Перевод Ю. Фокиной

 

Надин Хаобш

Откровения королевы глянца

 

от автора «О красоте по секрету»

 

 

 

Моей маме Нэнси. Я тебя люблю

 

Глава 1

 

Боже.

Боже Всемогущий.

У меня оранжевые волосы.

Как меня угораздило?

Краску распределила по голове аккуратнейшим образом, намазала волосы до самых кончиков, выждала ровно пятнадцать минут. Напялила идиотские резиновые перчатки и включила таймер на плите, чтобы не передержать.

Откуда взялся оранжевый цвет?

Проклятье!

Спокойно. Дыши глубже. Всё не так плохо. Цвет, если уж на то пошло, вовсе не оранжевый. Скорее… рыжий. С янтарными нотками. С оттенком паленой охры.

Белла, кого ты обманываешь? Он морковный.

– Твою мать!

В тесной ванной эхо отзывается довольно долго. Блуждает между флакончиков с муссом, антивозрастной сывороткой, кремом для век, тушью для ресниц. Интересно, Эмили Тайлер меня слышит? (Эмили – моя соседка.) Наши спальни разделяет холл, но стены тонюсенькие. Небось Эмили уже скрипит свое вечное «Белла, что ты опять натворила?»

– Ничего! Всё в порядке! Я просто… споткнулась!

Упреждающий ответ. Страшно представить выволочку, которой мне грозит появление Эмили на пороге ванной. Никогда в ее глазах не реабилитируюсь.

Нужно срочно исправить положение. Я не кто-нибудь, я корреспондент глянцевого журнала, у меня своя колонка. Должность предполагает способности самостоятельно выкраситься, причем так, чтобы не походить на хэллоуинскую тыкву. На сей раз всё действительно скверно. Брови, спаленные при попытке осветления, с сегодняшней катастрофой и рядом не лежали. А у меня через час интервью для «Нью-Йорк пост». Если я появлюсь в таком виде, то-то коллеги по индустрии красоты повеселятся. А Лариса Линкольн, редактор «Enchante» и моя непосредственная начальница, конечно же, решит, что колонка «Проверено на себе» заслуживает лучшего автора, и уволит меня, и я останусь без средств, и жить в Нью-Йорке будет мне не по карману. Я превращусь в бомжа. А самое страшное – придется возвращаться в Огайо. Я ж говорю: Армагеддон.

И всё из-за краски для волос. Чертовы производители!

Я мысленно ругаю себя на чем свет стоит – запаниковала! раскисла! Белла, соберись в кучку! Речь всего-навсего о волосах.

Что делать? Перекраситься обратно в блондинку? Тогда, пожалуй, половина волос вылезет. И вообще, зачем я всю процедуру затеяла? Затем, чтобы влезть в шкуру брюнетки.

ПОЧЕМУ? Почему я вздумала краситься за два часа до интервью? Я же Нортвестерн закончила. У меня же диплом журналистки. Каковой диплом предполагает наличие мозга. А вот мои поступки в последнее время предположение это опровергают. Я без конца попадаю в подобные ситуации. В ушах гремит папулин командирский голос (минус пятнадцать лет, ужин с полковником): «Язык у нашей Беллы подвешен, этого не отнять, только хоть бы раз она что умное выдала. То ли дело Сьюзан. Ну, да она ведь старшенькая, чему ж тут удивляться». Мама стискивает мне руку под столом, лепечет: «Чак, пожалуйста, перестань противопоставлять девочек. Каждая из них одарена по-своему». Еще бы. Иначе как бы я грант получила, этакая законченная бестолочь?

На разруливание ситуации у меня час. Потом надо поймать такси до «Памплоны», где любят собираться труженики индустрии красоты и где у меня встреча с журналисткой из «Пост». Если бы даже я решила перекраситься обратно в блондинку, а мироощущение брюнеток отложить до завтра, мне всё равно не успеть. И вообще, меня будут фотографировать, а я не намерена второй раз за день полагаться на собственные способности к колористике. Это было бы уж совсем глупо. У меня сегодня первое настоящее интервью, причем в одной из самых читаемых и влиятельных газет в Штатах… а вид, будто я голову в чан с морковным соком окунула.

Может, шляпку надеть? Правда, у меня нет шляпки. Ни одной. Я их не терплю. Появиться в шляпке еще хуже, чем с морковной шевелюрой. А если шарфик завязать? Джеки О носила на голове шарфик. И принцесса Грейс. Правда, носила она его в Монако, в начале семидесятых. А у нас тут Нью-Йорк. Пожалуй, на несостыковке-то и получится сыграть. Фотограф подумает, я – дива. А дивы, как известно, на чужие тренды не реагируют – они свои задают.

Я мчусь в спальню и судорожно шарю в комоде. Вот уже несколько лет мне дарят разнообразные шарфики (в довесок к «спасибо» за промоушн товаров и услуг), а я их, шарфики в смысле, не ношу. Ну вот и долежались.

