Перевод Екатерины Романовой

Джонатан Летем

Когда она забралась на стол

Посвящается Шелли Джексон

I

Я знал, где искать Алису, как до нее добраться. В тот вечер я шагал по университетскому городку, намечая любовный план - карту ее тела, по которой намеревался пройти ночью, когда мы вернемся домой. Алиса допоздна засиживалась в лаборатории - наблюдала за столкновениями элементарных частиц и обрабатывала результаты экспериментов. Там ее и можно было найти. На холме, поросшем кустами и выгоревшем на солнце, я уже видел шишку циклотрона. Совсем скоро мы встретимся.

Физики трудились днями напролет, чего нельзя было сказать о социологах. Наш факультет давно не стоял на пороге великих открытий. С закатом солнца аспиранты разбредались по киношкам, боулингам и пиццериям. Куда нам было спешить? Мы занимались местными явлениями и недавними событиями. Физики же исследовали Начало, поэтому им не терпелось все описать и довести до конца.

Пока я мчался к любимой, срезая путь по газонам и ломая четкие границы пешеходных дорожек, на сердце у меня было легко. Я вертелся на Алисиной орбите. Со свистом вращался вокруг нее и хотел проникнуть в ее поле, попасть под научное наблюдение. Отразиться в Глазах Познания.

Суперколлайдер лениво растянулся на пестрых холмах университетского городка. Старый циклотрон нависал над ним, точно улей, а под землей располагалось несколько лабораторий. Комплекс рос, в нем то и дело проводили дорогие исследования - эдакое архитектурное чудовище Франкенштейна, которому предстояло сокрушить человеческий дух. Но я был неуязвим, подходя к дверям из мутного плексигласа. Я знал, что лежит в сердце бессердечного лабиринта. Его необъятность меня не пугала.

Итак, я вошел. Здание построили из ровных бетонных плит, словно в противовес гиперактивной нестабильности микромира. Кое-где на серых - в цвет бетона - стенах виднелись трубы и электрические провода. Пол слегка гудел. Пусть я был лишь крохотной пылинкой в этой гигантской вентиляционной системе, я храбро шел к намеченному.

Однако в Алисином крыле сегодня будто все вымерли. Под эхо собственных шагов я обошел ближайшие залы. Пусто. Заглянул в комнату с мюонной камерой - тоже никого. Компьютерный центр. На моей памяти он никогда не пустовал - какой-нибудь несчастный теоретик да искал признаки суперсимметрии в экспериментальных данных. Сегодня и там было безлюдно. Хотел зайти в центр управления, но дверь оказалась заперта.

Я был совершенно один. Только я и частицы, отдыхающие после напряженного забега по ускорителю - они парили среди холодной тишины в состоянии блаженного небытия. В голове у меня гудело - не от частиц, конечно, а от страха перед ними. И я пошел обратно.

На повороте я столкнулся с призраком, человеческой частицей в заброшенном здании. Студент несся к выходу и одевался на бегу. При звуке моих шагов он высунул голову из свитера.

- Куда все подевались? - спросил я.

- Профессор Софт получил вселенную Фархи-Гута! - взволнованно выпалил студент.

- Где?

Он показал пальцем в обратную сторону.

- Тогда почему ты уходишь?

- Софт хочет снять все на видео. Я бегу за камерой.

- Удачи, - пожелал я.

Он умчался.

Я пошел к лифту. Стало быть, дело в пузыре Софта. О его экспериментах некоторое время шептались в кулуарах, и я почти ощущал дыхание истории у себя на шее, когда спускался в недра научного комплекса, где под твердой рукой Софта возник пузырь с физическим вакуумом. Сжимая вещество, команда ученых под его руководством пыталась создать новую вселенную.

Много лет факультет физики занимался изучением крохотных ничто. У Софта хватило мужества, чтобы исследовать большое Ничто. Если эксперимент пройдет успешно, сжатие материи в соответствии с инфляционной теорией Фархи-Гута приведет к образованию новой Вселенной, смежной с нашей. Получится самый настоящий, хоть и совершенно ненаблюдаемый мир. Иными словами, Софт хотел повторить Большой взрыв.

Толпа в лаборатории не обратила на меня никакого внимания. Туда пришли все: студенты, мюонщики, теоретики и Алиса с учениками. В коллективном благоговении они застыли перед экраном, на котором отображался пузырь Софта.

Сам физик лениво водил деревянной указкой по светящемуся экрану. Он прятал свою гордость, но его аспирант прямо-таки сиял. Лица зрителей тоже сияли в свете яркого Ничто.

