Нил Гейман и Майкл Ривз
«Интермир»
Нил посвящает эту книгу своему сыну Майку, который полюбил ее еще в рукописи и с нетерпением ждал, когда сможет взять ее в руки, чем очень нам помог.
Майкл посвящает эту книгу Стиву Саффелу.
От авторов
Книга представляет собой художественный вымысел, однако количество миров бесконечно, и поэтому где-то вымысел неизбежно обернется реальностью. Утверждение, справедливое для одного из множества миров, справедливо и для всех остальных. Может оказаться, что наша история – не вымысел.
ЧАСТЬ I
Глава первая
Однажды я заблудился у себя дома.
Нет, на самом деле все было не так уж и страшно. Недавно к дому пристроили крыло с детской для Головастика (он же – Кевин, мой младший братишка). Строительная пыль рассеялась, рабочие уехали – не меньше месяца прошло. Так вот, однажды, когда мама позвала ужинать, я вышел из своей комнаты, по дороге в столовую свернул не в ту сторону и опомнился, только увидев обои в облачках и зайчиках. Заподозрив, что спутал право с левом, я «исправился» и уткнулся в кладовку.
Проплутав, я кое-как добрался до столовой, где папа и Дженни уже приступили к ужину. Мама встретила меня укоризненным Взглядом. Оправдываться было глупо, поэтому пришлось молча жевать макароны с сыром.
Понимаете, о чем я? У меня, как утверждает тетя Мод, нет «географической шишки», вместо нее – зияющая дыра. Я не отличаю «право» от «лево», а «север–юг» или «запад–восток» для меня и вовсе загадка, что делает приключившуюся со мной историю еще забавнее…
Впрочем, это я поторопился. Попробую рассказать так, как учил нас мистер Димас: не знаешь, откуда начать – начинай с чего-нибудь. Вот с мистера Димаса и начну!
Подходил к концу осенний семестр в десятом классе, и все было нормально, если не считать обществоведения – с ним вечно какие-нибудь неожиданности. Вел этот предмет мистер Димас, отличающийся нестандартным подходом к преподаванию. Например, перед зачетом в середине четверти мы с завязанными глазами втыкали булавки в карту мира – куда попадем, о той местности и будем писать реферат. Мне достался Декатур, штат Иллинойс. Некоторые ныли, получив Улан-Батор или Зимбабве, – не поняли своего счастья. Попробовали бы вымучить десять тысяч слов про дурацкий Декатур…
Мистер Димас всегда так. В прошлом году о нем даже в газете напечатали и чуть из школы не уволили: он объявил два параллельных класса враждующими феодальными кланами, которые должны были в течение семестра заключить мир. Очередная попытка переговоров провалилась, и на большой перемене кланы пошли друг на друга войной. Увлеклись до расквашенных носов. Когда пришли из газеты, мистер Димас сказал: «Война порой нужна, чтобы понять, чем хорош мир. Полезно усвоить, что войну можно предотвратить с помощью дипломатии. Детям лучше убеждаться в этом на школьном дворе, а не на поле боя».
По школе поползли слухи, что мистеру Димасу грозит увольнение. Дело дошло до самого мэра – еще бы, его сыночку в той драке хорошо досталось. Мы с мамой и Дженни (младшей сестренкой) вместо того, чтобы пойти спать, пили какао, дожидаясь возвращения папы с заседания городского совета. Головастик посапывал у мамы на руках – она тогда еще кормила грудью. Папа вернулся за полночь, устало бросил шляпу на стол и объявил: «Семь «за», шесть «против». Димас остается в школе, а я голос сорвал».
Мама налила папе чая, а Дженни стало любопытно, зачем отстаивать мистера Димаса.
– Наша учительница говорит, от него одни беды.
– Верно. Спасибо, солнышко! – сказал папа, отпивая приготовленный мамой чай. – Однако он печется об учениках и подходит к делу с умом. А тебе, чертенок, – он указал трубкой на Дженни, – пора баиньки. Время не детское.
Вот такой у нас папа. К нему, рядовому члену муниципалитета, иногда прислушиваются больше, чем к мэру. Раньше папа был брокером на Уолл-стрит и до сих пор управляет акциями ряда влиятельных жителей Гринвиля, включая и членов совета школы. Городские дела много времени не отнимают, поэтому в остальное время папа водит такси. Я как-то спросил, зачем ему это: дохода от биржевых инвестиций на жизнь хватает, да еще мамина ювелирная мастерская... Папа ответил, что любит знакомиться с людьми.
