Alison Espach, "Взрослые" (отрывок)

Они пришли все сразу, все в черных галстуках, как и было сказано в приглашении, и столпились, заглядывая через плечи друг друга в наш двор так, как это делают люди, пытающиеся получше рассмотреть зверей в зоопарке.

Празднование 50-летия моего отца началось.

Я, действительно, чего-то ждала. Мне было четырнадцать, волосы мои слиплись после дня, проведенного на пляже, губы были сочными и красными, как у взрослой женщины, и, по словам матери, рот мой выглядел, как «огромная рана». Она вообще не одобрила мой наряд: обтягивающее сверху и расклешенное книзу желтое платье, покачивающееся на бедрах при ходьбе и помогавшее моей груди торчать строго на север, но мне было на это наплевать. Мне была противна эта вечеринка, это «домашнее» дело, оказавшееся последним для нашего семейства.

Женщины входили в калитку в своих черных, синих, серых и коричневых лодочках, и становилось понятно, что вечеринка провалилась, потому что их высокие каблуки сразу же вязли в траве. Мужчины в своих острых, как мечи, галстуках, говорили такие банальные слова, как «Здравствуйте».

- Добро пожаловать на нашу лужайку! - говорила я им, бестолково улыбаясь, но ни одна из женщин не взглянула мне прямо в глаза, так как они боялись, что их сочтут невежливыми или что-то в этом роде. Я была для них слишком ярким желтым пятном и смущала их всех, поэтому я старалась держаться поближе к Марку Резнику, моему соседу и, кто знает, возможно, моему будущему бой-френду.

Я слишком сильно выпрямилась и говорила, неестественно выделяя согласные в словах. Существуют способы подготовить свое тело к средней школе, и я потихоньку начала это делать, но, судя по всему, недостаточно быстро. Казалось, каждый день мне приходилось прощаться с какой-то частичкой себя; например, на прошлой неделе на пляже моя подружка Дженис в своем модном бикини со шнуровкой, окинув взглядом мой закрытый адидасовский купальник, сказала: - Эмили, тебе больше не нужен цельный купальник. Это – не спортивные состязания.
Но для меня это были именно они. В какой-то степени. Когда тебе четырнадцать, всегда и везде ты можешь выиграть или проиграть, и Дженис вела подсчет поражений и побед.

- Когда я была маленькой, я брила своих кукол Барби, чтобы почувствовать себя самой красивой, - сказала мне Дженис утром того дня на пляже.
Она вздохнула и вытерла пот со лба так, как будто бы августовская жара была повинна в ее откровенности, но жара в Коннектикуте была, к моему разочарованию, слишком пристойной. Как и наши признания.
- Это – сущая ерунда, - сказала я. - Когда я была маленькой, я считала свои груди опухолями.
Я прошептала эти слова, опасаясь, что нас услышат взрослые. Но мои слова не произвели на Дженис должного впечатления.
- В детстве я сидела на солнцепеке и ждала, когда из меня выпарится вся кровь, - сказала я.
Я призналась, что до сих пор иногда мне казалось, что кровь может исчезнуть, подобно кипящей воде или луже, быстро высыхающей в жаркий летний день. Но Дженис уже говорила о том, что прошлой ночью, несмотря ни на что и особенно на его усы, она мечтала о нашем учителе мистере Хеллере.
- Ну, мы же не можем винить его за эти дурацкие усы, - сказала Дженис. - Я думала о его руках и долго ждала, но ничего не произошло. Никакого оргазма.
- Ну, и чего ж ты ожидала, - сказала я, засовывая в рот орешек. - Он же такой старый!

На пляже взрослые всегда размещались в десяти шагах позади наших полотенец. Мы даже как-то проверили количество шагов. Мать с подружками сидели в шезлонгах в широкополых соломенных шляпах, копируя выражение лица Рода Стюарта, и ели фруктовое мороженное чудовищно ярких цветов из вафельных стаканчиков. Когда же мы с Дженис подбегали к воде помочить ноги, они кричали: «Только не смейте нырять с головой!» Моя мать считала, что нырять с головой в Лонгайлендском проливе равносильно смерти от рака. На это я ей всегда говорила, что она не должна так легкомысленно употреблять слово «рак». Мамина приятельница по стэмфортской больнице, единственная из ее подруг, которой наш сосед доктор Трентон не делал ринопластику, задирала нос всегда, когда говорила «Лонгайлендский пролив» и «сточные воды» так, как будто бы между ними не было совершенно никакой разницы. Но чем больше все вокруг говорили о загрязнении, тем меньше я его замечала. Погружаясь в прохладную воду, я чувствовала, что взрослые ошибаются буквально во всем. Вода была водой и каждый раз, когда я пробовала ее на вкус, она все больше и больше походила на воду!