На кровати не меньше полусотни пестрой радости. Выхватываю два шарфика. Из них мне предстоит выбрать. Кремовый шелковый «Гермес» с неизбежным принтом в виде цепочек? Или психоделический синий «Пуччи» (чистый хлопок, геометрический бело-зеленый рисунок)?

Выбор в пользу «Пуччи» – у меня к нему больше подходящих вещей (пальто А-силуэта, короткое прямое платье, сапоги до колена и солнечные очки). Практически готовый образ. Чем нелепее, тем лучше – я не первый год присутствую на фотосессиях и знаю, как фотографы любят непредсказуемые прикиды. Еще полчаса назад я и сама не могла предсказать, что выряжусь в ретро.

Однако закрепить шарф на голове куда труднее, чем я думала. Интересно, как это звездам удается на раз-два? Сначала я завязала шарф под подбородком – вид как у королевы Елизаветы, прогуливающей собак. А если обернуть концы вокруг шеи и закрепить сзади, вид как у монахини-бенедиктинки.

Пятнадцать минут манипуляций с шарфом – результат нулевой. Правда, удалось соорудить тюрбан, но ориентир-то был – Сан-Тропе, Роже Вадим в непосредственной близости, а не Мозамбик, солнце высоко, колодец далеко.

Осталось полчаса. В ресторане наверняка соберется целая куча глянцевых издателей, и менять место встречи поздно. Надо что-то делать.

Внезапно меня осеняет, причем так ярко, что остается недоумевать, как не осенило сразу. Ответ очевиден: Ник.

Ник Дарлинг – один из ближайших моих друзей, стилист-визажист. Кем он только ни занимался – и Джулией Робертс, и Джессикой Симпсон, и Кейт Хадсон, и Бейонси, и Джей Ло, и Риз Уизерспун (список ограничивается только вашей эрудицией). Я ему не один месяц названивала – хотела звездных подробностей. В конце концов виртуальная дружба трансформировалась в реальную. Ник проник в теснейший мирок, состоящий из меня, Эмили и Джойслин Ривз, которая работает в рекламном агентстве. Пока мы с Ником живьем не встретились, я ошибочно полагала его голубым, причем выводы делала сугубо из его профессии. Достаточно было пять минут понаблюдать, как Ник улещивает трех девиц модельной внешности «продолжить у него дома», чтобы раскаяться в своем мнении.

Ник отвечает после четвертого гудка.

– Слушаю.

Голос глубокий, с ленцой. Был бы даже и сексуальным, если бы я не знала, какой Ник потаскун. Мы с Джосс и Эмили без конца его на эту тему подкалываем. Ему, понятно, только льстит.

– Привет! Это Белла.

Короткая пауза.

– Белла? Что стряслось?

– А что стряслось? – Голосок невиннейший. – Ничего не стряслось. Почему сразу такие выводы?

– Не гони пургу, – со смехом перебивает Ник. – По голосу слышно: ты в панике. Что на сей раз натворила?

– Я не виновата! Я только хотела выкраситься в брюнетку. Для июньского номера, для статьи «Блондинкам везет ничуть не больше», – а получилось как всегда.

– Что ты разумеешь под «как всегда»?

Не хочется, ох как не хочется давать Нику компромат на себя любимую – всё, что я сейчас скажу, может быть и будет использовано против меня, – однако необходимость решить проблему с головой в ближайшие полчаса важнее моей гордыни.

– У меня волосы оранжевые.

Ник фыркает.

– На такое только ты способна.

– Полегче! Я же веду колонку «Проверено на себе»!

– Оно и видно, кролик ты наш.

– Слушай, Ник, я тебе не за тем позвонила, чтоб ты прикалывался, – возмущаюсь я. – У меня сегодня интервью для «Пост», для раздела «Пульс», и мне через сорок пять минут надо быть на другом конце города. Между прочим, будут фотографировать.

– Что ж ты сразу не сказала? Это событие века!

– Спасибо за информацию. Сама бы я не догадалась.

– И нечего на меня гавкать. Это твой геморрой, и только твой. А не будешь паинькой, я в «Пост» позвоню и дам наводку на одну гламурненькую журналистку, которая, по обыкновению, вляпалась.

– Ты не посмеешь! – пугаюсь я.

Ник утробно хохочет.

– Не трепыхайся, я ж тебе друг… А здорово ты струхнула! Кстати, у меня через пятнадцать минут свидание, так что давай поторапливайся. Какого рода помощи ты от меня ждешь?

– Так тебе через пятнадцать минут выходить? – От Никовой угрозы у меня сердце прыгает. Что как он и правда выставит меня во всей красе? Это же будет потеря потерь!

– Нет, через пятнадцать минут свидание. А выходить мне через двадцать, чтобы на пятнадцать минут опоздать. Тут близенько, за углом буквально.

Не устаю удивляться его антигуманным методам окучивания.

– Если я правильно поняла, ты специально решил опоздать? Ну и что тебе девушка плохого сделала? А, ты порвать с ней надумал, только подстраиваешь так, чтобы инициатива не твоя была? Кстати, я ее знаю?