- Геометрия пузыря подобрана таким образом, чтобы получить физический вакуум, окруженный сферически симметричным истинным вакуумом, - объяснил Софт.

Стояла мертвая тишина. Мы неотрывно смотрели на экран. Все обдумывали слова Софта. Я, кажется, тоже.

- В качестве фонового мы выбрали асимптотически плоское пространство Минковского. Внедрение деситтеровского пространства-времени в пространство-время Шварцшильда потребовало построения в выбранном фоне двух обращенных во времени ловушечных поверхностей. Ключевую роль в работе сыграло покомпонентное квантовое осреднение тензора энергии-импульса.

Публика одобрительно забормотала, признавая разумность такого подхода. "Аминь", - подумал я и незамеченным пробрался сквозь толпу.

Алиса не сводила взгляда с экрана. Ее ноги были слегка расставлены, руки сложены на груди, голова запрокинута. Я прошептал ее имя (хотя оно - само по себе шепот: "Алиса") и обнял ее. Пристроил свои колени позади ее коленей, укрыл ее руки и грудь ладонями.

- Я чувствую твой запах.

Увы, сейчас она принадлежала не мне, а увлеченной пузырем аудитории.

- Моя космологическая сингулярность, - продолжал я, - прижимается к твоей сферической симметрии.

Ноль эмоций.

- Я хочу, чтобы мое пространство-время Шварцшильда слилось с твоим пространством де Ситтера.

Бесполезно.

- Можем сделать маленького Шварцшильдика.

Нет ответа.

Нет ответа. Мы вместе со всеми наблюдали за дивным Ничто, которое создал Софт.

- Алиса, - позвал я.

- Пузырь вот-вот отделится, - прошептала она, не отрывая глаз от экрана.

Вошел студент, которого я встретил в коридоре, и приготовился снимать историческое мгновение. Я уже слышал ликующие аплодисменты, видел, как физики жмут друг другу руки и хлопают коллег по плечам, словно бейсболисты.

Но нет. В зале стояло невероятное напряжение. Алиса у меня в объятьях буквально ощетинилась. Мой любовный план терпел крах. Я стер из памяти карту ее тела. Физика прежде всего - пузырь вот-вот отделится!

Именно тогда, в черном сердце научного комплекса, я впервые ощутил укол грядущей утраты.

Проще говоря, мое сердце зашлось в приступе ностальгии по настоящему, а это всегда дурной знак.

Пузырь не отделялся. Полдвенадцатого в лабораторию доставили хлеб, тунец, яичный салат и молоко: полуночный пикник в стылом сердце здания. Никто не ушел. Никто не потерял надежду.

Пузырь все не отделялся. Физики нервно сбивались в кучки и старались поддерживать друг друга - выглядело это довольно жалко. В два часа принесли хлипкие койки, шерстяные одеяла для жертв землетрясений, подушки и туалетную бумагу. Никто не спал.

Пузырь не отделялся.

2

Пять лет назад я написал диссертацию на тему "Неврозы у профессиональных ученых" и благодаря ей стал доцентом кафедры антропологии в университете Бичема. Той осенью я впервые оказался в Калифорнии (если не считать собеседования при приеме на работу).

Поначалу я ужасно относился к своему делу - ну, не мог я применять кривые зеркала социальных теорий к живым людям с настоящими профессиями! Это было бы самонадеянно и несправедливо с моей стороны. В общем, я приумолк. От этого пострадало качество моего преподавания, и я получил строгий публичный выговор.

А потом меня осенило. Благодаря тому выговору я вдруг нашел занятие себе по душе и стал изучать академические среды, политику кафедры и внутренние распри. В общем, исследовать те места, где дисциплины пересекались и вступали в конфликт друг с другом. Точно парапсихолог, я заманивал в ловушку некий призрачный учебный план, существующий в пустоте между настоящими учебными планами. Я применил теорию информации к каталогам специальностей, спискам рекомендуемой литературы и даже к меню в буфете.

Мой новый научный труд оказался мощным и неудобоваримым. Его напечатали только в переводе, в немецком журнале "Фероффентлихен зонст умкоммен", изрядно сдобрив сухими и нечитаемыми сносками, похожими на горсть мелкого песка. На кафедре у меня даже появилась кличка: "Декан междисциплин" или просто "Междек". Мне выдали квартиру при университете. Бывало, я по целым дням не выходил за границы этой квадратной мили: только вел занятия, ел столовскую пищу и читал объявления кафедры с ободранной, утыканной булавками доски.

