Одетые подобающим приглашению образом – «Black Tie Preferred » - они прибыли к дому практически одновременно и, столпившись около деревянной ограды, рассматривали лужайку перед домом, выглядывая друг из-за друга, как посетители зоопарка в попытке получше разглядеть заинтересовавшее их животное. Так началась вечерника в честь пятидесятилетия моего отца.
По правде говоря, я ждала чего-то необычного в тот вечер. Мне было четырнадцать, мои слипшиеся волосы все еще хранили следы утреннего посещения пляжа, а темно-малиновые, набухшие и полные, как у взрослой женщины губы, накрашенные в красный цвет, стали похожи на «огромную», как недавно заметила моя мать, «рану». Она не одобряла мой внешний вид, облегающее и расклешенное желтое платье, которое подробно повторяло рисунок моих бедер и груди, но мне все это было безразлично. Мне претила эта вечерника, весь этот званый вечер, который обещал стать последним в своем роде. Женщины в черных, синих, серых и коричневых туфлях на высоком каблуке проходили через калитку, заполняя лужайку, которая уже благодаря своему травяному покрытию обрекала вечеринку на провал. Надевшие заостренные наподобие меча галстуки мужчины произносили банальные фразы наподобие «здравствуйте».
- Добро пожаловать на нашу лужайку, - отвечала им я с нелепой улыбкой, но никто из них не осмеливался посмотреть мне прямо в глаза, считая, видимо, это проявлением грубости или чего-то подобного. Я слишком смущала всех своим внешним видом и уж точно интенсивно желтым цветом платья, поэтому я придвинулась поближе к своему соседу Марку Реснику, который имел шанс стать моим парнем на этот недолгий промежуток времени.
Я стояла, выпрямив спину, и отчетливо проговаривала все согласные. Существовали специальные способы подготовки своего тела к выживанию в старших классах. Но я постигала их слишком медленно, явно отставая от требуемого темпа. Каждый день мне словно приходилось прощаться с какой-то частичкой себя; как вот, например, на прошлой неделе, когда, сидя на пляже, моя лучшая подруга Дженис, надевшая новое бикини, напоминавшее скорее тонкие полоски, наподобие шнурков, бросила взгляд на мой цельный купальник Adidas и произнесла:
- Эмили, тебе нет никакого смысла носить такой купальник, этого же не спортивное соревнование.
Но, в каком-то смысле, даже выбор купальника был частью условного состязания. В четырнадцать лет весь мир состоял из таких вот побед и поражений, и Дженис внимательно вела им счет.
- В детстве я сбривала волосы своим куклам Барби, чтобы казаться на их фоне более красивой, - призналась мне Дженис утром того же дня, когда мы были на пляже.
Она вздохнула и протерла рукой лоб, как будто августовская жара заставила ее так разоткровенничаться, хотя температуру в Коннектикуте сложно было назвать исключительной, как, впрочем, и наши взаимные откровения.
- Это все ерунда, - сказала я в ответ. - Вот, мне в детстве казалось, что моя грудь на самом деле - опухоль, - тихо прошептала я, опасаясь быть услышанной находившимися рядом взрослыми.
Но на Дженис это не произвело ровным счетом никакого впечатления.
- Да-ааа, а я в детстве, бывало, сидела на солнце и ждала, когда моя кровь начнет испаряться, - сказала я.
Мне и тогда не переставало казаться, что в один прекрасный момент кровь просто может улетучиться, как выкипающая вода, или лужа посреди жаркого лета. Однако Дженис уже выдавала мне свое очередное признание, касавшегося мистера Хеллера, нашего учителя средних классов, о котором она много думала вчера вечером несмотря ни на что – даже его усы.
- Ну, мы же не можем винить его за эти усы, - заметила она. - Я представила себе его руки, выждала некоторое время, но …. ничего не произошло. Никакого оргазма.
- А чего же ты ожидала? - промолвила я, забросив в рот орех. - Он же такой старый.
Взрослые на пляже всегда располагались в нескольких метрах от наших полотенец. Мы достаточно точно вымеряли шагами дистанцию между нами. Моя мать и ее друзья, вечно носившие мягкие соломенные шляпы, сидели, откинувшись на креслах, спинки которых были разукрашены изображениями Рода Стьюарта и ярких рожков с мороженым, и, как только мы с Дженис устремлялись к берегу моря, чтобы ненадолго погрузить свои ступни в холодную воду, кричали нам:
- Только не опускайте в воду голову!
Моя мать сказала, что погрузить свою голову в воду Лонг Айленд Саунд было равносильно тому, как если бы мы засунули ее в зараженную раком емкость с водой. Но я возразила ей, что не стоит употреблять слово «рак» в столь будничной форме. Работавшая вместе с моей матерью добровольцем в госпитале Стэмфорда женщина, практически единственная из всех, над кем не потрудился пластический хирург доктор Трентон, всегда зажимала нос, когда упоминала название этого залива или произносила фразу «сточные воды», словно не видела никакого различия между этими словами. Но чем чаще эта тема загрязнения окружающей среды упоминалась в разговорах, тем менее правдоподобной она начинала казаться мне. Я лишь глубже погружала свое тело в воду и все яснее понимала степень заблуждения взрослых. И чем чаще я пробовала воду на язык, тем очевиднее осознавала, что это всего лишь обыкновенная вода.