Перевод Нияза Абдуллина

Филип Палмер

Ничейный космос

Моей матери

Особую благодарность я выражаю Тиму Гольману и всему творческому объединению «Orbit» – за то, что верили в меня; неутомимому Джону Джэрролду – моему агенту и другу; Полу и Энджелу – за то, что прочли рукопись и дали ценнейшие советы; моей жене Салли – все лучшие идеи я краду у нее.

Книга 1

Лена

У меня чувство, будто я вместе с кораблем растворяюсь в пространстве. Мое судно мчится на околосветовой скорости, солнечный парус ловит порывы солнечного ветра, и тот несет нас вперед. Сенсоры следят за температурой и уровнем космической радиации, система калибрует ускорение, а мои глаза жадно всматриваются в игру спектра, на который распадается солнечный свет. Я перевожу взгляд на приборы, потом опять – на обзорный экран; вновь – на приборы… Чувствую, как нас подгоняют порывы солнечного ветра… нет, «солнечного ветра» повторилось три раза, сотрем. Пишем: потоки пульсирующих фотонов бьют в мои плавники, и солнце, желтый карлик, обжигает мне щеки

Лена, у нас гости.

и обнаженные руки, прижатые к подлокотникам кресла силой ускорения. Ах!!!! Тлеющая рана в пространстве, желто-красный ожог, безумный сгусток фотонов – вот что такое звезда D43X. Это солнце, удаленное на четыре тысячи световых лет от центра галактики. Вокруг него вращаются одиннадцать планет. Дьявол, ну и громадина! Окружено поясом астероидов, как Сатурн. Захваченные в плен гравитацией звезды, осколки небесных тел сверкают в безжалостном желтом свете. А я несусь им навстречу,

Лена, пора выходить.

рискуя кораблем, собственной жизнью – лечу к вращающимся с немыслимой скоростью астероидам, а в это время гравитация солнца, будто голодный рот, засасывает нас,

Я обрубаю связь.

а ты ни хрена не делаешь, чтобы

Шучу, я ведь не смогу обрубить связь. Доступ к системе записи – у тебя. Расслабься, Лена, мне нужна твоя помощь.

Зато ты мне не нужен. Сам разбирайся. Не прерывай больше поток моих мыслей – они записываются в дневник

Я подредактирую.

Но это мое – мое видение, моя поэзия, неизбежный

Лена, корабль, который к нам приближается – он не зарегистрирован. Что если это злодеи? Тогда – все, Лена. Прошу, помоги, я не справлюсь один. Помоги. Оборви запись, Лена, и вернись на мостик. Я боюсь.

Да разгребись уже сам как-нибудь. Ты же разумное существо!

Флэнаган

– Следи за ее ходом.

– Огибает солнце.

– Вот это детка! Быстра-то как, обалдеть!

– Она у нас в руках.

– Выстрелим по ней из плазменной пушки, – говорю я.

– Далеко, не попадем.

– Нет, продолжай, – говорит Джейми. – Кроши камень. Зажжем небо, чувак.

– Так и быть, крошите камень, – велю я.

– Есть, – говорит Гарри. – Бу-ум!

Астероид взрывается, и черную пустоту озаряет свет. Я веду корабль прямо в огонь; так больше никто не сумеет – провести судно сквозь облако пламени. Выйдя по другую сторону ревущего шара, замечаю яхту – она все так же плавно маневрирует между астероидами.

– Она не убегает?

– Не убегает, – говорит Брэндон.

– Тогда надо быть осторожней. Переходим в режим стелс, – говорю я.

– На нашем корабле этот режим не предусмотрен, кэп.

– Знаю. Я имел в виду, что лететь надо тише. Не орите тут.

– Есть, кэп. Будет исполнено, кэп.

– И камней больше не взрывайте.

– Но тот камень взорвали по вашему приказу, кэп.

Мой взгляд прикован к монитору. Членов команды узнаю по голосам: Брэндон разговаривает баритоном, проглатывая слоги; Роб – с акцентом жителя Юга Галактики; Аллика – мелодично, будто песню поет; Джейми лопочет, словно ребенок. Кэлен сидит в двигательном отсеке и общается с нами по рации. А вот Алби…

– Она с-сссейчас-ссс мечтает, кэп, – говорит Алби.

– Знаю.

– Ес-сссли подойти ближе…

– Торпеды! В нас стреляют!

Бум, бу-ум! Мои руки порхают над пультом управления – увожу корабль из-под обстрела, а торпеды тем временем сбивает наша плазменная пушка. Пж-шш, пж-шш, пж-шш!.. Торпеды гибнут одна за другой. В открытом бою этой яхте нас не одолеть. Потенциала ей хватит, чтобы уничтожить боевой корабль, но мы-то побольше будем – мы мега-боевой корабль. Идти против нас – все равно, что перед бульдозером шпагой размахивать.

Продолжаем увертываться от торпед, яхта не прекращает стрельбу. Наверное, она на автопилоте, вот только автопилоты сражаться-то не умеют.

– Почему она просто не скроется?

Яхту можно взять в плен, топлива хватит. А можно взорвать – запустим в нее водородные бомбы. Однако яхта – произведение искусства: солнечные паруса огромны, как маленькая планета, и при этом почти невесомы, толщиной всего несколько нанометров; двигатель на ионной тяге. По сравнению с навигационным компьютером яхты наша система управления – груда бесполезного лома. Пилоту яхты достаточно отдать мысленный приказ «Бежим!», но такого приказа он не отдает. Пилот не бежит.

– Может, на борту все мертвы? – говорю я. – Наверное, это корабль-призрак.

– Было бы славно, – отзывается Брэндон.

– Она обречена скитаться в эмпиреях. Навеки…

– Что значит «в эмпиреях»? – спрашивает Роб.

– Мы сейчас плывем в эмпиреях, н-на, – говорит Джейми.

– Вселенная, пространство. Можно космос назвать эмпиреями, – объясняю я.

– Так бы сразу и сказал, – обрывает Роб. – На хрена убивать мозг непонятными, ненужными словами?!

Яхта медленно разворачивается по широкой дуге. Пилот, наконец, решает спасать судно. Двигатели включаются, солнечные паруса начинают мерцать – в мелкие ячейки своих сеток они ловят фотоны, каждый из которых, словно бесконечно малый порыв ветра, толкает судно. Фотоны попадают в ловушку темного состояния паруса, одного из искривленных измерений. А когда парус под их давлением начинает вибрировать, их выбрасывает обратно в наше пространство не искривленных трех измерений. Фотоны будто выстреливают в парус дротиками энергетических импульсов, и на несколько коротких секунд яхта разгоняется до 0,99 световой скорости. Временами – благодаря эффекту квантовой случайности – яхта движется сразу на двух скоростях: быстро и медленно.

Эти две скорости заставляют судно скакать – оно то пропадает, то вновь материализуется, покрывая километры пространства за время, которое лишь с огромной натяжкой можно назвать «чуть дольше, чем мгновение ока».

– Горящий мусор, раз, два, три…

– Четыре, пять, шесть…

– Семь, восемь, девять…

– Десять, одиннадцать, двенадцать…

Мы забрасываем кассетные бомбы с таймером – они ложатся точнехонько по курсу следования яхты. Она мерцает – скачок, – вновь материализуется. Взрыв – и парус яхты сминается; нарушен тончайший баланс.

Дальше как по накатанной: яхта мерцает, растворяется – скачок – вновь материализуется. Бум! Мерцает, растворяется – скачок – БУМ!

И так снова и снова. Снова и снова.

Мы все бросаем бомбы, ударная волна бьет по яхте, и та – как светляк, принявший сильный наркотик, – будто прыгает через дыры в реальности.