Думаете, мистер Димас после этой истории испугался и стал осторожнее? Не тут-то было! Для итоговой контрольной по обществоведению он придумал такое, что даже по его меркам зашкаливало: разбил нас по трое на десять команд, завязал глаза (любимая его фишка) и посадил в школьный автобус. Водитель, колеся по городу, высаживал команды наобум, в разных местах. Задание – за отведенное время добраться до контрольного пункта. Без карты. Некоторые учителя, узнав, начали возмущаться, якобы никакое это не обществоведение, но мистер Димас стоял на своем: вокруг – сплошное обществоведение. Он отобрал у нас сотовые, телефонные карточки, кредитки и наличные, чтобы мы не хитрили и не добирались до назначенного места на автобусе, на такси или с помощью родителей, а использовали только собственные знания.
Вот тогда-то все и началось.
Особой опасности мы, конечно, не подвергались – Гринвилю далеко до Лос-Анджелеса, Нью-Йорка или даже злосчастного Декатура. Что с нами может случиться? Разве что сдуру предложишь перевести старушку через дорогу, а она возьмет и сумочкой отлупит. Зато я попал в одну команду с Ровеной Дэнверс и Тедом Расселом, что заранее гарантировало интересное развитие событий.
Школьный автобус укатил, обдав нас дымом из выхлопной трубы. Мы сняли повязки с глаз. Нас привезли куда-то в центр, с этим все ясно. Холодный октябрьский день. Народу почти никого, машин – тоже негусто. Я огляделся в поисках указателей. Ага! Угол бульвара Шекли и Саймак-стрит.
Вот мы где!
От неожиданности я на миг лишился дара речи. Для меня от дома до почтового ящика три шага пройти и не заблудиться – уже подвиг, а тут… Как бы то ни было, я четко знал, где мы: вон, через дорогу – стоматология, куда нас с Дженни недавно на профилактический осмотр возили!
Тед вытащил полученную от мистера Димаса карточку с координатами контрольного пункта.
– Так, нам нужен угол Мейпл и Вейл. Харкер, твой папаша нас не подбросит?
Краткая характеристика Теда Рассела: слово «ум» напишет с ошибками, не потому что тупой (хотя глуп как пробка), а потому что ему все без разницы. Он второгодник, на год нас старше. Ничего толкового от него не дождешься – одни плоские шутки, над которыми даже первоклашки не смеются. Рассела-клоуна пришлось терпеть, потому что в команде с нами была Ровена Дэнверс (я пошел бы на все, лишь бы оказаться рядом с ней).
В школе наверняка найдутся девчонки красивее и умнее, но меня они не интересовали. Ровена была единственной. Прошли впустую целых два года настойчивых попыток доказать, что я – не просто безликий статист в кинофильме ее жизни. Она меня по-прежнему не замечала. За все время учебы мы с ней едва ли пятью фразами перекинулись, и те типа «Это не ты выронила?» или «Здесь занято?». Для бурного романа маловато, но ее слова навсегда запечатлелись в моей памяти.
Сегодня представился случай переломить ситуацию, сделать так, чтобы Ровена обратила на меня внимание. На пятнадцатом году жизни я впервые влюбился по-настоящему. Да-да! Это было настоящее, серьезное чувство, а не просто мимолетное увлечение. Ровену Дэнверс я любил безумно, страстно и пылко. Набравшись смелости, я признался в этом родителям: «Если случится чудо, и она меня заметит, то у нас будет величайший роман века». Мама с папой догадались, что я не шучу, и подкалывать не стали. Они все поняли и пожелали мне удачи. Мы с ней – как Тристан и Изольда (не знаю, кто это; про них папа сказал) или как Сид и Нэнси (кто такие – без понятия, их привела в пример мама). Оставалось произвести впечатление на Ровену Дэнверс. Какая разница, что умения не заблудиться в двух улицах для большой любви маловато по шекспировским меркам. Будем работать с тем, что есть!
И я сказал:
– Понятно, где мы.
Тед и Ровена недоверчиво посмотрели на меня.
– Ага, как же, я лучше снова повязку нацеплю! Пойдем, Ровена! – Тед ухватил ее за руку. – Все знают: Харкеру руки за спиной завяжи – собственной задницы не найдет.
Ровена высвободила руку. Видно было, что она не горит желанием пройти пять-шесть кварталов в сопровождении Теда Рассела, но блуждать вслепую до вечера – перспектива не из приятных.
– Джои, ты точно знаешь, где мы, или тебе кажется?
Любимая взывает о помощи! Да по такому случаю я с Луны до дома пешком дойду!
