«Взрослые»

Люди приходили толпами, предпочтительно в официальной одежде, представляя собой неразрывную массу, скопившуюся позади деревянной ограды. Приглашенные толкали друг друга, протискиваясь в задний двор нашего дома. Они напоминали посетителей зоопарка, соревнующихся за лучшие места.

Вечеринка в честь пятидесятилетия моего отца только что началась.

По правде говоря, я ожидала чего-то особенного. Мне было четырнадцать, мои высветленные волосы все еще пахли морем. Мои губы были полными, сочными , ярко-красного цвета и плотно сжатые, будто огромная рана,- как любили приговаривать тогда моя мать. Ей не понравился мой наряд - желтое облегающее платье, расширяющееся книзу, струящееся по моим бедрам, выгодно подчеркивая грудь. Но меня это не волновало. Мне не нравилась сама вечеринка, все это домашнее действо с гостями, которое станет последним в своём роде.

Женщины проходили через ворота в черных, голубых, серых, зеленых и коричневых туфлях - идею с вечеринкой на траве можно было уже считать провальной. Мужчины были в остроконечных черных бабочках, напоминавших бритву и говорили предсказуемые глупости, такие как «Добрый день».

- Добро пожаловать на нашу поляну, - отвечала я с дурацкой улыбкой, и никто из них не смотрел мне в глаза, потому что это считалось невоспитанным или что-то в этом роде. Я была еще слишком молода, стеснялась всех присутствующих и поэтому старалась прижаться поближе к Марку Реснику, моему соседу и возможно парню на один день.

Я стояла неестественно ровно и чрезмерно старательно произносила гласные. Существовали особые способы подачи и подготовки тела к высшей школе. Я потихоньку начинала их улавливать, но еще недостаточно быстро. Казалось, каждый день мне приходилось прощаться с определенной частью моего тела. К примеру, на прошлой неделе на море, моя лучшая подруга Дженис, одетая в новое бикини, посмотрела сверху вниз на мой адидасовский купальник, состоящий из одних плавок и заявила: «Эмили, тебе больше не нужен этот купальник. Это не спортивное состязание». Но это как раз и было своего рода соревнованием. Можно было победить или проиграть в чем угодно, когда тебе четырнадцать, и Дженис не отставала.

- Когда я была маленькой, я обрила наголо куклу Барби, чтобы чувствовать себя привлекательнее, - призналась Дженис ранее в то утро на пляже.

Она вздохнула и вытерла лоб, будто это августовская жара расположила ее к откровению. Но жара в Коннектикуте была неутешительно терпимой, равно как и наши признания.

-Это ничего, - сказала я. - Когда я была ребенком, то думала что моя грудь-это опухоль, - прошептала я, боясь, что нас услышат взрослые.

Дженис это заявление не впечатлило.

-Хорошо, ребенком, я сидела на солнце и ждала, когда испарится моя кровь, - сказала я, добавив, что до сих пор верю, что кровь может исчезнуть, как кипящая вода или лужа в середине лета. Но Дженис уже была на полпути от своего следующего признания. Этой ночью она думала о нашем школьном учителе Г-не Хеллере, невзирая на все его недостатки, даже самый главный - усы.
- В этом нет его вины, - сказала Дженис,- Я подумала о его руках, а затем подождала, и…ничего. Никакого оргазма.

- А чего ты ждала? – спросила я запихивая в рот орех, - Он такой старый.

На пляже взрослые всегда сидели на 3 метра позади от нас. Мы осторожно измерили дистанцию шагами. Моя мать с друзьями полулежали в креслах с изображением Рода Стюарта. На их головах красовались потрепанные соломенные шляпы, а в руках – цветные вафельные рожки. Как только я и Дженис подбежали к берегу, чтобы освежить ноги в холодной воде, мама прокричала: «Не вздумайте нырять!» Моя мать говорила, что засовывать голову в воды пролива Лонг-Айленда равносильно заражению раком, на что я отвечала: «Не нужно употреблять слово «рак» в таком небрежном контексте». Женщина, работавшая добровольцем с моей матерью в Стамфордской больнице была единственным человеком, не сделавшим операции по изменению формы носа у доктора Трентона. Она всегда одинаково зажимала нос, когда произносила «пролив Лонг-Айленд» или «сточные воды», будто между двумя фразами не было никакой разницы. Но чем больше все говорили о заражении, тем меньше меня это пугало. Чем глубже я заходила, погружая свое тело в воду, тем ошибочнее казались доводы взрослых. Это была обычная вода, в чем я убеждалась все больше с каждым разом, пробуя ее на вкус.