Но вдруг яхту разрывает на куски, и она исчезает – судно в ловушке.

Фотоны, будто рой разозленный пчел, устремляются прочь от потерпевшего крушение судна. Захваченные гравитационным полем желтой звезды, они несут в себе запас неистраченной энергии – рой сливается со звездой, и та разбухает.

Нас окутывает пламя. В космос от поверхности звезды устремляются столбы красного и желтого света, кольцо астероидов горит – камни плавятся с громким шипением. А наши силовые поля дико пульсируют.

Алби удовлетворенно вздыхает.

– Я будто домой вернулс-ссся. – Его огненная сущность трепещет от удовольствия.

Лена

Я сам не свой. Мне нанесли жестокое поражение. Все потеряно.

Не отчаивайся, мы…

Молчи.

Должен быть выход…

Молчи, я сказала!

Твои мысли невыносимы.

Подумай о приятном. Для меня.

Лена! Не надо! Умоляю, остановись!

Ах, боль моя – она бесконечна.

Так-то лучше. Жалуйся, жалуйся, только не

Душа моя – пустыня.

замолкай. Тебе так досталось, Лена.

Ты прав! Я страдаю!

Что дальше?

Ну, мы летим. То есть, судно летит.

А если проиграем?

Сдадимся. Вряд ли они убьют тебя. Ты слишком ценна для них – этакий приз. Захватят тебя и потребуют выкуп.

Я тоже так думаю.

Ну конечно: нетрудно выяснить, что яхта зарегистрирована на имя дочери Гедира.

Они, должно быть, обмочились со страху.

Лена, они же пираты.

Кулак ярости Гедира сметет их, как пыль. Сокрушит их, будет варить живьем, пока их мозги не высохнут от неописуемой боли.

Если поймает.

Сомневаешься? Мы ведь в цивилизованном обществе!

Вселенная необъятна, а эти люди – прирожденные воины.

Уничтожить их – всех до единого.

Проще заплатить за тебя выкуп. Пиратам нужно только это.

Чего они захотят? Денег?

Деньги для них не имеют значения. Они запросят оружие, припасы, возможно, новый корабль… а возможно, и терраформирующий завод.

На что им терраформирующий завод? Обживать планету?

Они и так обживают планеты – создают себе свободные небеса. Колонизируют Ничейный космос. И жаждут еще больше планет – взамен тех, которые потеряли из-за… Впрочем, довольно об этом. Ничейный космос, как тебе известно…

Ты прав, мне известно.

В самом деле.

Объясни только, как можно жить в этом проклятом пространстве, полном отчаяния?

Живя среди опасностей, пираты ожесточаются, закаляют дух.

[Я вздрагиваю от отвращения.]

Понимаю. Сам чувствую то же самое.

Но если… если пираты возьмут нас в заложники, потребуют выкуп, и на их требования согласятся, тогда бандитов выследят. И уничтожат.

Да.

Очистим Ничейный космос. Такова моя воля. Решение окончательно.

Но это невозможно.

Только не для меня!

Гедир попросту этого не допустит.

Тогда пусть катится к черту.

Лена!

Флэнаган

– Готовьтесь, берем яхту на абордаж.

– Да! Да-да-да-да!

– Силовые поля – на максимум.

– Орудия к бою готовы.

– Ой, а у меня встал.

– И вот это ты называешь «встал»? – говорит Аллия. – Он такой масенький, что тебе лучше…

– Погоди, вот увидишь мой резервный пенис.

– Приготовьтесь к контакту.

Мы пробиваем в корпусе яхты дыру, и тут же начинается ад… По нам лупят пушки и автоматический излучатель; рвутся плазменные снаряды, раскачивая наш корабль. Но мы успели наладить абордажный тоннель – его стенки непробиваемы, сотканы из плотно сжатого воздуха. Мы ныряем в этот тоннель и спокойно подлетаем к яхте...

– У меня на мониторе нановоины.

– Мать твою!

Мы взрываем пылевые гранаты – облако радужной пыли оседает на стенках, на полу и панцирях невидимых глазу боевых роботов. Этим бойцам ничего не стоит пробить человека насквозь и вырвать внутренности. Вооруженные лезвиями, нановоины бросаются на нас, нашу экзоброню режет и покалывает. Мы метим в маленькие искорки и ударяем по роботам из импульсных винтовок.

Я замечаю искорку на спине у Аллии и стреляю по ней. Ослепительный луч света опаляет броню. Робот уничтожен. Поднимаю винтовку и – пж-шш, пж-шш, пж-шш – еще две искорки исчезают, а в переборке образуется большая дыра.

Мы пробиваем себе путь, рассеивая пыль и расстреливая микроскопических врагов. Продвигаемся вперед – грозные, неудержимые, словно отряд сумасшедших десантников, стреляющих по воображаемым мухам.

На яхте лишь один пассажир – женщина, которую мы так давно хотели захватить. Врываемся на мостик – и вот она: гибкая, ловкая, прекрасная, черноволосая. В гневе палит по нам из плазменного пистолета, но мы уворачиваемся. Гарри стреляет по ней из импульсной винтовки и выбивает пистолет из рук. Мы тут же подбегаем, берем ее в плен при помощи липких оков. Женщина кричит, и крики ее эхом разносятся по коридорам судна… Но она в безопасности, нановоины запрограммированы не нападать на нее.

Неожиданно Роб судорожно сглатывает и начинает дрожать.

Он смотрит на меня полными страха глазами. Бьет себя по щеке – наноробот пробился через силовое поле и вошел Робу в голову. Через секунду он доберется до мозга, измельчит его, а через минуту уничтожит все внутренние органы.

Такая потеря! Тридцать лет Роб был мне другом, а я ему – капитаном, покровителем, напарником. Мне становится больно.

Я вскидываю винтовку и выстрелом сношу Робу голову. Кровь и мозг разлетаются в разные стороны. Остальные члены команды тоже стреляют по Робу, сжигая тело, чтобы ни частицы не коснулось пола.

Остается лишь искорка света – чудом уцелевшая, она мечется в воздухе.

Пять винтовок стреляют одновременно – искорка умирает.

Я скорблю.

Но сейчас время действовать.

За этой яхтой мы гонялись двенадцать часов – только затем, чтобы наткнуться на смертоносные искорки света. Сейчас я ужасно устал и хочу лишь одного – облегчить кишечник.

– Все чисто.

Я сплю на ходу. Спотыкаюсь, и Аллия подхватывает меня. Она сама засыпает. Мы поддерживаем друг друга, пошатываясь, моргаем, чтобы не слиплись глаза.

И плачем, обнимаясь. Роб был ей мужем, и она любила его больше всего на свете.

– Родной мой, – рыдает Аллия, – не покидай меня. Останься со мной.

Я сам реву, как ребенок, и крепче прижимаю к себе Аллию.

Лена

– Добро пожаловать.

Я смотрю на него холодным угрожающим взглядом.

Его зовут капитан Флэнаган. «Капитан» – это вежливое формальное обращение. Сам он не проходил летной подготовки и лицензии на полеты не имеет. Поселенец в пятидесятом поколении с планеты Кембрия. Пятьдесят семь лет от роду.

А выглядит намного старше – седина, морщины…

Таков его выбор: глаза и органы новые, а волосы он предпочел оставить свои. С возрастом, знаешь ли, у всех волосы седеют…

Ты меня за дурочку держишь?! Я знаю, что с возрастом волосы седеют!

– Позвольте представить мою команду, – говорит капитан Флэнаган.

Я кричу – мостик объят огнем. Отступаю на шаг…

Добавляю мощности в твое силовой поле.

Прекрати!

Не бойся, это просто огненный зверь из солнечной системы С40333. Он разумен.

– Его зовут Алби.