– Ее зовут Анника. Кажется, она шведка. Мы в тренажерном зале познакомились, я ее уже два месяца пытаюсь в постель затащить. Много о себе понимает. Надо бы с нее спесь сбить, тогда, глядишь, и добьюсь своего.

Я невольно улыбаюсь.

– Так у тебя, приятель, серьезные проблемы.

– Вроде того. Ладно, вернемся к нашим, то есть к твоим волосам. Скажи-ка для начала, зачем тебе приспичило краситься за час до интервью в крутой газете?

– Кто ж знал… – мямлю я. Оправдания разной степени приемлемости куда-то испарились.

В трубке ухмыляются.

– Ник, выручай. Я хотела повязать на голову шарф. Уже полчаса бьюсь, а вид – то как у горничной, то как у заклинателя змей, то как у Королевы Елизаветы.

– А ты, небось, на Бриджит Бардо замахнулась?

– Угадал.

– Какой длины у тебя шарф?

– В смысле?

– В смысле квадратный или больше на бинт смахивает?

– Ни то, ни другое. Шарф длинный, но прямоугольный, как француженки носили. Я хочу полностью волосы закрыть, иначе бы просто длинную ленту повязала.

– Так, слушай сюда. Невидимки у тебя есть? Доставай.

Следующие десять минут Ник выдает пошаговые инструкции. Наконец я спасена – голова близка к идеалу (конечно, в техническом смысле слова идеал не подразумевает спрятанных под шарфом морковных волос; однако не будем педантами).

Потом мы договариваемся, где в выходные пропустим по коктейльчику с Эмили и Джосс. Ник обещает привести Аннику, которая к субботе, предположительно, станет шелковой. Я десять минут как должна ехать в такси, а на мне до сих пор спецодежда для покраски волос – футболка с символикой «Перл Джем», вообще-то черная, но во время оно затесавшаяся к вещам, подлежавшим отбеливанию, и фланелевые мужские трусы в черно-красную клетку. В сочетании с шарфом «Пуччи» создают неоднозначное впечатление.

Отмотаем пленку назад. Я – Белла Хантер, веду колонку «Проверено на себе» в журнале «Enchante», самом перспективном, гламурном, бешеными темпами набирающем популярность женском журнале Америки. (По крайней мере, именно так его охарактеризовали в «Нью-Йорк таймс» за прошлую неделю, и мое имя упомянули!). Наш тираж только-только перевалил за миллион, а последствия таковы: теперь мы должны из кожи лезть, а выдавать самые актуальные, захватывающие, информативные и остроумные статьи (последняя характеристика даже не обсуждается). Я закончила колледж почти восемь лет назад – и столько же работаю в «Enchante». До статуса самого популярного журнал дорос у меня на глазах.

Сейчас каждый (или почти каждый) воображает, будто имеет полное представление об индустрии моды и красоты; на самом деле ничего подобного. Мы, адепты гламура, никогда не знаем, за что нам деньги платят. Я вот, если в двух словах, проверяю на себе всевозможные примочки – шампуни, гели, краску для волос, декоративную и лечебную косметику, средства от целлюлита и тому подобное, а проверив, делюсь впечатлениями с читательницами. Каждый день я встречаюсь с пиарщиками, визажистами, производителями косметических средств, и они объясняют, почему их целевая аудитория лучше остальных целевых аудиторий, их продукты качественнее, а ноу-хау перспективнее. Разумеется, меня заваливают тональными и питательными кремами, помадой, парфюмами, моя же задача – опробовать их на себе, а потом расхвалить в своей колонке, чтобы народ метнулся покупать. Короче, я что-то вроде подопытного кролика. В моей сфере это в порядке вещей. Но я не только в собственной ванной работаю – я еще и по салонам хожу. Тоже по долгу службы. И тут всё серьезнее.

Допустим, мне надо постричься, или корни отросли, и натуральный цвет волос (тускло-коричневый) вот-вот явит себя миру. Мои действия: звоню пиарщику, и он записывает меня – совершенно бесплатно – к какому-нибудь Роберто, или Жан-Пьеру, или Лало – короче, в самый крутой салон красоты, посещение которого по стоимости соперничает с сумочкой от Луи Виттона. Или, предположим, у меня шея ноет. Нормальная девушка с нормальной работой вынуждена звонить в спа-салон и отстегивать за массаж не меньше сотни долларов. А я звоню опять же пиарщику (милейшие среди них попадаются персонажи) и в тот же день отправляюсь в «Лей» или в «Расслабьтесь», или в любой из бесконечного множества шикарных спа Нью-Йорка на полуторачасовой сеанс литотерапии… днем, когда простые смертные по офисам маются… отправляюсь, стало быть, вроде как на разведку – и опять же бесплатно. Или вот глянулся мне чудо-крем от морщин, который 575 баксов стоит. Достаточно одного звонка – и крем доставят курьером.