– Точно! – заявил я с убежденностью лемминга, наивно полагающего, что он бежит к морю поваляться на песочке. – За мной!
Я уверенно направился вниз по улице.
После секундного раздумья Ровена пошла за мной.
Тед ошарашено посмотрел ей вслед и презрительно отмахнулся:
– Ну, привет, покойнички! Скажу Димасу, чтобы высылал спасателей! – крикнул он вдогонку и радостно заржал.
Типичный Рассел: сам себе клоун – сам себе зритель.
Ровена догнала меня, и мы молча пошли через Аркрайт-парк, на север (наверное) до Коринфа.
Кварталов через шесть я осознал весьма важную вещь: определить местонахождение – только полдела, главное – понимать, куда идешь. С этим было плохо: через пару минут я потерялся окончательно. Хуже всего, что Ровена смотрела на меня так, словно об этом догадывалась.
Я испугался. О том, чтобы подвести Ровену, и речи не могло быть, но и позориться перед ней не хотелось.
– Подожди здесь, – попросил я и, не дожидаясь ответа, рванул вперед.
В лихорадочных поисках указателя или узнаваемого ориентира я свернул за угол. Дом в конце квартала показался знакомым, и я припустил по бульвару Аркрайт, чтобы приглядеться.
Погода в Гринвиле капризная. Город стоит на реке Гранд, которая приносит ощутимую пользу: пивная промышленность процветает, да и туристы приезжают полюбоваться на водопады и насладиться природой. Но чуть похолодает, и по городу клочьями расползается туман.
Один такой клок вихрился на углу Аркрайт и Коринфа. Не раздумывая, я влетел в туманное облако. Оно облепило меня, оседая на лице холодными бисеринками. Обычно когда стоишь в тумане, он слегка рассеивается. Этот же, наоборот, оказался плотным и серым, как дым.
Я пробирался сквозь облако, но меня это не особенно занимало. Важнее было определить, где мы находимся. В тумане мерцали разноцветные огоньки. Странное зрелище – домов не различить, виднеются только светящиеся фонарики и лампочки.
Туман закончился, когда я свернул на Фолбрук и замер как вкопанный, не узнавая вообще ничего. Через дорогу – арка «Макдоналдса» в зеленой шотландке. Я ее раньше не замечал… Шотландская неделя, что ли? Странно. Впрочем, мои мысли целиком занимала Ровена: как, оправдываясь, не выглядеть полным идиотом? Похоже, выхода не было. Оставалось одно – прийти с повинной и сознаться, что я завел ее неизвестно куда. Приятного в этом столько же, сколько в визите к стоматологу.
Туман почти рассеялся. Запыхавшись, я добрался до перекрестка, где Ровена, дожидаясь меня, разглядывала витрину зоомагазина.
Тронув ее за плечо, я сконфуженно пробормотал:
– Прости. Случилось чудо – Тед оказался прав.
Она обернулась.
Когда я был совсем маленьким, до нашего переезда в Гринвиль, еще до рождения Дженни, мы жили в Нью-Йорке. Мама взяла меня в универмаг «Мэйси» покупать рождественские подарки. Я шел за ней след в след и, честное слово, ни на секунду не терял из виду мамино синее пальто. Мы ходили по магазину, я вдруг испугался, что потеряюсь в толпе, и схватил маму за руку. Она обернулась…
Оказалось, что это не мама, а какая-то чужая тетка в синем, как у мамы, пальто и с похожей прической. Я, конечно, разревелся, меня куда-то увели, дали газировки, отыскали маму. В общем, все закончилось благополучно. Никогда не забуду охватившее меня чувство беспомощной растерянности, когда на месте одного человека вдруг оказался другой.
И вот теперь – то же самое. Совершенно незнакомая девушка, вовсе не Ровена – хотя похожа, как сестра, и одета так же, в черную, как у Ровены, бейсболку.
Ровена обожала свои светлые волосы и не раз повторяла, что отрастит их длинными-предлинными и никогда в жизни не острижет.
Стоящая передо мной девушка острижена короче некуда, почти «ежиком». С чего я взял, что она похожа на Ровену? Если присмотреться, они совсем разные. У Ровены глаза голубые, а у этой – карие. Незнакомая девчонка в коричневом пальто и черной бейсболке остановилась поглазеть на щенков в витрине. Я озадаченно отпрянул.
– Извини… – пробормотал я. – Обознался.
Не говоря ни слова, она смотрела на меня так, будто я – маньяк в хоккейной маске с бензопилой в руке, вылезший из канализационного люка.
– Прости, я, честное слово, не хотел. Ошибочка вышла.