– Рад вс-ссстрече.

Передо мной столб огня, который мерцает, потрескивает и говорит. Он – живое существо.

– Здравствуй, Алби. – Вместо руки мне приходится пожимать язык пламени. Горячо, но я терплю.

– Брэндон.

Брэндон Бисби, сорок пять лет, по образованию – астрофизик. Его родители погибли во время рейда ударных частей армии Гедира против Террористов; посмертно реабилитированы.

Этот – стройный, нет, скорее, худощавый. Улыбается, скользит по мне взглядом – по груди, по бедрам… Бог мой, он хочет секса. Пожимаю Брэндону руку, затем стискиваю ее, а второй рукой хватаю его за промежность. Брэндон замирает под моим взглядом – ему стыдно.

Капитан улыбается. Его умиляет такая демонстрация силы.

– Аллия.

Беглая рабыня из тюремного поселения XIY. Дочь профессиональных преступников, родилась в тюрьме; сбежала после падения власти в '82-м.

Она сильна, ярко-пурпурная броня облегает точеную фигуру, развитые мускулы. Взгляд у рабов всегда затравленный, но эта женщина смотрит с вызовом. Она ненавидит меня. Я улыбаюсь мягкой улыбкой, предлагаю милость и благосклонность (естественно, иронически). Аллия – прекрасна, замечательный образчик рабыни.

– Гарри.

Он – лопер, искусственно выведен в лаборатории Стэнстида на планете Стыдобион.

Получеловек-полузверь. Его тело покрывает густая серебристая шерсть, пасть полна острых зубов, на лице – три ярко-зеленых глаза. Одежды нет… Хм, а как у лоперов с гениталиями?..

Они их втягивают. В эрегированном состоянии половой член лопера достигает одиннадцати дюймов в длину. Вот картинка.

Меня разбирает смех. Никто не знает, из-за чего.

– И, наконец, Джейми.

Джейми – ребенок. Ему самое большее десять лет. Поразительно.

У него задержка развития. Реальный возраст составляет сто двадцать лет. Заядлый компьютерный игрок. Незадолго до своего десятилетия обратился в лабораторию с просьбой остановить собственный физический рост. Родители узнали об этом лишь спустя несколько лет. Последствия операции необратимы.

– Клево, детка.

Он касается моей груди, чувствует тепло непроницаемого силового поля, гладкая поверхность которого начинает мерцать радугой образов.

– Джейми! – одергивает капитан.

– Вы, разумеется, умрете, – холодно обещаю я.

– Рано или поздно умрут все, – отвечает капитан Флэнаган.

Я обращаю на него задумчивый взор.

– Что вы хотите получить в качестве выкупа?

– Мы обо всем известим ваших людей. А пока вы помещаетесь под домашний арест. Моя команда вооружена парализаторами – любое неповиновение с вашей стороны, и окажетесь в состоянии полукомы. Однако если будете вести себя должным образом, получите достойное обращение как военнопленная со всеми полагающимися привилегиями и уважением. Мы подписали Постженевскую конвенцию, и вы лично сможете убедиться в наших добрых намерениях.

– Вы дерьмо, отбросы, – указываю я на капитана. – Ваши матери-шлюхи отсасывали у животных за деньги. Мне тошнит от вас. Уверена, вы поедаете своих младенцев живьем.

– Я… – Капитан слегка ошарашен.

– А ты, – произносит Аллия, – сука. И отец твой – подонок, проклятый диктатор, лишивший человечество человечности!

– Аллия, успокойся, – мягко просит капитан.

Слова Аллии меня потрясли, но я не подаю виду.

– Так вы заклятые враги Гедира? – говорю я. – Хотите бросить ему прямой вызов?

– Хотим получить от него кучу бабок и слинять подальше, – с ухмылкой говорит Джейми.

Держи себя в руках.

– Требую, чтобы вы меня освободили.

И не провоцируй пиратов. Пусть Гедир заплатит за тебя выкуп – это, в конце концов, только деньги.

– Гедир не ведет переговоров с террористами.

– Ваш отец может себе это позволить, он состоятельный человек.

– Сдавайтесь, или ощутите на себе его гнев.

Пираты смеются.

– Сдавайтесь, – пародирует меня ребенок, будто какую-то злодейку из дешевого боевика, – или ощутите на себе его гнев!

Флэнаган тоже невольно прикрывает рот ладонью, прячет улыбку.

– Я не позволю так с собой обращаться.

Флэнаган пытается вернуть себе суровый вид.

– Вы теперь наша пленница. И, черт возьми, вести себя будете, как…

Я ударяю Флэнагана по лицу. Он не ожидал этого – его голова запрокидывается, из носа хлещет кровь. Я кручусь, как маленький смерч – выбрасываю когти экзоброни, подрезаю ими подколенные сухожилья лопера, ногой с разворота бью женщину и…

Лена

Это ты виноват. Дал мне плохой совет.

Лена, ты не права. Я предупреждал, что нужно держать себя в руках.

Мог бы догадаться, что я тебя не послушаю.

(Тяжкий вздох.)

Откуда мне было знать, что они такие хорошие бойцы?

Они же пираты, Лена – смертельно опасные, прошедшие испытание не одним боем. А ты лишь тренировалась в спортзале.

Моя боль бесконечна. Мое положение – настоящая пытка, ад. Мне тяжело, надежды нет. Я унижена.

Лена, успокойся…

Заткнись! Я в полукоме. Я двигаюсь, говорю, дышу, ем, но… меня будто сжимает гравитационное поле. Я двигаюсь медленно, так медленно, что мышцы горят от натуги; каждый вдох и выдох – как скрежет, сипение.

И-мне-при-хо-дит-ся-го-во-рить-по-сло-гам.

Не-вы-но-си-мо.

Джейми

Ух ты! Какая горячая!

Детка, ты прелесть!

Я ей, наверное, тоже нравлюсь.

Только я для нее слишком маленький.

Нет, я лишь выгляжу маленьким. Надо было повременить с остановкой развития… прийти к врачам не в десять лет, а, скажем, в одиннадцать. Или в двенадцать. Способностей игрока я бы не утратил. А женщины не любят мужиков, у которых еще женилка не выросла и которым не надо бриться. Как меня это беси-ииит!!!

Я слежу за ней на мониторе наблюдения – сигнал поступает от скрытой камеры. Она ходит из угла в угол. Ее лицо – застывшая маска. Быть в полукоме – это, наверное, чертовски больно. Вот если б она меня видела. Ну, посмотри на меня! На Джейми-красавчика!

Хоть она и полупарализована, но я смотрю на нее, и у меня встае-ееееееееееееееееееееет!!!

Капитан, скорее всего, хочет убить ее.

А жаль.

Может, стоит заглянуть к ней? Развеселить и так завоевать ее сердце? Ведь я здорово умею шутить. А уж ветры пускаю – точно по нотам.

Или же нет? Вдруг ей не понравится, как я сморкаюсь: я умею зажать одну ноздрю и стрельнуть соплей из другой.

С другой стороны… что если это я для нее слишком хорош?

Да, мне так больше нравится. Я слишком хорош для нее!

Дя-а!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Брэндон

– У… меня… жалоба, – говорит она.

– Обращайтесь к капитану, – отвечаю я.

– Я… не… могу…

Умираю со скуки, ожидая, пока она договорит.

– …не… могу… есть…

– Я сделаю вам внутривенную инъекцию питательной массы.

Я готовлю шприц, работающий на сжатом воздухе, соединяю его с пищевой ампулой. Она смотрит на меня безжизненным взглядом.

– …Б…р…э…э…э…

– Брэндон, – заканчиваю я за нее бесконечную попытку обратиться ко мне по имени.