Однажды новый междисциплинарный проект привел меня в громадное и зловещее здание, где помещалась кафедра физики. Я был вынужден бороться с громадными и зловещими теориями, которые называют современной наукой. Они давалась с трудом даже Междеку. Но в награду среди всех этих теорий и зданий я нашел, словно жемчужину в устрице, доцента кафедры физики элементарных частиц, прекрасную Алису Комбс.

Я выдумывал бесчисленные поводы и вопросы, чтобы лишний раз заглянуть в коллайдер - там Алиса гоняла свои частицы, точно каких-нибудь борзых. Лишь через несколько недель я набрался смелости и пригласил ее на свидание. Точнее, на прогулку по холмам возле циклотрона. В тот вечер я впервые за месяц выбрался из городка. Помню, Алиса перешагивала через корни деревьев, держа руки в карманах халата. На небе разыгралась настоящая драма: все облака словно пытались убежать к звездам. Под нами лежал Бичем, игрушечный город. Помню, я подумал: "Блондинки не в моем вкусе". Но Алисины волосы мне понравились. На вершине холма мы с ней случайно столкнулись, и я почуял ее запах. Так пахли бы оливки, будь они сладкими.

- Забавно, что…

- Вы напоминаете мне о…

- Мы почти не…

Разговаривать было бесполезно. Пока наши слова вываливались с губ, точно кетчуп на белое платье в рекламе пятновыводителя, мы виновато улыбались - комедийное шоу, не иначе.

Вся надежда была на поцелуй. И он действительно помог. На меня вновь повеяло сладкими оливками.

Скоро мы с Алисой Комбс научились делать вместе множество разных вещей, даже разговаривать и шутить. А если понадобится, и спорить. Однако между нами рос маленький культ молчания - почему-то мы оба выглядели умнее с закрытыми ртами. И понимали друг друга лучше.

В этом взаимном молчании и затерялось мое предложение руки и сердца. Навеки заблудилось на кончике языка. Свадьба - это так очевидно и грубо. Слишком традиционно. Мы жили вместе почти год: антропология и физика. Ужин обычно готовил я, - Алиса допоздна работала.

3

Я очнулся посреди жуткого кошмара с участием первобытных племен, клубов пыли и автоответчика. На самом деле я спал на койке в лаборатории Софта. Один. Пробуждение в недрах стылого и гулкого здания было еще страшнее, чем мой кошмар, и намного неприятнее: все равно что проснуться в сейфе утонувшего океанского лайнера.

Уснул я в четыре утра. Раздувающаяся вселенная Софта по-прежнему капризничала и не желала отделяться. Мне наскучило ждать, и я прилег на койку.

Из лаборатории доносился голос Алисы. Я вошел в зал. Пол был усыпан вощеной бумагой, пустыми банками и смятыми распечатками. Физики по большей части свернулись клубками на койках или расползлись по домам. Осталось всего несколько человек - красноглазых, застывших в ожидании.

Софт что-то писал. Его аспирант по-прежнему был рядом. Над их головами безмятежно мерцали пиксели экрана. Алиса стояла на том же месте, что и ночью. Сколько же я проспал?

- Который час? - прошептал я, взяв ее за руку.

- Здесь - восемь тридцать. А за горизонтом Коши все еще шесть вечера. Появление пузыря привело к коллапсу времени.

- То есть, все получилось?

- Червоточина между вселенными распухла, - сказала она.

- Это хорошо.

Алиса покачала головой.

- Только на первый взгляд. Пузырь, наверное, отделился, как и было задумано, но аневризмы быть не должно.

- То есть раны?

- Скорее, дыры.

- В каком смысле?

Алиса покачала головой.

- Софт очень расстроился?

- Посмотри на его аспиранта.

Она была права. Софт крепился, как мог, а вот аспирант выглядел ужасно: волосы засалились, глаза покраснели от слез. Я пытался разобрать на экране аневризму и ничего не увидел. Физик во мне был слепым и увечным.

Я держал Алису за холодную руку и наблюдал, как она смотрит на экран. Любимая не могла оторваться от этого невероятно скучного зрелища - даже взглядом меня не удостоила.

- Алиса… - Я стиснул ее ладонь.

Маленький, умеренный поцелуй приземлился в уголок моего рта.

Я прижал большие пальцы к нежной серой коже под ее глазами и снова ее поцеловал.

- У тебя скоро занятия, - сказала она.

- Пойдем завтракать?

Алиса посмотрела на экран, потом опустила глаза. Я понял, что ей сейчас не до завтрака.

- Мне надо остаться.

- Это так важно?

- Очень.

Я улыбнулся, но вовсе не от радости. Мне-то хотелось, чтобы на ее личном внутреннем экране был только я.