Девчонка молча кивнула, развернулась и, поминутно оглядываясь, пошла к перекрестку, откуда неожиданно припустила со всех ног, будто за ней черти гонятся.
Конечно, надо было еще раз извиниться за то, что напугал, но у меня и без того проблем хватало.
Заблудился в центре Гринвиля. Отстал от товарищей по команде. Мелочи на проезд нет, всю сдали. Зачет по обществоведению – в пролете.
Оставалось только одно.
Я снял ботинок.
Под стелькой лежала свернутая бумажка в пять долларов – мама подсовывает на всякий пожарный. Надев ботинок, я разменял банкноту и доехал до дома на автобусе, всю дорогу сочиняя оправдания для мистера Димаса, для Ровены и даже для Теда. Подхватить бы какую-нибудь жуткую заразу, чтобы до самого конца семестра в школу не пускали…
Вообще-то я не надеялся, что проблемы исчезнут по возвращении домой, но хоть место будет знакомым – не потеряюсь.
Тогда я еще не подозревал, что такое – потеряться по-настоящему…
Глава вторая
Ехал я, как в тумане. Через несколько остановок я бросил смотреть в окно и уткнулся взглядом в спинку переднего сиденья. В проплывающих за окном автобуса улицах что-то смущало – ничего конкретного, пальцем не покажешь, и все же… Что-то не так. Эта зеленая шотландка на арках «Макдоналдса» – интересно, что у них в меню?
Или вот машины. Папа рассказывал, что в детстве они с друзьями легко отличали «форд» от «шевроле» или от «бьюика». Сейчас все машины «на одно лицо», но отчего-то, как по заказу, только ярких цветов: оранжевые, травянисто-зеленые, жизнерадостно-желтые. За всю дорогу – ни одного черного или серебристого автомобиля.
Мимо промчался полицейский фургон, завывая сиреной и сверкая мигалками. Мигалки вспыхивали зеленым и желтым, а не красным и синим, как обычно.
После этого я до самого дома не сводил глаз с потрескавшейся серой дерматиновой обивки сиденья. На полдороге меня охватил страх: сейчас приеду, а наш дом куда-то делся, на его месте – пустой участок или (еще страшнее) другой дом, где живут не папа с мамой, сестрой и мелким, а совсем чужие люди. И куда деваться?
Выскочив из автобуса, я пулей пролетел три квартала до дома. Снаружи – никаких изменений: тот же цвет стен, те же клумбы, те же ящики с цветами на окнах, на крыльце под навесом ветер перебирает те же колокольчики. Я чуть не прослезился на радостях. Пусть вокруг творится что-то невообразимое, но дом – это дом, он никуда не делся.
Открыл дверь и вошел.
Пахло домом – нашим, не чужим. Все, отмучился.
На первый взгляд, внутри ничего не изменилось, однако в холле ощущалось что-то неладное: странные мелочи, неприметные детали, когда не знаешь, что и думать. Узор на ковре немного другой – но кто его помнит, узор на ковре? В гостиной должна висеть моя детсадовская фотография, только вместо нее почему-то – портрет похожей на меня девчонки моего возраста. Ах да, родители давно собирались сделать хорошую фотографию Дженни…
И тут меня оглушило – как в прошлом году, на водопадах, когда бочка ударилась со всего размаху о камни и раскололась: в глазах поплыли цветные пятна, все вокруг встало с ног на голову, а потом резкая боль…
Вот оно, отличие – такое, что снаружи не увидишь. Мы же сделали весной пристройку – детскую для мелкого, Кевина! А тут ее нет.
Я посмотрел на площадку второго этажа – если приподняться на цыпочки и вывернуть до невозможности шею, то видно самое начало коридора, ведущего в пристройку. Осторожно поднявшись на пару ступенек по лестнице, я пригляделся повнимательнее.
Безрезультатно – пристройки как не бывало.
«Если это шутка, – подумал я, – то сыграл ее мультимиллионер с дурацким чувством юмора».
Сзади послышались шаги. Обернувшись, я увидел маму.
Точнее, не совсем.
Та же история, что с Ровеной – вроде она, а вроде и не она: джинсы и какая-то незнакомая футболка, прическа прежняя, очки другие. Мелочи, опять мелочи…
Протез – уже не мелочь.
Короткий рукав футболки едва прикрывал искусственную руку из металла и пластмассы. Я уставился на нее, и удивление на мамином лице (она, как и Ровена, меня не узнавала) сменилось подозрением.
– Ты кто? Что тебе здесь надо?
Мне хотелось одновременно смеяться, плакать и вопить от ужаса.