Она смотрит на меня. Ее глаза – как два озера скорби. Она сама беззащитность; она излучает страсть, благородство, красоту. Она – женщина, умереть ради которой – великая радость.

– Ложитесь на койку, – велю я сдержанным тоном и ставлю ей капельницу.

Ее взгляд теперь полон чистой ненависти. Она устает от слов, и поэтому выражает мысли проникновенными взглядами.

– М…ой… о…т…е…

– Слышать ничего не желаю о вашем отце.

Я оставляю ее одну.

Слышу сдавленный всхлип. Мне ее жаль.

Флэнаган

Когда-то я мечтал стать музыкантом. Закончил училище по классу гитары: играл на испанской гитаре, электрогитаре, джазовой гитаре, фьюжн-техно гитаре, играл на клавишных, изучал композицию. Сбежав из дома и очистив голову от бредятины, которой меня пичкали на родной планете Кембрия, я двадцать лет посвятил собственной музыке: сочинял, играл, осваивал новые инструменты, работал по семь дней в неделю, готовясь к своему звездному часу на галактическом телевидении. Я жил и дышал музыкой.

Блюз, буги-вуги, регги, хип-хоп, техно, гранж, кубинский фьюжн, фламенко-соул и электро-соул, нумьюзик, джиг-джаг, госпел – я был признанным мастером всех классических направлений. Современная музыка меня мало интересовала, я был королем ретро. Меня переполняло пьянящее чувство – мне казалось, я постепенно создаю собственный оригинальный стиль. В моей музыке сочетались смысл, душа и ритм. Мои стихи били по слушателю чистой, искренней страстью, сочились ядом сарказма. Такую гремучую смесь назвали в честь нашей группы – «Флэнаганз бэнд». Я обрел популярность.

А потом астероид убил моих жену и детей.

Мы тогда жили на Пиксаре – планете, входившей в состав Свободных миров: мягкий теплый климат, великолепные озера и никаких морей. У Пиксара было две луны, которые регулярно вызывали гигантские приливы, однако наши дома легко превращались в подводные капсулы. А воздух… чистый, богатый кислородом; на Пиксаре сам процесс дыхания доставлял удовольствие.

Потом случилась катастрофа – глобальная и совершенно неожиданная. На Пиксар упал астероид – были уничтожены миллионы видов живых существ, погибла планетарная цивилизация. Такое никому даже в кошмаре не снилось. Атмосфера на время исчезла, проснулись вулканы, материки раскололись, и планета исторгла содержимое своих недр.

Я в тот день вращался на орбите солнца Пиксара, давал концерт на космической станции. Но моя жена Джанет, сын Адам и дочери Клер и Аделаида оставались на Пиксаре. Они погибли в первые десять минут катастрофы и, надеюсь, не поняли, что же произошло.

Услышав новости о случившемся, я не поверил. Решил, что это дурная шутка – будто все разом решили меня разыграть. Я отрицал все с упорством безумного, но, просмотрев видеозапись, зарыдал. Погиб целый мир, и вместе с ним – моя семья!

О погибших скорбел весь обитаемый космос. На электронные ящики домена человеческой расы с дальних планет приходили письма с соболезнованиями. Мать-Земля объявила день траура по ушедшим детям.

Потом за дело взялись теоретики заговора. Они выли, ныли, рассылали по всей Галактике истерические и просто небывалые тексты, как и положено теоретикам заговора – ведь они всегда пишут и кричат в истерике о чем-нибудь небывалом. Если верить их бредовым заявлениям, о падении астероида было известно давно, однако Галактическая корпорация позволила катастрофе случиться – хотела сделать рельеф Пиксара более живописным.

Выходило, что правительство пожертвовало десятками миллионов людских жизней ради того, чтобы подкорректировать ландшафт планеты.

Разумные люди смеялись над этим бредом. Сам Гедир дал интервью – опроверг обвинения в адрес своей администрации; речь правителя звучала так убедительно и сильно, что его рейтинги просто взлетели.

Но я верил каждому слову теоретиков, ибо детям Кембрии ведомо, что бюрократы из Галактической корпорации воплощают бесконечное зло – они бессердечны, не знают жалости, в них нет ничего человеческого. Их власть безгранична, и они пользуются ею – кровожадные алчные монстры, убийцы, насильники.

Они привыкли к абсолютной вседозволенности и безнаказанности.

Я пристально следил за новостями, в которых освещалась спасательная операция, организованная Галактической корпорацией. Выживших заставляли сжигать мертвых, а пепел шел на удобрения. Затем инженеры Корпорации превратили Пиксар в курорт: расплавили полярные льды, образовав теплое море; континенты были разбиты на острова с живописными пляжами. Разумных эндемичных животных (двухголовых земляных червей) уничтожили, заменив новыми видами: пестрыми попугаями, дельфинами, стаями мурров (кошкоподобными травоядными) и генетически модернизированными лишенными когтей коалами со старушки-Земли.

Я покинул Пиксар и в соседней солнечной системе дал концерт на космическом лайнере. Ритмы хип-хопа, отыгранные на шестиструннике, принесли мне безусловный успех. Еще я спел блюз об астероидном шахтере, потерявшим сначала сердце, потом легкие, печень, конечности, уши и глаза в авариях и заменившим их устаревшими, никуда не годными механическими протезами; песня пелась от имени этого шахтера и называлась «Зато я сохранил свои яйца».

Мною восхищались, однако меня грызли сомнения, будто я иду неверным путем. В детстве я испытал немало ужасов, видел несправедливость, потерял семью на планете, казалось бы, застрахованной цивилизацией – и по-прежнему стремился стать рок-звездой…

Погрузив в спасательную шлюпку лайнера, на котором проходил мой концерт, годовой запас марочного вина, я отчалил. С этого момента я стал вне закона.

Теперь же я капитан пиратской команды.

Аллия

Роб был боксером – участвовал в подпольных боях. А я была его менеджером, любовницей и женой.

То были страшные дни. За участие в боях по закону казнили – спасибо Гедиру, издавшему соответствующий эдикт. Правитель, наверное, боялся, что порабощенные массы восстанут против него, распаленные видом двоих мужиков, мутузящих друг друга на ринге.

Мы странствовали по планетам, и Роб бился со всеми, кто бросал ему вызов: будь то двое противников одновременно, будь то женщина или киборг – Роб побеждал всех. Невероятно сильный, выносливый, гибкий, изящный… Кто-то может мне возразить, но Роб был одним из величайших боксеров.

Величайшим боем в жизни Роба стал поединок с Эдуардо Мунозом. Роб к тому времени носил титул признанного чемпиона в полутяжелом весе, а Муноз был профессионалом в сверхтяжелом – костолом, гора мышц и кулаки как два паровых поршня. На тренировках Муноз бил по груше так сильно, что потом никак нельзя было выправить вмятины, и тогда Муноз переключался на бетонные стены. Он играючи убивал противников на ринге.

Но Роб набрал вес, получил новую категорию, вышел против Муноза на ринг и дрался как дьявол. Он с легкостью уходил от выпадов Муноза: подныривал, уворачивался и сам бил так сильно и часто, что компьютер едва не дымился. Роб наносил удары с хирургической точностью: у Муноза быстро села дыхалка, он потерял ритм и к концу пятнадцатого раунда не мог поднять рук.

Но Муноз, оказывается, дал судьям взятки, и победу присудили ему. Толпа ревела от негодования, а Роб только предложил бой-реванш. Тут же, на месте. Побитый чемпион, надо отдать ему должное, согласился. Они вышли на ринг. Роб не стал защищаться – кивком головы поманил Муноза, предлагая нанести свой лучший удар. И Муноз ответил – ударил Роба в голову со всей силы. А Роб даже не попытался уклониться, просто позволил ударному импульсу пройти от головы в шею и дальше вниз – по позвоночнику в ноги и в пол. Пошатнулся, но устоял.