Возле Софта столпились физики и, точно животные пустыни у водопоя, жадно пили его объяснения. Алиса посмотрела на них, потом на меня. Она явно хотела присоединиться к коллегам.

Я запустил пальцы в ее волосы и прижал к себе ее головку.

- Позвоню тебе после занятий, - прошептала Алиса.

- Хорошо.

- Я правда соскучилась.

- Знаю.

- Но я должна увидеть все своими глазами. В этом моя суть. Жизнь на грани открытия.

- Угу. На горизонте мира, - ответил я.

Мы с Алисой были одинакового роста, выдыхали одинаковое количество воздуха. Однако когда я обнимал ее, она становилась неуловимой и верткой, точно рыбка. Мне казалось, что я могу выгнуть шею и поцеловать ее в поясницу или обхватить руками собственные плечи.

- Ладно, позвони мне после занятий.

- Будешь дома?

Я кивнул.

- Что-нибудь разморожу к ужину.

- Обязательно позвоню.

- Жду новостей о пузыре. Честное слово, мне интересно.

Мы расстались. Алиса подошла к остальным. Во мне зашелестела ревность, но я не смог найти для нее повода, поэтому она расплылась и исчезла.

Стоило выйти из древнего серого здания кафедры на утренний воздух, как на сердце у меня стало легко. Я почувствовал себя бабочкой, вышедшей из кокона. У меня было преимущество перед сонными студентами, бегущими по дорожкам в лабораторию. Я один знал об аневризме и о пузыре, который таился под землей. А здесь, в этом мире, кто-то открывал окна, пуская свет в аудитории; здесь уборщики собирали мусор с широких пробуждающихся лужаек; здесь первокурсники смаргивали остатки легкого похмелья. Для них наступал новый день… но я-то знал, что время остановилось.

Новая Вселенная. Вот она отрывается от пуповины - пространственно-временного тоннеля в лаборатории Софта. Этот образ пролил иной, странный свет на сегодняшний день, на щебечущих птиц у меня над головой, на меловый прочерк облака и разбросанные всюду листовки о выборах в студенческий совет. Быть может, это и есть новая Вселенная. Чудовище, созданное Софтом, высосало из нашего мира все черствое и застарелое и унесло на другой конец галактики.

Поклявшись как-нибудь отразить эту идею в предстоящей лекции, я помчался в буфет.

4

Телефон у нас в квартире был переносной, а денек выдался такой чудный, что сидеть в четырех стенах и ждать звонка не хотелось. Я устроился в патио: вынес ледяной чай и книгу, которую был не в настроении читать. Только я сел, как снаружи раздались голоса. Странные голоса.

- Мы сюда уже приходили, - сказал один.

- Да, то самое место, - согласился второй.

- Мы в трех кварталах от телефона-автомата, - добавил первый.

- Поправка. В четырех кварталах от остановки.

- Между автоматом и остановкой всего два квартала.

- Похоже, мы говорим о разных автоматах.

- Есть только один автомат. Ну, в смысле, говорить мы можем только об одном.

- Поправка. Сегодня четверг. А по четвергам мы ездим к Синтии Джолтер. На автобусе, с пересадкой. Второй автомат находится в двух кварталах от остановки, где мы делаем пересадку. Стало быть, по четвергам есть два телефона-автомата.

- В смысле, говорить можно о двух.

- Да. Сегодня четверг. Значит, мы в трех кварталах от одного автомата и в пяти от другого. Который час?

Они надолго замолкли.

- Шестнадцать тридцать семь, - наконец, произнес второй голос. - Сверим часы.

- Шестнадцать тридцать семь.

- Хорошо. Мы пришли вовремя. Это ее дом.

- Да, мы тут уже бывали. Позвоним?

Вновь наступила тишина. Наконец, прозвучал звонок в дверь. Я не двинулся с места - просто не мог понять, что эти полоумные забыли у меня на пороге.

- Не открывают, - сказал второй голос.

- Может, мы опоздали?

Тишина.

- Сейчас шестнадцать тридцать восемь. Время правильное. А место?

- Тоже правильное. Мы тут уже были. Шли от остановки.

- А где тогда мисс Комбс?

- Поправка: профессор Комбс.

- Она опаздывает?

- Может, мы пришли слишком рано? Который час?

На этот раз я выбрался из кресла - пора было положить конец этому бесконечному разговору об одном и том же.

- Здравствуйте, - сказал я, обходя дом.

И тут же осекся. У двери стояли двое слепых, белый и черный, оба в мятых костюмах, оба с палочками. Они обернулись на мой голос и навострили уши, как немецкие овчарки.