– Мама, – безнадежно проговорил я, – ты меня не узнаешь? Это я, Джои!
– Джои? Мальчик, я не твоя мама и никаких Джои не знаю.
Что тут скажешь? Я не сводил с нее глаз, совершенно растерявшись.
Из глубины дома послышался девчоночий голос:
– Мам? В чем дело?
В глубине души я догадывался, кого увижу, и голос за спиной мои подозрения подтвердил.
Девчонка с фотографии.
Нет, это не Дженни. Темно-рыжие волосы, веснушки, вид слегка обалделый, как будто ее выдернули из глубоких раздумий. Похоже, моего возраста – значит, точно не сестра. В общем, чего душой кривить – один в один я, родись я девчонкой.
Мы изумленно уставились друг на друга.
Негромко, как будто издалека, раздался голос ее мамы:
– Джозефина, иди к себе, быстренько!
Джозефина?
Тут я все понял. Вот она, горькая истина.
Меня больше нет. Каким-то непостижимым образом меня вычеркнули из жизни. Не совсем удачно: я все-таки здесь, но, кроме меня самого, никто не подозревает о моем существовании. В здешней измененной реальности первой в семье мистера и миссис Харкер родилась девочка, а не мальчик. Не Джозеф, а Джозефина.
Миссис Харкер – до чего же непривычно! – не сводила с меня пристального взгляда, в котором настороженность смешивалась с любопытством. Ну да, фамильные черты у меня выражены ярко.
– Я тебя откуда-то знаю… – Она недоуменно наморщила лоб. Сейчас догадается, почему мое лицо ей так знакомо, припомнит, что я назвал ее «мама» – и ее жизнь перевернется, как и моя.
Это не мама. Как бы мне ни хотелось, чтобы это была она, это – посторонняя женщина, как та незнакомка в синем пальто, которую я перепутал с мамой в универмаге.
Я выскочил на улицу.
До сих пор не пойму, почему я сбежал: то ли потому, что не в силах был все это терпеть, то ли потому, что не хотел, чтобы эта женщина ощутила то же, что и я – мир может расколоться, как зеркало, по которому треснули молотком. Я не хотел, чтобы она поняла, что так может произойти с кем угодно, потому что с ней – и со мной – это уже произошло.
Прочь из дома, по улице, вперед, как можно дальше отсюда… Наверное, мне казалось, что если бежать со всех ног, то время повернется вспять, и все станет как прежде. Не знаю, может, и получилось бы – я не выяснял.
Внезапно воздух передо мной задрожал, как зыбкое марево, только с серебряными переливами, и в нем открылась брешь: дырка в другой мир. Я успел разглядеть психоделический пейзаж по ту сторону – какие-то плавающие в воздухе геометрические фигуры и переливающиеся цвета.
В дыру шагнуло – нечто.
Я сразу не разобрал, что или кто. Наверное, человек – в плаще и в шляпе. Он поднял голову, и из-под полей шляпы показалось его лицо.
Мое лицо.
Глава третья
Вот оно что! На незнакомце была маска с зеркальной, как ртуть, поверхностью. Мне стало не по себе: глядя в блестящее серебристое лицо, я смотрел на свое перекошенное отражение.
Вид совершенно идиотский: россыпь веснушек, гнездо темно-рыжих волос, расширенные карие глаза, на губах странная гримаса, как у мультяшного персонажа, смесь удивления и – чего скрывать? – страха.
Сперва я решил, что передо мной – робот из жидкого металла, как в кино. Потом подумал, что это пришелец. Мелькнула запоздалая догадка: кто-то из приятелей раздобыл крутую маску и прикалывается. Человек заговорил, и мои подозрения подтвердились: голос смутно знакомый. Из-за маски не понять, чей, но – знакомый.
– Джои?
Вместо ответа – невнятный хрип.
Он шагнул ближе.
– Это, конечно, все слишком внезапно, но поверь…
Так и подмывало ответить, что внезапней некуда. Мой дом – не мой, родные – не мои, девушка – не моя (Ровена никогда не считалась моей девушкой, но это детали). Все, что было надежным и неизменным, стало зыбким, как желе, а у меня вот-вот крыша поедет.
Странный тип в зеркальной маске тронул меня за плечо, и «вот-вот» превратилось в «уже». Какая разница – знаю я его или нет? Мистер Димас учил нас (и мальчишек, и девчонок) обороняться от взрослого мужчины. «Надо метить не в пах, – разъяснял он будничным тоном, – а прямо в живот, через пах. Потом ноги в руки – и бежать, не проверяя, как он там». Я изо всех сил поддал коленом...