И это не считая того факта, что меня легко пропускают в элитные закрытые клубы, что я через день обедаю и ужинаю в «Нобу», «Уэйвли инн» или «Пастис», опять же с пиарщиками, и они платят, потому что уверены: упоминание их продуктов в моей колонке многократно покроет стоимость заказа.

Вы спросите, как мне такая жизнь? Отвечаю: сама себе завидую. Мне нравится сочинять статьи о прекрасном – и получать это прекрасное даром. Всякий раз, увидев собственное фото в «Пейдж сикс» или в «Гейткрашере», я думаю: «Я ведь никто. Как мне удалось вклиниться? Наверно, я просто ужасно везучая».

Определенно.

Разве что…

Ну…

Ладно, открою секрет.

Я обожаю гламур и горжусь своей творческой работой. (На самом деле я служу обществу. Каждая девушка, которую хоть раз бросал мужчина, на себе испробовала волшебную силу стильной стрижки или новой подводки для глаз.) На первый взгляд кажется, что всё в ажуре, что Белла Хантер – избалованное дитя глянца и эксперт в своей сфере, однако имеются и подводные камни. Порой я чувствую себя самой большой лгуньей – после Джеймса Фрея*, конечно. Забудем тот факт, что я родилась в семье военного в крохотном городишке штата Огайо – а не в Дарьене, Четхэме или Устричной бухте, как остальные глянцевые журналисты, и последние десять лет занималась (и занимаюсь) главным образом тем, что тайно и отчаянно изучаю входы-выходы в зачарованный мир с целью создать впечатление, будто я тоже отсюда. Для чистоты эксперимента проигнорируем также мою граничащую с патологией потребность в одобрении и восхищении, потребность, корни которой следует искать в моем авторитарном отце (где их и нашел мой психоаналитик, после полугода лежаний на кушетке в Гринвич-Вилладж дважды в неделю). Потребность эта столь сильна, что заставляет меня следовать всем безумным требованиям моей безумной шефини Ларисы Линкольн. Вы спросите, какова я внешне? Отвечу вот что: сейчас я отличаюсь ухоженностью и даже привлекательностью, однако на такой вид понадобились годы беличьих усилий (вы догадались – это когда без остановки бежишь к заведомо недостижимой цели). Хотите список? Пожалуйста, вот он: мелирование, бдения в тренажерном зале, эпиляция воском и лазером, диеты, маникюр… так до бесконечности. Среднюю школу вспоминаю с ужасом. Правда, к выпускному я «расцвела» во что-то относительно приемлемое, однако до сих пор не могу отделаться от ощущения панической чужеродности, когда кажется, что всё на тебя смотрят, причем с отвращением. У меня бзик на собственной внешности, из песни слова не выкинешь, хоть и стыдно признаваться в нарциссизме. Порой мне кажется, внешность – единственное, что я в состоянии контролировать, – но и тут я умудряюсь напортачить, причем с завидной регулярностью.

--------сноска-------------------------------------------------------------------------------------------

* Джеймс Фрей (род. в 1969 г.) – американский писатель, автор нашумевшей книги «Миллион осколков» (“A Million Little Pieces”), заявленной как исповедь наркомана. Опра Уинфри в своем шоу вынудила Фрея сознаться в том, что большинство откровений, на которые и повелась читательская аудитория, вымышленные. Издательство пообещало вернуть деньги обманутым читателям. – Здесь и далее примечания переводчика.

--------конец сноски-----------------------------------------------------------------------------------

 

Итак, моя внешность. Должна заметить, я верую в позитивное влияние позитивных мыслей о позитивных сторонах собственной оболочки (начни думать о недостатках – на раз бессонницу наживешь). Соответственно, я каждый день благодарю духов генетики за длинные, густые, волнистые волосы, волосы, от которых сама Элль Макферсон не отказалась бы, если бы только-только начинала бизнес. Волосы эти до сих пор почему-то сияют и не думают редеть, хотя я провела их через все круги ада (нынешний оттенок – морковный; двадцать минут назад – белокурый; месяц назад – темно-каштановый). Впрочем, я морально готова к тому, что однажды мои волосы просто выпадут все разом. Еще мне во мне нравятся зеленые глаза; правда, они не изумрудно-зеленые и даже не сложносочиненно-шоколадные. На самом деле они такие темные, что их принимают за обычные карие (чертовски обидно). В остальном я такова: рост пять футов девять дюймов, нос вздернутый, фигура стройная (исключительно потому, что я живу в тренажерном зале; других причин нет), и ни малейшего намека на задницу или грудь (благодаря последнему обстоятельству я очень неловко чувствую себя в мужской компании и в бикини, зато гардеробчик подбирать легко). Периодически мне говорят, что я выгляжу как гибрид Дженнифер Гарнер и Мэнди Мур (насчет Мур согласна, насчет Гарнер – нет. Народ бездумно проводит такие параллели из-за ямочек на щеках; именно на ямочках я сосредоточиваюсь, поскольку остальные черты лица Господь явно ваял на скорую руку, а на нижних зубах и вовсе отдохнул). Разумеется, всей душой я жажду выглядеть как Анджелина Джоли или Скарлетт Йохансон, на которую до боли похожа Эмили. Как бы не так: я скорее «уютненькая», точно медведь-коала или карапуз из рекламы памперсов.

