Война в раю Мудрые и прекрасные одновременно, дочери Скаты щедро одаривали нас своим вниманием. Одно только присутствие в блестящем обществе этих девушек было наивысшим наслаждением. Все дни в замке были наполнены приятными занятиями. От Гвенллиан я кое-что узнал об игре на арфе, с Гован провел много счастливых дней, рисуя на восковых табличках, но больше всего мне нравилось играть в Гвиддбвилл с Гоевин. Что я могу рассказать о дочерях Скаты? Казалось, что ясный солнечный день не мог сравниться с ними по красоте, а изящная лань, резвящаяся на высокогорных лугах, по грациозности. Даже темно-зеленые долины Ски уступали им в очаровании. Каждая из них была располагающе-притягательна и пленительно-обворожительна. Расскажу о Гоевин. Длинные волосы, цвета пшеницы, заплетенные, как и у матери, в десятки тоненьких косичек. На концах - искусно изготовленные золотые колокольчики, которые звенели при малейшем движении (эти звуки складывались в настоящую музыку). Ровный величественный лоб и изящный прямой нос свидетельствовали о благородстве. А большой рот и губы, уголки которых постоянно изгибались в таинственной улыбке, наводили на мысли о завуалированной чувственности. Ее карие глаза, казалось, всегда смеются, как будто все на что они смотрели, существовало исключительно для личного увеселения владелицы. Очень быстро я пришел к выводу, что считаю подарком безумно благосклонного Создателя то время, которое мы проводили вместе: квадратная деревянная игровая доска балансировала на наших коленях, а мы, почти касаясь друг друга, склоняли над ней свои головы. Теперь о Гован: она обладала проницательным умом и всегда была готова рассмеяться. От матери ей достались смышленые голубые глаза, обрамленные темными ресницами. Рыжевато-коричневые волосы. Кожа, цвета потемневшего от солнца зерна пшеницы. Она была отлично сложена и имела тело настоящей танцовщицы - сильное и экспрессивное. В те редкие дни, когда мимолетный свет солнца заливал небо (и эта кратковременность только придавала еще большее очарование) мы с Гован ездили верхом вдоль пляжа. Свежий ветер обжигал щеки и забрызгивал наши плащи океанской пеной. Лошади шлепали по белоснежным бурунам, вихрящимся по черной гальке. Мы мчались наперегонки, затаив дыхание. Мы просто летали по круглым камням и водорослям, выброшенным на берег после шторма: она на серой кобыле, такой же быстрой как пикирующая чайка, я - на стремительной гнедо-чалой. Доехать мы могли до самого конца бухты, туда, где с крутого склона в море когда-то обвалились огромные куски скалы. Потом разворачивались и цокали к мысу напротив, чтобы там спешиться и дать лошадям отдохнуть. От их взмыленных боков в холодный воздух шел пар. Мы шагали по вылизанным морем камням, а наши легкие просто горели от сырого соленого воздуха. Я чувствовал, как бурлит в венах кровь, как кожу обжигает холодом ветер, как рука Гован покорно лежит в моей… И я знал, что благодаря оживляющему прикосновению Дагды, точно буду жить. Дагда - это Добрый Бог. За несметное количество созидающих подвигов и за неиссякающую способность придавать силу всему, к чему он прикасается, его также называют Быстрой Надежной Рукой. Про этого загадочного кельтского бога, как и про многих других из пантеона, я узнал от Гвенллиан. Она была Банфилидой, - Филидой женского пола, или по-простому - арфисткой. И немного о Гвенллиан: великолепные темно-рыжие волосы, искрящиеся изумрудные глаза, пленительная молочно-белая кожа, алые щечки и губки, будто подкрашенные наперстянкой. Изгиб шеи, подъем ножки - каждая линия ее тела поражала изяществом. По ночам Гвенллиан, на арфе, своими искусными пальчиками плела мерцающую нить волшебства, и пела нестареющие песни Альбиона: о короле Ллире и его несчастных сыновьях, о непостоянной Блодеуед и ее подлом предательстве, о Пуйле и его возлюбленной Рианоне, о справедливом Арианроде, о таинственном Матонуйе, о Бране Благословенном, о Манавиддане, о Гвидионе, о Придери, о Дилане, о Епоне, о Доне. . . и о многих других.