...и чуть коленную чашечку не выбил. Броня у него под плащом, что ли?
Взвыв от боли, я обхватил ногу. Урод ехидно ухмылялся под зеркальной маской.
– Все в порядке? – осведомился он все тем же смутно знакомым голосом. Не участливо – скорее, насмешливо.
– Еще бы! Я понятия не имею, что происходит, потерял родных и, кажется, ногу сломал. А так – все хорошо!
Хотелось сбежать, но для этого нужны две здоровые ноги. Я вздохнул поглубже и собрался с мыслями.
– Сам виноват, дурить не надо было. Я надеялся перехватить тебя до того, как ты Уйдешь… Не успел. А ты хорош: устроил показательный перелет, засветился везде, где мог.
Я понятия не имел, о чем он. Последний раз я летал на самолете на пасху – мы всей семьей навещали тетю Агату. Какие перелеты? Ушибленное колено ныло.
– Ты кто? – наконец спросил я. – Сними маску!
Не снял.
– Зови меня Джей, – ответил он. То ли имя, то ли буква. Незнакомец протянул руку, ожидая, что я ее пожму.
Рукопожатия не случилось – неизвестно, случилось бы оно вообще. Внезапно полыхнула зеленая вспышка, что-то грохнуло. Я ослеп и оглох одновременно.
– Беги! – крикнул Джей. – Да не туда – обратной дорогой! Я их задержу.
Я никуда не побежал, а наоборот, застыл как вкопанный.
В воздухе, примерно метрах в четырех над нами, повисли три сверкающих серебряных диска. На каждом, как серфингист на гребне волны, балансировал человек в сером облегающем комбинезоне, держа наготове сеть с грузилами: такие бывают у рыбаков – или у гладиаторов.
– Джозеф Харкер! – ровно и бесстрастно прозвучал голос с небес. – Сопротивление бесполезно. Не пытайтесь скрыться, – «гладиатор» для убедительности помахал сетью.
Сеть потрескивала электрическими разрядами, по ячейкам пробегали голубые искры. Я понял, что ловить будут меня. Если поймают, то будет очень больно.
– Беги! – отпихнул меня Джей.
Я, не мешкая, припустил как ошпаренный.
Кто-то из «серфингистов» взвыл от боли. Машинально оглянувшись, я увидел, как с диска падает тело. Похоже, Джей постарался.
Двое понеслись за мной по воздуху, не отставая ни на шаг. Их тени скользили по земле у меня под ногами, так что можно было не оборачиваться.
Я чувствовал себя диким зверем из фильма про живую природу – львом или тигром, за которым гонятся охотники, чтобы усыпить. Если зверь бежит по прямой, его обязательно схватят. Надо петлять. Я рванулся в сторону. Как оказалось, вовремя – едва не накрыло сетью, задевшей правое плечо. Рука тут же онемела – пальцами не пошевелить.
Тогда я переместился.
Как – понятия не имею; не знаю даже, что сделал. На секунду туман стал плотнее, замерцали огни, послышался перезвон колокольчиков на ветру – и я остался в одиночестве. Преследователи исчезли, таинственный мистер Джей с зеркальным лицом тоже куда-то подевался. Обычные октябрьские сумерки: мокрые листья лепятся к бордюру, сонный Гринвиль живет привычной тихой жизнью.
Бешено колотилось сердце, готовое выпрыгнуть из груди.
Я шагал по Мейпл-роуд, на ходу потирая онемевшую руку, пытаясь отдышаться – и понять, что происходит.
Мой дом – больше не мой. Для живущих в нем людей я – никто. Меня почему-то преследуют странные типы на летающих крышках от канализационных люков и незнакомец в бронированных штанах с зеркалом вместо лица.
Что делать? Идти в полицию? Ага, разбежался! К ним с такими байками по сто раз на дню приходят, и все рассказчики тут же отправляются по назначению: в психушку.
Только один человек мог меня выслушать. Я свернул за угол. Передо мной выросло здание школы.
Нужно срочно отыскать мистера Димаса.
Глава четвертая
Школе нашей лет пятьдесят. Когда я был помладше, ее на пару месяцев закрыли – асбест удаляли. На заднем дворе примостились два временных трейлера – изостудия и лаборатория, для которых до сих пор обещают пристроить дополнительное крыло. Здание осыпается, в коридорах стоит смешанный запах сырости, пиццы и пота… Большой любви к школе в моих словах не находите? Правильно, восторгаться нечем. Однако сейчас роднее для меня места не было.
Я взбежал по лестнице, настороженно поглядывая на небо, где в любой момент могли появиться «гладиаторы» на летающих дисках. Нет, все чисто.