Если честно, с момента окончания школы время работает на меня. В школе я сама себе казалась выдающейся уродиной; меня до сих пор не отпускает ощущение, что в высших сферах вопрос о моей внешности переиграли в один момент, и теперь я выгляжу вполне себе – и даже лучше, по крайней мере в глазах окружающих. Проблема в том, что они видят одно, а я в зеркале – совершенно другое. Это как подростковые прыщи – чем крупнее прыщ, тем глубже рубец.

И всё бы ничего – ведь у каждого бывают дни, когда он чувствует себя несоответствующим, – всё бы ничего, говорю я, если бы не: 1) я не работала в самом стильном, самом глянцевом, самом снобском, самом эксклюзивном журнале в мире; и 2) если бы я не вела в этом журнале колонку, которую «Нью-Йорк таймс» назвала «самой влиятельной в мире красоты и гламура». Требуется перевод? Извольте. Я не просто девушка, всеми правдами и неправдами пробившаяся и пишущая о блеске для губ. Я – эксперт в области красоты. Моя колонка называется «Проверено на себе». Вираж к вершинам глянцевого Олимпа произошел так внезапно, что у меня до сих пор голова кружится, в коленках слабость, да еще и подташнивает.

Мою колонку читают миллионы. Вдумайтесь в эту цифру. Миллионы женщин каждый месяц безмолвно спрашивают моего совета, у меня же ощущение, будто я в данной области – ни бельмеса. Постоянно жду, где еще лоханусь.

Вот недавно меня поставили перед выбором. До такой степени поставили, что я не один час провела за прослушиванием «Шин» и «Аркад Файр», пялясь под это дело в окно на Четырнадцатую улицу и размышляя о будущем, как какая-нибудь нелепая героиня скверного фильма Зака Браффа. А почему? Потому что Грейс Донован, главный редактор журнала «Подиум», предложила мне местечко у себя под крылышком. Вот я и стала думать: конечно, «Enchante» сейчас на пике, зато «Подиум» несколько десятилетий задавал тон. Согласиться работать на «Подиум» значит без шума и пыли оказаться поверх всяких рейтингов. Но в «Подиуме» мне придется постоянно подтверждать свое звание эксперта в области красоты – Грейс, Снежную королеву, не проведешь. А я живу в вечном страхе, что раскроют мою суть. Ведь я никакой не эксперт в области красоты. Я – ходячее фиаско, тридцать три несчастья. Короче, женщина-катастрофа для данной индустрии. Считается, что я – подопытный кролик, благодаря которому женщины узнают, чем лучше красить губы и распрямлять волосы, а на самом деле я, пользуясь халявным допуском в салоны красоты, знай успеваю извлекать с обратной стороны глазных яблок линзы, усугубляющие прозелень, да красить волосы в морковный цвет.

А это утомляет.

Впрочем, сейчас нет времени на рефлексию. В ближайшие пять минут я должна выскочить из дому и устремиться на интервью. Следовательно, надо хотя бы попытаться привести себя в приемлемый вид.

По прошествии двадцати минут я стою под дверью «Памплоны» и собираюсь с духом. Главное – шагнуть через порог. В стеклянной двери ловлю собственное отражение. Вспыхиваю. Весь наряд подогнан под шарфик на голове – многоцветное мини-платье-карандаш «Пуччи», ботфорты на шпильках… Сейчас я или потерплю фиаско (мне не привыкать), или задам новый тренд. Пальцы скрестить не помешает.

Вхожу. Глаза шарят по залу, как самонаводящиеся ракеты. Надо же оценить обстановку – кто присутствует и за каким столиком. Наша братия имеет тенденцию облюбовать пару-тройку заведений – и зависать в них с достойным лучшего применения постоянством, причем вне зависимости от сезона, поэтому, если вы не сидите дома, вы обречены то и дело натыкаться на одних и тех же светских львов, алкоголиков и писателей (каждый един в трех лицах). Вот уже несколько лет я три-четыре раза в неделю (чаще – на Неделе Моды и на промоушнах очередной линии продуктов, каковые промоушны бывают в мае и декабре, а еще во время великих сентябрьского и мартовского промоушнов) вращаюсь. Врожденную способность моментально оценивать обстановку я довела до немыслимого совершенства. Поэтому, едва войдя, сама себе задаю единственно правильное направление. (Направо – дружественные редакторы, налево – враждебные стильные штучки. Мимо, Белла, мимо!)

Глянцевые издатели и редакторы равномерно распределены между «гражданскими». Они группируются по трое-четверо, для опознания «своих» держат в руках «Космополитены», на темени – красные солнечные очки. На глаза мне попадаются Адриенн Ломан, редактор «Шелка»; Даниэль Руссо, главный редактор «Amour»; Хейди Свенсон, редактор «Флэш»; Мэнди Милано из «Бархата»; Келли (а может, Кэти?) из «Гламура»; Джилл из «Женщины»; Кортни из «Изобилия»; Сабрина из «Совершенных леди»; новенькая из «Космо». Не расслабляйся, Белла. Компания в сборе.