Их слепота объясняла долгие перерывы в разговоре, уходившие на то, чтобы разобрать время на часах или нащупать дверной звонок. Отчасти она объясняла и странность их беседы.

- Добрый день, - ответил чернокожий обладатель первого голоса. - Не подскажете, где живет профессор Комбс?

Пригласив обоих внутрь, я пошел за телефоном в патио. Квартира у нас довольно простая: две спальни по бокам от кухни с гостиной, разделенных барной стойкой. Слепые, точно заводные игрушки, начали быстро ее осваивать, заходить во все углы и сталкиваться в центре комнаты, путаясь в тростях. Они трогали все предметы руками, неистово рисуя для себя карту местности - даже чересчур неистово.

- Мы соседи по комнате, - объяснил белый мужчина, второй голос. - Меня зовут Эван Робарт.

- Филипп Энгстранд, - представился я, пожимая ему руку.

- Гарт Пойс, - сказал другой.

Освободившись от руки Эвана, я приветствовал и его.

- Алиса скоро вернется. Вам что-нибудь налить?

- Нет, - ответил Эван Робарт, - я попил перед уходом.

- Мы оба попили.

- Мы пришли поговорить с профессором Комбс об эксперименте, в котором будет участвовать Гарт.

- У меня, по всей видимости, "слепое зрение". Правда, толку от него мало. - Гарт произнес эти слова тоном юмориста, которому давно не кажется смешной его лучшая шутка.

- Поэтому мисс Комбс считает, что он - прирожденный физик, - пояснил Эван тем же ироничным, умудренным тоном.

- Поправка. Профессор Комбс. Хм.

Я сел, ошалев от их болтовни. Выглядел я вполне гостеприимно (губы застыли в улыбке, ноги скрещены), и все-таки был не в силах подать сигнал, единственно понятный Алисиным знакомым, - то есть, заговорить.

- Не подскажете, который час?

- Без пятнадцати пять, - пискнул я.

- Неужели? А на моих сорок две минуты. Эван?

- На моих тоже. Хоть в этом сходимся. Уже хорошо.

- Как думаете, я прав? - спросил Гарт. - В смысле, у кого часы точнее?

- Наверно, у вас.

Глаза у Гарта были слегка приоткрыты, так что под темными веками виднелись две белые щели, два тонких месяца-близнеца среди черной ночи.

- Хотя мы оба можем ошибаться, - рассудительно проговорил он.

Тут за дверью послышался шум, и в дом вошла Алиса с полными сумками, из которых торчал сельдерей и бумажные полотенца. Она понесла продукты на кухню, откуда стала представлять нас друг другу - впрочем, это было излишне.

Я пошел за ней и освободил барную стойку от гудящих, готовых к работе кухонных приборов. Мы разложили покупки. Алиса выбрала продукты для ужина: зеленый горошек, лосось, рис, авокадо и мороженое. Все остальное мы распихали по шкафчикам. Я дождался, пока она включит воду, и сказал:

- Они просто невозможны.

- Ничего не поделаешь.

- Слышала их разговоры? С ума сойти!

- Это компенсация. Они ничего не видят, поэтому проговаривают карту окружающего мира.

- Причем каждый раз заново.

- А ты прислушайся. В этом даже есть какая-то поэзия.

- Вечно сверяют часы. Как астронавты.

Алиса поставила воду для риса, сполоснула горошек, почистила авокадо. Я еще раз предложил слепым выпить, они отказались. Мы слушали, как гости тихо и упорно обследуют комнату, обсуждая расстояния между различными ориентирами: торшером, камином и порогом. Я резал лимон.

- Что там произошло с аневризмой?

- Брешь стабилизировалась.

- Брешь?

- Софт поднял ее до статуса бреши.

- Это лучше или хуже, чем аневризма?

- Это иначе. Брешь более стабильна.

- Но никто не ожидал, что она появится.

- И напрасно не ожидали. Я сегодня поработала за компьютером: уравнения не сходятся, если не допустить вероятность портала.

- Портала или бреши? Как-то все расплывчато.

- Софт предпочитает брешь, - пояснила Алиса. - Я - портал.

- Эксперимент-то его, пусть называет, как хочет.

- Когда говорю я, это мой эксперимент. Я становлюсь заинтересованным лицом. - Алиса стояла ко мне спиной. Резала авокадо, мяла травы. В гостиной слепые разговаривали о телефонах-автоматах и остановках.

- По-моему, ты и раньше была заинтересована.

- Раньше, когда пузырь должен был отделиться, он больше принадлежал Софту, - сказала Алиса. - А он до сих пор здесь. Стало быть, он мой.

- Смотрю, тебе нравится расставлять точки над i. Ты любишь понятные, осязаемые вещи.