Внутри все спешили по своим делам, на меня – ноль внимания.
Шел пятый урок, коридоры опустели. Торопливо, почти бегом, я направился в кабинет мистера Димаса. Любимым учителем его не назовешь (одни убойные зачеты чего стоят!), но в критической ситуации он головы не потеряет, точно знаю.
Ситуация у меня самая что ни на есть критическая. Кстати, если подумать, кто меня втравил во все это? Он.
Быстрым шагом я добрался до кабинета, заглянул в дверное стекло. Перед мистером Димасом на столе лежала стопка тетрадей. Я постучал. Не поднимая головы, он сказал: «Войдите!» – и продолжал проверять работы.
Я приблизился к столу. Мистер Димас сосредоточенно водил взглядом по строчкам.
– Мистер Димас! – окликнул я, стараясь унять дрожь в голосе. – Можно вас на минутку?
Он поднял голову, взглянул на меня и почему-то выронил ручку. Я слазил за ней под стол, положил на место.
– Что-то не так? – спросил я.
Мистер Димас побледнел, перепугался (это до меня дошло не сразу) и удивленно разинул рот. Несколько раз мотнув головой (папа сказал бы: «паутину стряхнул»), он уставился на меня и, подумав, протянул руку.
– Пожми! – скомандовал он.
– Э-э... мистер Димас... – не хватало только, чтобы он тоже свихнулся, как остальные.
Ноги подкашивались от нахлынувшего ужаса: остался хоть один взрослый в трезвом уме?
Пальцы мистера Димаса подрагивали, но руки он не убирал.
– Вы как будто привидение увидели, – заметил я.
Учитель сурово глянул на меня:
– Джои, не шути так. Если ты Джои, конечно. Пожми!
Я протянул ему руку. Он сжал ее почти до боли, словно проверяя, что в ней есть и плоть, и кровь, и глянул мне в глаза.
– Ты настоящий. Ты существуешь. Что это значит? Ты и впрямь Джои Харкер? Сходство поразительное.
– Да правда же! – честно сказать, я готов был разреветься, как маленький. Неужели у него крыша поехала? Он всегда мыслил здраво – на свой лад, конечно… Как-то раз в местной газете «Гринвиль курьер» мэр Хэнкль назвал мистера Димаса «нелепым, как снегоуборочная машина в разгар лета», но особых возражений это ни у кого не вызвало.
Мне позарез нужно было с кем-то поделиться. Выбирать не приходилось.
– Понимаете, – начал я, – сегодня… что-то странное происходит. Вы – единственный, кто может мне помочь.
Мистер Димас слабо кивнул, бледный как полотно. В дверь постучали, и он с облегчением произнес: «Войдите!»
Стучал, как выяснилось, Тед Рассел. В мою сторону он даже не посмотрел.
– Мистер Димас, тут такое дело: родители обещали машину, если без двоек в семестре, иначе я пролетаю. У меня ведь двойка выходит?
Оказывается, есть вещи, которые никакая альтернативная реальность изменить не в силах – Тед из плохих оценок не вылезает ни тут, ни там.
Огорчение на лице мистера Димаса сменилось раздражением:
– Эдвард, я-то здесь причем?
Наконец-то учитель пришел в себя.
От облегчения я встрял, не подумав:
– Он прав, Тед. Чем позже ты сядешь за руль, тем лучше для города. Ты же вообще ходячая авария.
Тед обернулся. Неужели врежет при учителе? Теда Рассела хлебом не корми – дай стукнуть кого послабее, а это, считай, полшколы. Он живо замахнулся, и неожиданно понял, что перед ним – я.
Кулак замер в воздухе, а оцепеневший Тед отчетливо произнес:
– Матерь божья, мой судный час настал!
Разрыдавшись, он вылетел из кабинета и помчался со скоростью света, как будто за ним гнались. «Так бегут от смерти», – мелькнула мысль.
Я недоуменно посмотрел на мистера Димаса. Он подволок ногой стоящий рядом стул.
– Садись, – велел учитель. – Нагни голову. Дыши медленно.
Я подчинился – вовремя, потому что окружающая действительность (во всяком случае, кабинет) начала как-то нехорошо плыть перед глазами. Через минуту все встало на свои места, и я поднял голову. Мистер Димас внимательно наблюдал за мной.
Он вышел из кабинета и вернулся с пластиковым стаканчиком.
– Вот, попей.
Я отхлебнул воды. Полегчало. Самую малость.
– Со мной весь день творилось что-то странное, а теперь вообще не знаю, что думать. Может, вы мне объясните?