Роб нанес ответный удар в челюсть – Муноза выбросило за пределы ринга. Он упал прямо на продажных судей: двое погибли, третий лишился сознания. Рефери – единственный, кто сохранил остатки разума – сразу присудил победу Робу. Мы получили свой приз – одиннадцать миллионов баксов – и в ту же ночь слиняли с планеты, спасаясь от разъяренных гангстеров.

Ах, то были чудесные дни… По иронии судьбы, до встречи с Робом я ненавидела бокс. Но потом открыла для себя, какой это изящный вид спорта, быстрый, красивый; преступая закон, все спортсмены становились друг другу как братья. Повреждение мозга. Прочие соревнования: скайдайвинг, фехтование, борьба с крокодилами – все они грозили травмами, которые легко залечить, достаточно обратиться в банк органов. Однако одного-единственного мощного удара в голову бывает достаточно, чтобы спровоцировать необратимое повреждение мозга. Поправить его можно, только заменив душу или полностью стерев память.

Мы помнили об этом – рисковали всем, жили настоящим моментом.

И все же больше беспокоилась я. Роб просто помнил о риске. Он получал удовольствие от самого процесса – спортсмен от природы, тренировался безо всякой пощады к себе: бегал с гончими по пересеченной местности, обгонял лошадей, качал пресс, соревновался с бульдозерами в перетягивании каната. А однажды, чтобы повысить выносливость, переплыл океан. По быстроте реакции Роб превосходил среднестатистического пилота звездного истребителя.

А когда дело доходило до постели… господи, мы творили историю. Роб мастерски владел техникой тантрического секса, а я, молодая, страстная блондиночка, испытывала оргазмы, похожие на рождение сверхновой. Мне этого будет недоставать. Уверена, больше я никогда не испытаю такого плотского удовольствия.

Мы совершали боксерские турне во внешние галактики. Роб бился с космическими шахтерами и мастерами рукопашного боя. Дрались по несколько часов кряду, до полусмерти. И Роб ни разу не проиграл.

Он был моим героем.

Мы делали огромные деньги и от души веселились.

Однажды меня изнасиловал космический десантник. Роб выследил его и убил. Я рассвирепела, собиралась уничтожить дружков насильника – ведь они знали, что он хотел со мной сделать, и никак не помешали ему. Но Роб остановил меня, сказал, что нельзя обвинять людей без доказательств. Он всегда играл по правилам. И я успокоилась, согласилась с ним, оставила все как есть.

Десантники нашли нас. Они на каждом углу кричали, как изнасилуют меня – на этот раз всем взводом. Мы позволили им найти нас и убили уродов – всех до единого. А затем пустились в бега, примкнули к команде Флэнагана.

Все было просто замечательно. До сегодняшнего дня.

Роб мертв. Я осталась одна.

Выпьем же за Роба.

Лена

Я не усну – сон будет, как смерть. Лучше потерплю, вынесу пытку.

Стою в конце комнаты. Перемещаюсь – медленно… шажок… за… шажком…

Прошло пять часов. У меня началось обезвоживание. Мне дали стакан воды и соломинку – принимаюсь жадно пить.

За стенами комнаты раздаются голоса: поют, что-то празднуют.

Они поминают погибшего товарища.

Жаль, что их всех не убило.

Какие аморальные мысли. Не следует…

Заткнись. Мать. Твою. Так.

Шажок. Еще. Один. Третий…

Флэнаган

– Мне противна сама мысль об этом. Но, видимо, выхода нет.

Перед нами Роб, точнее, его трехмерное голографическое изображение. Роб пялится в камеру, моргает.

– Аллия, ты лучшая. Я люблю тебя. Остальные… Ах вы гребаные неудачники. Чтоб вы сдохли позорной смертью, захлебнулись пивом! Вы живы, а я, значит, умер. Хреново, скажу вам!

Мы поднимаем бокалы.

– Споем, друзья.

Был дом в Новом Орлеане,

Дом Восходящего солнца.

Растлили там множество бедных девиц,

Бог видит, она была среди них.

Мы хором поем, и только контральто Аллии возвышается над нашими хриплыми голосами – Аллия совмещает джазовый рифф с мелодией блюза.

Роб подхватывает песню, когда начинается техно-поп часть. Я аккомпанирую ему на ритм-гитаре. Роб поет:

Сестры, братья, други, зятья, вот он,

Вот,

Вот он!

Смотри же, гляди же, понюхай, распробуй, о да,

вот он, мой дух!

Ни мозгов, ни тормозов, нету слов, почти готов,

травите бобров,

Мир – дерьмо, все – одно, душа болит,

В Бога не верю, к черту все двери, умирает доверье,

Рядом нет никого, распугал всех давно, съел все ножи, умер

и жив

В органов банке, счастье какое, уторканный джанки,

Вот бы стать, а,

Кем-то другим

Но не собой

И чтоб не с тобой

Эй, не хандри

Лучше умри

Прямо как я

Сотри свое «Я»

У меня его нет, нету души, нету эго, стерто уже – вместе со мной, и это по кайфу, по кайфу, по кайфу

Быть не собой

И чтоб не с тобой

А в иную вселенную переселиться, там перебеситься и проклятья добиться на душу, которой

Нету давно

Нету как нет

И меня с нею нет

Нету как нет

И меня с нею нет

Лучше уж смерть.

Роб замолкает. Мы были классным дуэтом: рэпер и блюзмен. Но теперь… теперь… Больше музыки не будет, как не будет с нами Роба. Я рыдаю.

– Вот я дурень, – говорит голограмма Роба. – Нагнал на вас тоску, простите, ребята. Флэнаган, ты как, не обмочился еще?

– Уже! – говорю я, обнаружив, что Роб угадал.

– Думаю зачитать вам напоследок список своих электронных адресов, всех восьмидесяти двух миллионов. – Голограмма ухмыляется (глупо и с какой-то болезненной непринужденностью). – Или, раз уж я мертв, может, кто-то сделает мне виртуальный минет?

Роб начинает расстегивать штаны, потом говорит:

– Черт, что за ерунду я болтаю?! Я еще вас переживу. У меня дела остались.

Голограмма исчезает.

По щекам Аллии катятся слезы.

У меня встает. Я хочу ее – я так сильно хочу эту женщину, а теперь, когда Роб мертв…

Дьявол! О чем я думаю?! Хватит, Флэнаган, немедленно прекрати!

Аллия подходит ко мне. Обнимаю ее, прижимаю к себе так, чтобы она почувствовала мою эрекцию. В мыслях я беру эту женщину, хотя в реальности сохраняю каменное лицо, запираю сердце в клетку.

Команда затягивает другую похоронную песнь – на этот раз о звездном воине, восставшем против хозяев и ведущем армию в бой за свободу родной планеты. Сердце мое разрывается. В песне воин погибает ужасною смертью. Однако ребята поют замечательно, с душой.

Мне будет не хватать тебя, Роб.

Лена

Я освобождена от состояния полукомы. Напротив сидит капитан Флэнаган, его команда – поблизости, готова вновь обездвижить меня, если понадобится.

– Как нос?

Флэнаган морщится.

– Сломан в одиннадцати местах. Челюсть была разбита вдребезги, – медленно произносит он. – Пока кости не заживут, мне будут дважды в день делать уколы.

Тогда я ударяю его по лицу – да так быстро, что никто ничего не успевает заметить, пока…

– Твою бога душу мать! – орет Флэнаган.

Я улыбаюсь.

Флэнаган краснеет.

– У меня к тебе вопросы, – рычит он.