- Не такие уж и осязаемые, - возразила она. - Скорее наоборот: незримо присутствующие. Как портал.

- Здесь все цветное.

- Что?

- Еда. Она вся цветная: зеленый горошек, черничное мороженое, лосось. Авокадо.

Мы уставились друг на друга.

- Думаешь, они почувствуют себя обделенными? - прошептала Алиса.

- Наверно, они и так чувствуют. Время от времени. Ну, то есть, они ведь и в самом деле обделены.

Мы вынесли ужин и торопливо накрыли на стол.

Усевшись, слепые притихли и посерьезнели. Они будто продирались сквозь коллаж запахов и звуков, легкий звон посуды и льда. Мы начали есть, гости брали на вилку неопределенное количество еды и подносили к дрожащим губам. Часть горошка и риса сыпалась обратно на стол.

Алиса заговорила:

- Знаете, в физике существует проблема наблюдателя. Возьмем, к примеру, электрон и посмотрим, куда ориентирован его спин. Как ни странно, он всегда ориентирован вдоль выбранного нами направления.

- Проблема наблюдателя, хм, - проговорил Гарт, неприятно выделив слово "наблюдатель".

- Цыпленок очень вкусный, - сказал Эван.

- Мы редко его готовим, - добавил Гарт.

Вообще-то, мы ели рыбу. Но я промолчал.

- Некоторые ученые полагают, что сознание наблюдателя определяет спин и даже само существование электрона.

- Кажется, соль в трех-четырех дюймах справа от твоей тарелки.

- Скорее, в пяти.

- Значит, она ближе ко мне.

- По сути, мы имеем дело с проблемой субъективности. Как может ученый вести наблюдение объективно? Это попросту невозможно.

- Проблема субъективности. Хм.

Мне захотелось вмешаться. Алиса зря тратила силы, Эван и Гарт ее не слушали.

- Мы об этом уже говорили, верно? - спросил Гарт. - В ее кабинете, в прошлую пятницу.

- Во сколько?

- Часа в три.

- То есть приблизительно девяносто шесть часов назад. Так получается?

- Так.

- Хм. - Гарт поднял глаза к потолку. - Мы взяли книгу.

- В библиотеке, - добавил Эван.

- И прочитали в ней про проблему наблюдателя.

- Чудесно! - обрадовалась Алиса.

- Она говорит, это чудесно, - сказал Эван, как будто Гарт сам не слышал.

- Похоже, я все понял, - продолжил Гарт. - Это проблема субъективности и познания. Мышления. Наблюдение похоже на мышление.

- Да.

- Только ко мне это не относится. У меня слепое зрение. Жаль, проку от него маловато. Хм.

- Да, - повторила Алиса, и гости улыбнулись. Они-то друг друга поняли, а я ничего не соображал.

- Что за слепое зрение? - наконец спросил я.

- Он хочет узнать про твое слепое зрение, - повторил Эван. Гости многозначительно ухмыльнулись и фыркнули. - Расскажем?

- Расскажем. Который час?

- Пять пятьдесят семь. Когда последний автобус?

- В одиннадцать. На моих пять пятьдесят восемь.

Они перенастроили время на часах Брайля. Гарт откинулся на спинку стула и сосредоточил не-взгляд примерно в футе от моего лица.

- Мы с Эваном слепы по-разному. У Эвана не работают глаза. А мои глаза в полном порядке.

- У меня амавроз, - с легкой гордостью пояснил Эван.

- Да, а мои глаза функционируют правильно. Атрофировалась та часть мозга, которая принимает визуальные сигналы. - Он явно цитировал какую-то медицинскую книгу. - Глаза у меня здоровые. Я вижу. Просто не понимаю, что вижу.

- Ему не понять.

- Мой мозг не понимает зрение.

- Чтобы выявить такую слепоту, - оживленно заговорила Алиса, - надо заставить Гарта забыть, что он не может видеть. Например, врач велит ему взять тот или иной предмет, и он тут же его хватает, без промедления. Если просчитать векторы движения его рук, пальцев и глаз, окажется, что все точно. Он видит и не видит одновременно. Наблюдает.

- Правда, толку от этого маловато. Хм.

До меня потихоньку доходило.

- Бессознательное наблюдение, - проговорил я.

- То есть, объективное, - уточнила Алиса

- Спин электрона…

- Физика, - сказала она.

- Ваш кабинет находится на кафедре физики, - заметил Эван.

- Мы там были, - кивнул Гарт. - Он примерно в пяти кварталах от остановки.