Он кивнул.
– Кое-что объясню: и что на Эдварда нашло, и на меня. Видишь ли, в прошлом году случилось несчастье – Джои Харкер утонул на водопадах реки Гранд.
Остатки здравого смысла надо было сохранить во что бы то ни стало.
– Да не утонул я! Потрепало меня здорово, на ногу четыре шва наложили. Папа сказал, что это – урок на всю жизнь, и что глупее ничего не придумаешь. Да я бы сроду по водопаду в бочке не спустился, но Тед подначивал, что мне слабо…
– Ты утонул, – ровным голосом произнес мистер Димас. – Я своими руками вытаскивал твое тело из реки. И произносил надгробную речь.
– Ой…
Мы оба умолкли.
Решив, что молчание слишком затянулось, я полюбопытствовал:
– А что было в речи?
Вы бы на моем месте не поинтересовались?
– Много хорошего. Я сказал, что у тебя было золотое сердце, вспомнил, как ты все первое полугодие никак не мог запомнить, где какой класс, и как мы высылали народ на поиски, когда ты плутал по дороге в спортзал или в лабораторию-трейлер.
Щеки обожгло.
– Супер! – саркастически заметил я. – Всегда хотел, чтобы меня именно таким запомнили.
– Джои, – мягко спросил мистер Димас. – Почему ты здесь?
– Говорю же, происходит не пойми что, – если мистеру Димасу объяснить все по порядку, он обязательно разберется... Неожиданно в комнате стемнело. Бывает, что солнце уходит за тучу, или небо зловеще чернеет перед грозой, или мрак накрывает землю во время полного затмения – так вот, это все не то. В кабинете мистера Димаса темнота была осязаемой – плотной и холодной на ощупь.
Из мглы смотрели глаза.
Сгустившись, тьма приняла очертания женщины с длинными черными волосами: хрупкой, миниатюрной, с пухлыми губами кинозвезды эпохи моего детства и зелеными-презелеными глазами, как будто она надела цветные линзы – вот только линз не было.
Кошачьи глаза. Не в смысле формы. Она смотрела на меня, как кошка на птенца.
– Джозеф Харкер, – произнесла она.
– Да, – подтвердил я. Как выяснилось, зря – она сразу же меня заколдовала.
По-другому не объяснишь. Незнакомка пальцем начертила зависший в воздухе огненный знак – нечто среднее между китайским и египетским иероглифом – и одновременно произнесла заклинание, которое, трепеща, поплыло по кабинету. Заклинание и знак вытеснили из головы все мысли, кроме одной: смысл моего существования в том, чтобы повсюду следовать за этой женщиной, даже если это будет стоить мне жизни.
В растворившуюся дверь вошли двое. У первого никакой одежды не наблюдалось, кроме тряпки на бедрах типа подгузника. Вдобавок он был лыс, то есть абсолютно безволос – ходячий ужас даже без татуировок, которые покрывали каждый миллиметр его кожи от макушки до ногтей на ногах. Выцветшие голубые, зеленые, красные и черные рисунки теснились, переплетаясь между собой, но четко разглядеть не удавалось ни одного, хотя жуткий тип стоял в пяти шагах.
Второй вырядился в джинсы и футболку, которая была ему мала и оставляла открытой полоску живота. Самое страшное, что живот, он… он был прозрачный. Как медуза. Под студенистой кожей просматривались кости, нервы, и все остальное. Такая же масляная пленка кожи обтягивала череп, и под ней дрожали, сплетаясь, кости, мышцы и сухожилия.
Незнакомка прибытию этих двоих не удивилась, только небрежно махнула рукой в мою сторону.
– Поймала. Проще простого – как амброзию у сильфа отобрать. Пойдет за нами как привязанный.
Мистер Димас резко поднялся.
– Девушка, что это вы себе позволяете? Нельзя же… – незнакомка шевельнула пальцем, и учитель застыл столбом. Напрягая мускулы, он изо всех сил пытался сдвинуться с места, сопротивляясь каждой клеточкой своего тела, но ничего не получалось.
– Где условились? – спросила женщина с каким-то неожиданно пошлым акцентом, раздражающим еще и потому, что мне предстояло следовать за ней до конца жизни.
– Снаружи, у дуба, пораженного молнией, – ответил человек-медуза вязким, чавкающим как глина, голосом. – Там нас заберут.
– Хорошо. Не отставай! – бросила она мне, как шкодливому псу, и, развернувшись, вышла из кабинета.
Я послушно тронулся следом, проклиная себя на каждом шагу.