Адриенн ловит мой взгляд. За стеклянной барной стойкой она кокетничает с кучкой симпатичных, неприбранных юношей, сплошь в нарочитой щетине и с нарочитым же растрепом. Похожи на корреспондентов какого-нибудь мужского журнала. При виде меня Адриенн проясняется лицом, расцветает улыбкой, прищелкивает в мой адрес пальцами – и снова переключается на начинающих альфонсов.

– Привет, Белла!

Это Мэнди. Вечно где Мэнди, там и Хейди – вот уж сиамские близнецы, спайка в области бедра. Притом, что Мэнди – этакий эльф, волосы у нее как у Вайноны Райдер, глаза шоколадные, а кость – самая узкая по сю сторону Голливуда, Хейди же – величественная брюнетка с пронзительными янтарными глазами и убийственным чутьем на моду. Мы с Хейди не сказать чтобы коротко знакомы, хотя, разумеется, на светских мероприятиях постоянно сталкиваемся. А с Мэнди мы недолго вместе работали, лет несколько назад, пока она в «Бархат» не переметнулась. Правда, закадычными подружками никогда не были; тем не менее, общаемся неизменно себе в удовольствие.

Хейди замечает меня, оживляется.

– Как оно, Белла?

Следует поцелуйство в обе щеки, по-европейски, и однозначно одобрительный жест в адрес моего прикида.

– Блеск! Класс! Шикарно!

– Настоящее ретро, – кивает Мэнди. – Я читала твою колонку в февральском номере. Вчера, пока в приемной доктора Брандта дожидалась. Убийственно! Феерично!

– Спасибо.

Лично я считаю эту конкретную статью – краткий экскурс в мир последних новинок косметической хирургии и дерматологии, приправленный цитатками из ведущих косметологов и парочки вышедших в тираж тусовщиков – запредельно нудной, однако Кэтрин Уайтфилд, непотопляемый главный редактор «Enchante» с шиньоном под Еву Перон, твердо отклонила все мои попытки вдохнуть в статью хоть сколько-нибудь жизни. Кэтрин далеко не в восторге от моего присутствия в ее журнале; Эмили немало сил тратит, чтобы убедить меня: это паранойя. Причем моя.

– Белла, ты получила приглашение в Париж от «Фейс-Груп»? – повизгивает Мэнди. – Я жду не дождусь!

«Фейс-Груп», один из монстров индустрии красоты, собрала десять человек редакторов. Все они в конце июля летят в Париж (осталось четыре месяца), на пять дней. Пресс-трип обещает быть шикарнейшим.

Для непосвященных: пресс-трип – это такая практика гламурных компаний под кодовым названием «А разве оно с работой связано?» – практика, стало быть, отвезти кучку редакторов куда подальше, с тем чтобы они несколько дней и ночей завтракали, обедали, ужинали, пили коктейли, осматривали достопримечательности и вообще всяко тусовались с единственной целью: доказать миру, что данный конкретный новый продукт данной конкретной компании – лучшее, восхитительнейшее, чудодейственнейшее средство из всех, что за всю мировую историю появлялись на рынке. Обычно пресс-трип занимает три-четыре дня и закручивается вокруг крема для век, щетки для волос или чего-нибудь столь же банального. В таких случаях редакторы летят в Сан-Франциско, Майами, Феникс, Саутхэмптон, Лас-Вегас. На ерунду, короче, размениваются. Однако время от времени крупные компании – те, чей логотип стоит практически на каждом тюбике и флакончике – крупные, стало быть, компании устраивают грандиозный пресс-трипы. В те уголки света, куда не каждый везунчик хоть раз в жизни попадает, а именно в Южную Африку, Перу, Новую Зеландию, Египет, на Мальдивы или там Фиджи. Ходят слухи, что в следующем году криологи организуют экспедицию в Антарктиду, где проведут презентацию новой линии крема, в зародыше замораживающего морщины. (Странно, почему до сих пор ни одна пиар-компания не додумалась заслать издателей в открытый космос, на уик-энд, к примеру.) Плевать на космос. Вернемся к «Фейс-Груп». Она-то как раз устраивает головокружительные презентации. Частные самолеты, пятизвездочные отели, ужины, приготовленные лично Аленом Дюкассом, Нобу Мацухисой или Томасом Келлером, вино семидесятипятилетней выдержки, четырехчасовые «экскурсы в мир массажа» и вертолет, высаживающий счастливчиков точнехонько на верхушку пирамиды Хеопса, крышу древнегреческого храма или Большой Барьерный риф. Конечно, президент или генеральный директор компании навезет с собой менеджеров высшего и среднего звена, рекламщиков и тому подобных граждан, и они станут ужинать вас и поить вином, по ходу дела превознося прелести своих кремов или помады. Когда же пробьет двенадцать, сказка кончится, и Золушка вернется к суровой тыквенной действительности (Белла, абстрагируйся от своего цвета волос!), добрый фей пришлет прощальный подарок с логотипом «Гуччи», «Шанель», «Луи Виттон» или «Гермес». (Ничего не имею против дополнительных солнечных очков, сумочки или бумажника, но особенно вдохновляюсь подарочным сертификатом.)