– Я вколю вам болеутоляющее, кэп, – говорит сухопарая носатая женщина.

– Со мной все хорошо. Лена, мы профессионалы и не собираемся причинять тебе боль. Только хотим получить за тебя выкуп.

Я делаю обманное движение, будто снова хочу ударить Флэнагана, и тот вздрагивает.

– Вы хоть знаете, кто я такая? – говорю я.

– Знаем.

– А знаете, кто вы такие?

– Мы вольнонаемная группа капиталистов.

– Вы отбросы общества. Вы даже не люди.

– Занятно слышать это от тебя.

– Вы даже не животные. Вы – вирус. И я рада, что один из вас погиб. Я напоминаю себе об этом перед сном, чтобы было негрустно засыпать.

– В обмен на твою жизнь мы требуем триллион галактических кредитов, плюс флот боевых кораблей и собственный сектор обитаемого космоса.

Я теряю дар речи.

– Никто вам этого не даст, – произношу я наконец, уже спокойным голосом.

– Гедир – состоятельный человек.

– Но платить он не станет.

– Тогда ты умрешь.

– Умру, потому что Гедир не заплатит. У него правило: не вести переговоров с похитителями.

– В твоем случае он сделает исключение.

– Вы сильно удивитесь, но такого не будет. – Я добавляю к словам язвительную усмешку.

Лена, замолчи. Ты только даешь им повод убить тебя.

– А вы знаете, сколько лет Гедиру? – насмешливо спрашиваю я.

– Ему что-то около… ста?

– Ему двести десять лет. У него было восемнадцать жен, десятки наложниц и бесчисленные любовницы. Догадайтесь, сколько у него детей.

Флэнаган молча смотри на меня. Он смущен.

– Детьми Гедира можно населить целую страну. Он похотлив, плодовит и стар. Зачем ему рисковать всем ради меня – одного отпрыска среди тысяч других?

– По-вашему, нам лучше вас убить?

– По-моему, вам лучше меня отпустить. Гедир за меня не заплатит, но заплатят мои люди – миллион кредитов обещаю.

– Нет, нам заплатит Гедир.

– Его деньги ничем не отличаются от моих.

– Тут дело… в политике.

Я разражаюсь диким смехом. Затем спрашиваю недоуменно:

– Какая еще политика?

– Мы демократы и противостоим всему, что представляет Гедир.

– Это смешно.

– Нет, мы знаем, что у Гедира к вам слабость. Знаем, что он заплатит вдесятеро больше, чем мы за вас потребуем, потому что обязательно захочет вернуть вас. Мы знаем, кого захватили, Лена, знаем, насколько вы ценны.

Чтоб у тебя язык отвалился.

– О чем это вы?

Флэнаган смотрит на меня, безуспешно пытаясь скрыть тот факт, что его возбуждает мое молодое тело – упругие груди, роскошные черные волосы, безупречная фигура.

– А вы молодец, Лена. Молодец. Хорошо держитесь.

– Давайте закроем тему.

– Согласен, Гедир не станет платить выкуп за дочь. Мы прежде пытались – одиннадцать раз. И Гедир отказывал нам – мы убили одиннадцать его дочерей, а он даже бровью не повел.

– Убили одиннадцать его дочерей?

– Мы пираты, Лена: грабить, убивать – наше основное занятие. Да, у нас есть идеалы, нам ненавистен Гедир и его империя зла, но правде, мать ее так, нужно смотреть в лицо: мы плохие парни.

Лена, я ведь тебя предупреждал.

– Меня-то вы не убьете? Не убьете? Меня? – Я чувствую, как во мне вздымается волна паники. – Ведь нет?

Флэнаган смотрит на меня холодным немигающим взглядом.

Я прыгаю, но Флэнаган оказывается проворней – струя спрея застигает меня в полете, и я с треском падаю на пол. Кто-то поднимает меня и усаживает обратно на койку.

– В…ы…н…е… – Предложение закончить не удается, и меня наполняет отчаяние. Язык как свинцом налит, руки безвольно повисли вдоль тела. Каждый вздох – будто крушение самолета.

– Мы убьем вас, если потребуется. Если Гедир не заплатит, начнем вас пытать: сначала отрежем по одной все конечности, затем поместим вас в чан с кипящим маслом и будем варить, пока с вас не слезет кожа. Пытки продляться, пока от вас не останется только мозг. А если Гедир и тогда не заплатит, мы убьем и сам мозг.

– Я…………………………………………………………………………..

– Он заплатит, Лена. Мы много лет изучали характер Гедира и знаем: он сделает все, чтобы вернуть вас в целости и сохранности. Ни к одной из множество любовниц Гедир не испытывает ничего, кроме презрения. Четыре тысячи сыновей для него ничего не значат. Если у него на глазах попытаются изнасиловать или покалечить одну из его пяти тысяч дочек, он палец о палец не ударит. У Гедира нет друзей, ему не о ком заботиться, кроме вас, Лена. Вы для него особенная.

Ну разумеется, они все знают.

– Ведь вы не его дочь, Лена, так? Вы не такая молодая и наивная, какой пытаетесь казаться. Вы старше меня, старше самого Гедира. Вам около тысячи лет. Вы, Лена, нечто большее, чем просто человек – вы последний реликт давно минувших времен, старейшая из живущих ныне людей. Вы та, кого называют Забар, – основательница династии Гедира.

– Д…а… – отвечаю я.

– Забар, Гедир заплатит за вас выкуп – не потому, что вы его дочь, но потому, что вы его мать.

Я больше не пытаюсь выжать из себя хоть слово – просто позволяю глазам зажечься триумфом.

– Пэ-пэ-цэ, – выдыхает ребенок по имени Джейми. – А она о-ха-эр-е-эн-эн-о хорошо выглядит для своих лет.

И он прав!

Флэнаган

– Давай говорить «ха-эн» и «пэ-эн», – предлагает Джейми. – Обозначим так «хорошие новости» и «плохие новости».

– А лучше так, шпендос: «Ты дэ-эр-о-че-и-эл-а», – отвечаю я, потирая кончик носа большим пальцем. В Галактике этот жест означает «Избавьте меня от этого психа!».

Джейми хихикает. Все бы ему в игры играть.

– Ха-эн, – говорю я, – заключается в том, что ситуация – хуже некуда. Мы вляпались в такое глубокое дерьмо, что глубже просто быть не может.

– А пэ-эн?

– Пох-ххоже, я влюбилссся-а.

– Отвали от заложницы, – кричу я на животное.

– Кэп, возможно, вам с-ссстоит на это вз-зззглянуть, – докладывает Алби.

– Выведи изображение на экран.

Экран у нас трехмерный, сенсюрраунд, полукруглый – огибает переднюю половину мостика. Мне кажется, что мостик – на самом деле кинотеатр.

Но оно себя оправдывает. Изображение полностью занимает поле моего зрения: военный корабль за военным кораблем, за военным кораблем… Боевой флот Корпорации. Они послали против нас целый, мать его так, боевой флот!

– Вот это я называю чрезмерной реакцией, – говорит Аллия.

– Мы же знали, что так случится.

Кэлен покинула напичканный компьютерами двигательный отсек и сейчас кружит по мостику с пугающей, похожей на кошачью, грацией и хладнокровием.

Что я сделал не так? Где просчитался?

– Кэлен, за нами выслали флот, – говорю я и слышу дрожь в собственном голосе, будто вот-вот заплачу. Дьявол, это Кэлен на меня так действует. Только что я был уверенным в себе капитаном, непробиваемым как скала, а сейчас похож на сопляка-шестилетку.

– Не бойтесь, кэп, – успокаивает Джейми. – Мы не дадим вас в обиду.