5

В ту ночь мы с Алисой занимались любовью, а потом долго молчали. В спальне было темно и холодно. Свет сочился из коридора и обрисовывал контуры наших тел - влажных там, где мы соприкасались, и покрытых гусиной кожей, там, где не соприкасались. Тишина была полна недосказанности.

Мы молчали об эксперименте Софта, о бреши или портале. Ни словом не обмолвились о слепых и об Алисиной мечте найти идеального наблюдателя.

Вскоре она начала засыпать, а я нет. Воздух трепетал на ее губах.

- Алиса?

- Что?

- Где кончаюсь я и начинаешься ты?

Она немного помолчала, а затем переспросила:

- То есть, где между нами граница?

- Ну да. Если ты уйдешь, что останется от меня?

- Я никуда не уйду, - очень тихо проговорила она.

- И все-таки ответь.

- Останешься ты сам. А меня не будет. Я ведь уйду.

Алиса очень хотела спать. Но мне почему-то казалось, что если я дам ей уснуть, то непременно потеряю ее.

- Ты меня дополняешь. Я даже не уверен, что без тебя существую.

Алиса молчала.

- Если ты уйдешь, - продолжал я, - то заберешь с собой такую большую часть меня, что сам я останусь в тебе, и мы вместе оглянемся на тело Филиппа Энгстранда, которое только что бросили.

Она внимательно на меня посмотрела и прошептала:

- Очень красиво…

- Поэтому, когда мы отдаляемся, между мной и мной будто возникает пропасть. У меня внутри что-то неладно.

Алиса закрыла глаза.

- Все хорошо, - прошептала она.

- Правда?

- Я ведь не спала всю ночь. Мне просто надо отдохнуть.

- Ладно. Только…

- Пожалуйста, прекрати.

Я обнимал ее, пока она плакала. Потом она успокоилась и сразу уснула.

6

Время шло. Я вел семинары, читал лекции. Собирал контрольные, ставил оценки. Университетская футбольная команда что-то выиграла, и на деревьях появились гирлянды из туалетной бумаги; после дождя туалетная бумага стекла на дорожки. Несколько студентов взбунтовались против жестокого обращения с Робертой, умной самкой ламантина, и оцепили мемориальный аквариум Фрэнка Д. Беллхоупа. Их бунт провалился. Я созвал симпозиум по истории захвата студентами университетских зданий. Симпозиум удался. Снаружи, в большом мире, кто-то оккупировал несчастный остров или перешеек. Профессорско-преподавательский составил письмо протеста; его долго переделывали и в конце концов выбросили. Огромные корзины с пухлыми тыквами появились в супермаркетах "По-быстрому" и "Домашний".

Алиса продолжала уничтожать частицы. Когда мы встречались, у нее был отсутствующий вид. Днем она работала с аспирантами и Гартом Пойсом, Слепым Физиком: проводила эксперименты. Ночью вместе с Софтом сидела в лаборатории и наблюдала за изменениями портала. Я иногда приносил ей сэндвичи в длинное холодное крыло ускорителя, но больше не спускался в сердце комплекса, где притаилось чудовище Софта.

Впервые я услышал кличку "Пробел" в университетской парикмахерской. Здешним мастерам хорошо удавались только стрижка "под матроса" и бритье наголо, поскольку они стригли в основном наших спортсменов: пловцов, борцов и футболистов. Стены парикмахерской были увешаны программками и плакатами с автографами выпускников, вставших на долгий и мучительный путь игрока НФЛ. Когда я входил, мой мастер вздыхал, откладывал подальше машинку и искал затерявшиеся где-то ножницы.

Сегодня в холле, аккуратно сложив руки на коленях, сидел Софт. Я с трудом узнал его без халата и указки, в общем, без нобелевской атрибутики. Он показался мне бледным жителем подземелья, который случайно выбрел на свет. Удивительно, что у него вообще росли волосы.

- Софт, - сказал я.

- Энгстранд.

- Брешь осталась без присмотра, - шутливо подметил я. - Вы ее бросили.

- Да там студенты круглые сутки сидят, - ответил он.

- А вдруг что-нибудь стрясется?

- Ничего не стрясется. Пробел стабилизировался.

- Пробел?!

- Так мы его называем. - Софт немного смутился.

- То есть это больше не "событие", а скорее, неудавшийся эксперимент. Пробел в человеческих знаниях.

- Мы не считаем его неудачей. Это просто пробел.

- Джентльмены? - пригласил парикмахер.

- Сначала его постригите, - сказал я.

- Можете пройти вместе.

Мы с Софтом сели в стоящие рядом кресла. Длинное зеркало отразило нас в подоткнутых белых полотенцах. Снизу картину захламляли всевозможные гели, расчески и спреи.