Первый курс колледжа у меня прошел в Париже (там-то я и познакомилась и сошлась с Эмили; с тех пор мы неразлучны), так что город я знаю очень неплохо, хотя вот уже восемь лет там не была. Теперь, когда голова у меня получше варит, и перспективы куда радужнее, я и удовольствия от пребывания больше получу. Город огней! Эйфелева башня! Круизы по Сене! Хлопковое постельное белье по восемьсот нитей на квадратный дюйм в отеле «Ритц»! И неизбежный lamour. Уже практически слышу, как Эдит Пиаф мурлычет «La Vie en Rose»…

Белла, спустись на землю.

– Да, получила, позавчера. Настроение чемоданное!

Появляется прелестная юная блондинка – личико кругленькое, синие глаза как блюдца, румянец во всю щеку, носик красноватый, россыпь веснушек.

– Привет, Белла. Привет, Хейди… и Мэнди.

– И тебе привет! – откликается Мэнди – и сразу отворачивается, заказать очередной порнозвездный мартини – коктейль, который прилично пить среди бела дня.

Хейди кроит улыбку, выдает царственный кивок.

– Здравствуй, Сара. Как поживаешь? Здесь мило, не правда ли?

– Да, очень, – смущенно улыбается Сара. – Только я ищу туалет.

– Тебе туда, – Хейди машет в сторону кухни. – Будешь проходить мимо Джастина Атни – представь, что на тебе шоры. А то придется с ним танцевать. – Следует смешок. Джастин – глянцевый редактор мужского пола, что редкость в этой профессии, и голубой, что закономерность.

Сара уходит.

– Кто она, Хейди?

– Ее фамилия – Джеклс. Секретарша из «Бьюти». Славная девочка, только очень уж застенчивая. Двух слов, бедняжка, не свяжет. Как ее вообще на такую должность взяли? Я думала, секретарши обитают главным образом в MPD*. Или в аналогичной дыре.

---------сноска------------------------------------------------------------------------------------------

* MPD (meat-packing district, Митпэкинд-дистрикт) – район Нью-Йорка с застройкой фабрично-муниципального типа, где действительно расфасовывают мясо; кроме того, там находятся магазины т. н. антибуржуазной одежды самых дорогих марок.

----------конец сноски---------------------------------------------------------------------------------

– Ой, обожаю эту композицию! – взвизгивает Мэнди и начинает, не отходя от барной стойки, исполнять шимми. Сгребает мою ладонь. – Давай, Белла, потанцуй со мной!

– Нет, спасибо – у меня сейчас интервью и фотосессия в «Пост». Я и так уже опоздала. – Аккуратно освобожденной рукой указываю в сторону столика, откуда мне машет миниатюрная рыжеволосая женщина. – Это, наверное, и есть моя журналистка. Счастливо развлечься, девочки! – И я удаляюсь.

Проход к столику (от бедра), потом небрежно снять пальто и фальшиво расцеловаться с Мэдди Дэниелс, новым ценным приобретением журнала «Пейдж сикс». Не забыть представиться. Мэдди – тростинка с копной рыжих кудрей и в солнечных очках под Лизу Леб. Жест, аналогичный жесту Хейди при виде моего наряда. На столе, на виду, диктофон.

– До чего же в «Бонно-Мартрей» девушки стильные! Под Бриджит Бардо нарядились, верно? – Мэдди указывает на мой шарф, повязанный согласно инструктажу Ника, благослови его Господь.

– Ну да, под нее. Или под Грейс Келли, – говорю я самым своим небрежным тоном, одновременно пытаясь стряхнуть внезапный мандраж. «Белла, расправь плечи. Следи за интонациями. Втирайся в доверие. Главное – не переусердствуй. Снобов никто не любит».

– Вы, похоже, идете на шаг впереди модных тенденций. Скажите, у вас уже брали интервью?

– Нет, – мямлю я, мысленно перебирая добрую сотню способов с честью выйти из этого испытания. Надо говорить как можно меньше, время от времени разражаться победной улыбкой – десять лет такая тактика прекрасно работала, – и всё будет в ажуре. Мэдди сочтет меня надменной штучкой, такой же, как все остальные девушки из «Бонно».

Мэдди открывает рот – и закрывает очень нескоро.

– Не волнуйтесь! Расслабьтесь! Меня интересует ваше происхождение – кто ваши родители, где вы провели детство, как вам удалось в столь молодом возрасте попасть в такое престижное издание, каково это – вести самую читаемую колонку в самом популярном журнале Америки, нравится ли вам ваша работа. В общем, вы поняли. Стандартный набор вопросов! Если не хотите касаться какой-либо темы, дайте знать, мы ее обойдем. Честное слово! Я взяла диктофон, потому что писать лень. Пощебечем, как закадычные подружки, а после я наш разговор в компьютер внесу. Если какой-то вопрос вам не понравится, так и говорите, не стесняйтесь. Окей? А потом наш фотограф вас щелкнет – например, за бокалом вина. Как вам планчик?