– Не дадим…

– …потому что…

– …сначала сами убьем вас! – заканчивает мысль Брэндон. Они с Джейми – мастера таких шуточек.

– План был хорош, – говорю я.

– Ага, пока оставался планом.

– Сушим весла, кэп?

– Чую, пахнет чем-то скользким…

– …коричневым…

– …и несъедобным…

– …которое лезет наружу.

– Капитан обделался-а! – хором кричат Джейми и Брэндон.

Но тут я возвращаю себе железобетонную уверенность и настоящим капитанским голосом спрашиваю:

– Они далеко от нас?

– Нет, уже близко.

– Четыре сектора.

– Я сейчас переключу экраны, – говорит Аллия и нажимает на кнопку. На новом изображении образы слегка скученны, но в целом картинка остается такой же: сотни кораблей Корпорации, вооруженных до зубов, летят к нам на полной скорости. Угол обзора нашего экрана – сто восемьдесят градусов, и мы повсюду видим врага.

– Это… другой ракурс? – потрясенно спрашиваю я.

Аллия снова переключает экраны.

– А вот что у нас прямо по курсу.

Сотни, мать их так, боевых кораблей.

– Вид сзади.

Все то же самое: сотни гребаных кораблей взяли нас в кольцо.

Мы одни, а их – невероятное множество. Оружие на кораблях Корпорации – настоящие произведения искусства: пушки, лазеры, микросети… А у нас хлам, собранный по кусочкам – из запчастей, которые мы прикупили когда-то в разных частях космоса у барыг; и вот с этим нам прорываться через блокаду.

– Свяжитесь с ними и спросите: не хотят ли они сдаться? – небрежно так приказываю я.

Аллия включает рацию.

– «Ублажение» – флоту, «Ублажение» – флоту! Вы – злобные, тупые уроды. Бойтесь нас и валите по домам.

– Залп наноботами, – велю я.

Аллия ударяет по кнопке – и из торпедных шлюзов вырываются тысячи наноботов.

Аллия тем временем при помощи джойстика регулирует угол обзора бортовых камер, наших верных товарищей. Осматривает пространство вокруг нашей посудины: боевые корабли Корпорации повсюду, построились неровным кругом, блестят корпусами – слабый свет межзвездного пространства ослепляет, отраженный от их зеркальных поверхностей. Наш же кораблик – неопределенного цвета. Их суда – шедевры современного искусства, изящны, будто сотканы из тонких спиц, изогнутых причудливым образом, а наше корыто – чисто функционально и старомодно, его обшивку украшают разве что прямоточные реактивные движки да пушки. Мы смотримся как консервная банка, только с оружием.

Наш корабль постепенно останавливается. Корабли Корпорации собрались в сферу, в центре которой – мы. Этот шар медленно сжимается, будто цветок на закате. Мы замираем, но диаметр шара продолжает уменьшаться. Аллия меняет картинку на экране, и мы видим, как искорки наноботов, подобно сверкающей океанской волне, устремляются на флот противника; каждый нанобот – крохотный, не больше человеческого пальца, кораблик.

Одна искорка вырывается вперед. Она крупнее, размером с футбольный мяч. Этот нанобот такой большой, потому что оснащен термоядерным двигателем, несущим его к цели с невероятной скоростью. Здоровяк мчится к арке из кораблей – те выпускают по нему торпеды, но нанобот виляет, уходит от снарядов, достигает ближайшего корабля и пробивает его обшивку.

На мостик опускается ужасная тишина. Мы представляем, что сейчас творится на вражеском корабле: пробив обшивку, нанобот раскрывается и выпускает наружу тысячи нановоинов, запрограммированных на уничтожение систем судна. Они вгрызутся в корпус корабля, порвут проводку, уничтожат двигатель, выведут из строя ядерный реактор, пробьют дыры в микросхемах.

Обычно это занимает минут десять. Мы ведем обратный отсчет.

На исходе десятой минуты корабль взрывается. Космическую тьму озаряет вспышка. Экипаж – мужчины и женщины – гибнет.

Наше оружие подействовало.

И только тут противник замечает, что пространство наполнено миллионами маленьких искорок, которые с ужасной неумолимостью движутся вовне, будто частицы воздуха, заполняющего собою шар.

Сфера судов Корпорации все сжимается и сжимается, а шар из наноботов все растет и растет. Враг стреляет по ним из всех орудий: летят торпеды, сверкают лучи лазеров – тщетно, потому что наноботы слишком малы и юрки, их таким способом не уничтожить. Тысячи гибнут, но остаются миллионы.

Вражеские корабли идут к центру.

Шар наноботов растет.

– Включить двигатели, – приказываю я.

Мы готовимся.

Круг сужается.

Шар растет.

Сфера становится меньше.

Шар раздувается.

Строй противника дрогнул.

Два корабля отделяются от общей массы и летят прочь. Оставшиеся суда Корпорации продолжают сходиться к центру, а им навстречу взмывают крохотные искорки.

Еще два корабля покидают строй.

Внезапно сфера распадается – флот в панике, в пяти секторах корабли разваливаются на куски.

Оставшиеся корабли направляют огонь на нас. Плазменные излучатели испытывают на прочность наши силовые поля, но кораблей Корпорации все меньше. В конце концов от внушающего благоговейный ужас флота остается пять судов.

– Поехали, – говорю я.

Аллия врубает двигатель. Наш корабль не самый быстрый во Вселенной, но ускорение у него просто ужасное: за пару минут мы разгоняемся до одной трети световой скорости. Мы не стреляем по врагу – почти вся энергия уходит на силовые поля. Несемся прямо к границе распадающейся сферы вражеских судов.

А тем временем наноботы почти столкнулись с кораблями Корпорации. Те один за другим дают задний ход, начинается хаос. А мы ускоряемся и видим, что у них там есть и умники – они чуть отходят в сторону и наблюдают, им ясно, что нам для прорыва самим придется пройти сквозь облако наноботов. Нам, фигурально выражаясь, надо будет насрать на собственный порог.

Аллия ведет корабль, словно пилот истребителя из другой эры – она уклоняется, уходя от запущенных по нам пучков плазмы. Вспышки будто рвут космическое пространство в клочья. Вражеские разряды проходят мимо и бьют по силовым полям судов на другом конце блокадной сферы. Корабли Корпорации делают за нас всю работу – подбивают своих же товарищей…

В рядах флота Корпорации все еще царит беспорядок, перед нами открывается коридор, но чтобы пройти по нему, нужно преодолеть облако наноботов… и что вы думаете? Мы идем сквозь него – наноботы лопаются, коснувшись нашего корпуса. Ведь сделаны они из армированного пластика, а заполнены ароматическим маслом для ванн. Дешевые – не дороже кожуха для движка, вот потому-то нам и не накладно выпускать по нескольку миллионов этих малюток.

Ну да, первый нанобот был настоящий – туго набитый дорогущими нановоинами. Но и только. Остальные наноботы – фальшивка, блеф чистой воды.

Мы легко проходим по коридору вражеских кораблей и устремляемся в открытый космос.

Враг заметил подставу, его корабли возвращаются по местам и перегруппируются, образуя гигантскую В, что значит: «Вам хана!»

Нам точно хана. Мы убегаем от смерти.

Я кричу:

– Полный впере-оод!

– О да, – потирает руки Джейми. – Самый полный вперед!

– Эх-хх… – Я смотрю на контрольную панель. Флот Корпорации настигает. А что вы хотите?! Мы ограничены низкой мощностью двигателя. Низкая она, конечно, относительно, но все равно: попробуйте удрать на лошади от реактивного истребителя.

– Мы обречены, кэ-эп! – рыдает Брэндон, которому и принадлежала идея с фальшивыми наноботами.