- Уложить или подровнять?

- Укоротите сзади и по бокам.

- Подровняйте слегка. То есть это уже не брешь?

- Брешь - неточный термин. Все это время существовал лишь пробел. Он возник под воздействием гравитации, которая затем породила время.

- Сверху оставьте как есть, пожалуйста. А теперь у этой штуки уже нет гравитации?

- У этой штуки вообще ничего нет. Там совершенно пусто.

- Наклонитесь.

- То есть как пусто?

- Там теперь один сплошной пробел.

- Сплошной пробел, значит, - повторил я. - А как же вы узнали, что это пробел?

- Путем подсчета частиц. В лаборатории наблюдается дисбаланс мюонов и адронов.

- Ничего себе! Значит, она ест частицы?

- Мистер Энгстранд, через неделю вы будете меня благодарить.

- Ну, если говорить простым языком, да, ест. Они подлетают к Пробелу и исчезают. Не выходят с другой стороны.

- И как это понимать?

- Мы сейчас строим теории… У нас с Алисой, к примеру, разные мнения.

- И каково же ваше?

- Рад, что вы спросили. Полагаю, в лаборатории сейчас происходит процесс творения, а исчезнувшие частицы - своего рода топливо, необходимое для раздутия. Пробел - это центр мироздания.

- Вы об эксперименте "вселенная в лаборатории"?

- Да.

- Значит, там один за другим рождаются новые миры?

- Да. Хотя это только мое мнение.

- Что думает Алиса?

- А вы у нее поинтересуйтесь.

- Вот, посмотрите сзади.

Парикмахер дал мне зеркало, развернул кресло, и я на мгновение очутился в мире постоянного регресса, в бесконечном коридоре Энгстрандов, Софтов, парикмахеров, гелей и чересчур коротких стрижек. Я кивнул и отдал зеркало.

Мы с Софтом вышли. Я запустил пальцы в волосы и взъерошил их, а он, наоборот, аккуратно пригладил. Мы перешли улицу вместе с толпой говорливых студентов и вернулись в городок. День стоял чудесный, в воздухе тут и там летали фрисби, а лужайки были усыпаны забытыми учебниками.

- Софт, Повелитель вселенных, - торжественно произнес я.

- Мне хватило бы и одной. Да и вообще, я могу ошибаться.

- Бесконечные вселенные Софта. Пробел варганит их, как японских журавликов.

- Вполне вероятно, что я глубоко заблуждаюсь.

Я был в восторге. Эта штука бросила вызов ученым, она совершенно сбила их с толку. Брешь, разрыв, пропасть, центр мироздания - Пробел был грандиозной метафорой посреди нашего буквального мира. Я даже чувствовал с ним тайное родство.

И тут Софт легко и непринужденно разбил мое сердце.

- Алиса - занятный случай, - отметил он. - Она оказалась в неловком положении. Я вам даже завидую.

- То есть?

- Она невероятно субъективна, понимаете? Если бы она не была так влюблена, из нее вышел бы более толковый физик, но мы ведь этого не хотим, верно?

- Ну…

- Последние недели Алиса очень много работает. Она приняла восхитительно непредсказуемый механизм - вселенную, за… медальон, образно говоря.

- Что вы имеете в виду?

- Это обычное дело среди физиков, Филипп. Если ученый вдруг становится подвержен мистицизму, винить тут можно только любовь. Личная жизнь проецируется на исследования. Именно это происходит сейчас с Алисой. Ее взгляды потеряли всякую объективность. Вам крупно повезло.

- Э-э, да.

Софт, похоже, был доволен собой. Мы остановились у лужайки, на которой группками валялись под солнцем студенты.

- Рад нашей встрече, - сказал я.

- Взаимно. - Он захихикал. - И не болтайте кому попало о вселенных Софта.

- Да. В смысле нет. Будьте спокойны.

Он ушел, плохо постриженный, искать вход в свою нору. Я точно врос в лужайку - чувствовал себя деревянным и одновременно погнутым. У меня будто сместился центр. Я был похож на доску, которую перекорежило в сыром подвале.

Софт описал вовсе не ту Алису, что я знал. Моя Алиса помешалась на объективности. В работе она никогда не давала сердцу права голоса. Еще больше меня пугало то, что раньше она была гораздо больше увлечена мной, сильнее влюблена. А в последние недели почти не бывала дома, даже спала в лаборатории. Нет, Алиса Софта разительно отличалась от моей.

Только это было неправильно. Ведь речь шла об одном человеке.

Значит, Алиса полюбила кого-то еще.


Школа перевода В.Баканова