруга Дженис в новом бикини из двух полосок взглянула на мой цельный Адидас и сказала:
- Эмили, тебе больше не нужен цельный. Это же не спортивное мероприятие.
Но отчасти это было именно спортивное мероприятие. Когда тебе четырнадцать, ты можешь выиграть или проиграть от чего угодно, и Дженис эту тему отслеживала.
- Когда я была маленькая, я брила наголо своих Барби, чтобы чувствовать себя посимпатичнее, - призналась мне Дженис тем утром на пляже.
Она вздохнула и вытерла лоб с таким видом, словно это августовская жара заставила ее разоткровенничаться, но жара в Коннектикуте стояла как раз досадно пристойная, такая же, как и наши признания.
- Фигня, - сказала я. – Я в детстве думала, что мои груди – это опухоли.
Я говорила шепотом, опасаясь, что взрослые нас услышат.
Дженис не впечатлилась.
- Ну, ладно! Когда я была маленькая, я садилась на солнце и ждала, чтобы из меня испарилась вся кровь, - призналась я.
И прибавила, что и сейчас иногда думаю, что кровь может улетучиться, как кипящая вода или лужа в середине лета. Но Дженис уже пустилась в свое следующее признание и сообщила, что прошлой ночью ее мысли занимал наш учитель средних классов мистер Хеллер, несмотря ни на что, даже на его усы.
– За что мы его винить не можем, - сказала Дженис. – Я представила себе руки мистера Хеллера, потом подождала и - ничего. Никакого оргазма.
- Да с чего бы? – я кинула себе в рот орешек. – Он же такой старый!
На пляже взрослые всегда сидели в десяти футах от наших полотенец. Мы тщательно отмеряли расстояние шагами. Моя мать и ее друзья в мягких соломенных шляпах располагались на стульях, украшенных портретами Рода Стюарта и светящимися изображениями рожков с мороженым, и кричали: «Не опускайте голову в воду!» - каждый раз, когда мы с Дженис бежали к воде, чтобы остудить ноги.
Моя мать однажды сказала, что опускать голову в воду Лонг Айленда* – это все равно, что засунуть ее в таз с раковыми клетками, на что я ответила, что нельзя произносить слово «рак» так буднично.
Женщина, которая помогала моей матери в больнице Стэмфорд, единственная из всех, кому наш сосед мистер Трентон не менял форму носа, зажимала этот свой нос совершенно одинаково, произнося слова «пролив» и «канализация», словно между ними и разницы-то никакой не было. Но чем больше все говорили о загрязнении, тем меньше я его замечала. Чем глубже я погружала свое тело в воду, тем сильнее взрослые казались мне неправыми во всем. Это была вода, каждый раз все больше и больше похожая на воду, когда я пробовала ее языком.
Примечание: * - пролив Лонг Айленд отделяет остров Лонг Айленд от материка в районе устья реки Гудзон