И тогда я приказываю:

– Сбросить бомбу из антивещества.

Мы сбрасываем бомбу через задний бомболюк. Здоровенная дура размером с дом, неуклюже покачиваясь, плывет навстречу кораблям Корпорации. Часовой механизм запущен, над бомбой в безвоздушном пространстве взвивается столбик из частиц углерода, формируя гигантскую букву

Выделяется вторая порция намагниченных частиц углерода. Из нее тоже рождается буква, она занимает место под первой. Обе висят в пространстве, четко видимые, их легко прочесть, и они нескоро исчезнут. Вторая буква – буква

Затем появляются

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

ВНИМАНИЮ ВЕРСТАЛЬЩИКОВ!!! Выделенные желтым буквы оформляются как рисунок на стр. 38-40 оригинала-распечатки

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Ха, – думают вражеские капитаны. Очередная уловка.

Не обращая внимания на бомбу, они приближаются. Нам не уйти.

– Поднять парус, – командую я.

– Слушаюсь, кэп, – давит на кнопку Аллия.

Парус у нас – не хай-тек, как, скажем, у Лены на яхте. Это квадратный кусок микромешевой материи размером с сотню футбольных полей. Вот рангоуты выстреливают из чехлов, и он безжизненно повисает в вакууме.

Взрывается бомба.

Ее начинка на пятьдесят процентов состоит из материи и на другие пятьдесят – из антивещества. Две половинки разделены непроницаемым плазменным барьером. Когда барьер перестает действовать, материя и антивещество соединяются, и… Бомба жахает! Как мы и предупреждали. В конце концов, дважды разочаровывать людей – нечестно.

Взрыв – такой мощный, что внушает благоговейный ужас – напоминает рождение новой звезды. Словно из ниоткуда возникло миниатюрное солнце. Корабли, что успели подлететь к бомбе достаточно близко, разрывает на куски. Остальные получают сильные повреждения.

Пошли ударные волны – от эпицентра взрыва расходится рябь, звуковой удар смешивается с потоком энергии, и вместе они словно разрывают саму ткань пространства.

Вторую волну кораблей, которые пережили сам взрыв, будто подхватывает гигантская рука и отбрасывает в сторону – корабли мнет и корежит. Некоторые врезаются в собратьев, и тогда соударение силовых полей отзывается внутри самих судов громоподобным ударом.

Это похоже на игру в космические кегли. Вот многотысячный флот неумолимо преследует жертву, а в следующую минуту его разбрасывает ударной волной, будто в смертельном водовороте.

Ударные волны постепенно ослабевают, но мощи в них еще ого-го! Достигни одна такая нашу колымагу – и все, пиши пропало. Однако волны наполняют наш парус силой пространственных колебаний – он раздувается и с невероятной скоростью утягивает наш кораблик за собой.

Уцелевшие корабли Корпорации перегруппируются и ложатся на прежний курс. Маневрируют, чтобы смягчить воздействие ударных волн, настойчиво продолжают преследование. Их двигатели разгоняются, быстро возвращая кораблям сумасшедшую скорость. Они летят за нами, как птицы, попавшие в ураган.

Но им нас не достать. У нас мощь наших движков, плюс сила ударных волн, словно молоты, бьющие в парус. Мы опасно приближаемся к световой скорости. Постепенно волны гаснут, парус безжизненно повисает, однако скорости мы не теряем.

Сейчас мы испытываем на себе действие эффекта относительности. На мостике мы видим такое, чему позавидовали бы наркоманы со стажем. Картинка плывет, теряется чувство времени. Но Аллия крепко держится курса. Она оседлала волну, зафутболившую нас через галактику.

Кости во мне будто разбили и перемололи. Я даже не могу вспомнить, кто я такой. А мы мчимся все быстрей и быстрей, лавируем между астероидами и планетами, как вспышка света. Врежемся на такой скорости в какой-нибудь камешек – все, нам конец. Но парус мы не опускаем – продолжаем сумасшедший полет.

Лена

Я наблюдаю за битвой с экрана у себя в каюте – и изумляюсь.

Черт подери, говорю я себе.

Воистину, черт подери.

Флэнаган

– Мы живы, кэп, мы прорвались, – говорит Аллия.

Закрываю глаза. Я как выжатый лимон.

– Разбудите, если кто-то еще полезет драться, – бормочу я и засыпаю прямо в капитанском кресле.

Мне снится сон – ужасный, отвратительный, тошнотворный, как всегда, других снов я просто не вижу. В конце каждого такого кошмара меня насилуют или пытают. Хочется проснуться, но еще больше хочется отдохнуть, потому что телу надо восстановить силы.

И я сплю дальше, терплю, зная: наяву мне предстоит пережить события куда страшнее самого жуткого из кошмаров.

Брэндон

Скука смертная, кэпу я пока не нужен. Можно пойти к себе, навестить схрончик запрещенных материалов. У меня там полный набор.

Сигаретки.

ЛСД.

Экстази.

Порнушка на любой вкус.

Амфетамин.

Я листаю хрупкий древний журнал. Посасываю капсулу с ЛСД, но не глотаю – организм слишком разборчив: просто-напросто не принимает в себя никакой наркоты, сразу выбрасывает. Вот она, обратная сторона искусственного улучшения тела – мы просто обязаны вживлять себе анти-наркотные чипы.

В этом есть свои плюсы: можно подключиться к порно-программе через чип, вживленный в подкорку, поглазеть на любую обнаженную женщину, трахнуться с любым мужиком... или с женщиной. Да вообще с кем угодно. Стоит только подумать, и система впрыснет мне в кровь эндорфины или адреналин. Я могу опьянеть, просто икнув. Скажу «курнем», и в ушах загудит, по венам побежит жидкий огонь. Однако это не то… Мне нравится держать сигарету в зубах, полизывать фильтр. Нравится перекатывать во рту капсулу с ЛСД. Ведь это же половина кайфа.

Но я не употребляю. Организм не позволит. Легко забалдеть виртуально, но физически – попросту невозможно. Это я называю облом.

И поэтому я читаю – уж книги-то моя система не отторгает. Я читаю, читаю, читаю… Проходят месяцы, один за другим.

Тем временем флот Корпорации не просто не отстает от нас – он ускоряется. Мы впереди, но у них-то движки помощнее будут. С каждым часом, с каждым днем они разгоняются все больше и больше. А сила ударной волны от взрыва бомбы из антивещества постепенно гаснет. Мы медленно теряем скорость, а враг медленно ее набирает. Рано или поздно он нас настигнет

Такая вот погоня на высоких скоростях. Она продолжается. Пройдет месяцев шесть, прежде чем флот врага приблизится к нам на расстояние торпедного удара. И тогда бой повторится.

Эх, жизнь, романтика!

Я посасываю таблетку.

Держу в одной руке косячок, другой ковыряю скобку на развороте журнала – она будто торчит из пупка нагой девицы.

Мечтаю о победе.

Капитан все талдычит мне, учит: ты, мол, слишком много времени проводишь один. Тебе надо больше общаться. А я не общаюсь, что ли?! Еще как общаюсь – с собой, например, с книгами, с кончиками пальцев, с языком, с девчонками из порножурналов. По-моему, у меня достаточно широкий круг общения.

Жужжит зуммер.

– Брэндон, – ровным голос зовет капитан, – на мостик.

Враг догнал нас и готов напасть.

Я потираю оттопыренную ширинку, нюхаю сигарету, катаю во рту капсулу ЛСД. От женских прелестей на развороте журнала глаз не отвести.

Но я возвращаюсь в настоящий момент. Нажимаю на кнопку, и дверь открывается – выбегаю в коридор. Ничего не поделаешь, порно – время, а войнушке – час.

Школа перевода В.Баканова