– Хороший планчик.

Мы читаем меню. Через минуту появляется официант. Мэдди заказывает бутылку красного вина, в предвкушении потирает руки.

– Итак, приступим. Откуда вы родом?

– Мой отец – военный, так что я всё детство моталась по гарнизонам. В конце концов мы осели в Огайо, в Свит-Фоллс.

– Отлично, отлично, – кивает Мэдди. – А в каком колледже вы учились?

– В Нортвестерне. На факультете журналистики.

– Круто! – пищит Мэдди. – Вам нравилось учиться? Интересно было?

– Было феерично! От Нортвестерна до Чикаго ехать пятнадцать минут, а я прежде не бывала в больших городах, вот мы и не вылезали оттуда. Можете представить – девочки вырвались из-под присмотра. Ну и учебная программа тоже, конечно. Фантастика, одним словом. Мысль писать для глянцевого журнала посетила меня как раз в колледже. – «Мысль! Посетила! Белла, откуда такой официоз?»

Приносят вино, Мэдди машет официанту – мол, дегустировать не будем, сразу наливайте.

– Так как вы попали в «Enchante»? «Бонно-Мартрей» – один из самых престижных издательских домов, туда с улицы людей не берут, а вас взяли, причем сразу после колледжа.

– Взяли, – киваю я, – потому что я каждое лето, пока училась, проходила там стажировку. Мне повезло – после первого курса удалось постажироваться в «Изобилии», а уж потом, с такой-то графой в резюме, меня всюду с распростертыми объятиями принимали – и в «Базар», и в «Космо», и в «Бархат», и в «Бьюти». Я буквально преследовала кадровичку из «Бонно», пока она не согласилась назначить мне собеседование! – Вежливый смешок, долженствующий показать: я не хвастаюсь, я сама с иронией к собственным достижениям отношусь.

– Позволю себе забежать вперед, – щебечет Мэдди. – Как вы себя ощущаете в роли одной из самых обласканных журналисток Нью-Йорка?

Пульс у меня ускоряется. Что прикажете отвечать? Играть в скромницу? Изображать воинствующую самоуверенность? Признать собственные неискоренимые комплексы? Пожалуй, лучше ответить с осторожностью.

– Знаете, я всего лишь веду колонку под названием «Проверено на себе». В Нью-Йорке полно куда более одаренных журналистов и писателей. Даже и перечислять не стану! Однако я считаю себя очень везучей, я обожаю свою колонку и надеюсь только, что и мои читательницы получают от нее такое же удовольствие, – дипломатично заключаю я. Завидуй, Мисс Америка.

– Белла, вы сразу определились с будущей профессией?

– Конечно, нет! В детстве я была сорванцом – лазала по деревьям, строила шалаши во дворе, по вечерам играла в бейсбол с соседскими мальчишками. В колледже я поняла, что хочу стать журналисткой, но тут моя подруга попала в «Изобилие» и за меня словечко замолвила. Так я оказалась причастна к индустрии красоты. Следующие два раза я стажировалась тоже в глянцевых журналах. На красоту, знаете ли, подсаживаешься. Не всякий найдет в себе силы отказаться от пары-тройки пробничков. Отступать всегда почему-то бывает поздно. И всё же я, пожалуй, журналистка никудышная.

– Тем не менее, вы журналистка, – Мэдди потягивает вино. Позади нее, у барной стойки, изгаляется в развратном танце Хейди, собрала уже с десяток поддатых зрителей. – Насколько я поняла, – продолжает Мэдди, – главная прелесть вашей работы – в бесплатных образцах продукции.

– Да, образцов мне присылают немеряно, просто голова кругом идет. И дом вверх дном. Я постоянно думаю о новых стрижках, о мелировании, о массаже и так далее. Не поймите меня неправильно: моя работа заключается в том, чтобы пробовать на себе различные товары и услуги и затем писать о них. Если бы всё это не предоставлялось бесплатно, нам, журналистам из «глянца», никаких денег бы не хватило!

– Разумеется. Кстати, давайте поподробнее остановимся на вашем наряде. Вы такая стильная!

Щеки вспыхивают.

– Просто захотелось пофантазировать, может, чуть похулиганить, – небрежничаю я. – Помиксовать. – «Или скрыть тот факт, что голова моя теперь под цвет спецовки железнодорожника». Спокойно, Белла, соберись.

– А шарфик-то как подходит! Прелесть! Это тоже подарок?

– Да, от одной пиар-компании. Кажется, от «Кью». Хотя не поручусь. Их много, всех не упомнишь.

– Как я вас понимаю. Однако вернемся к бесплатным образцам – у вас их не перечесть, верно?

– Не перечесть – не то слово. У меня их горы. Залежи. – Я фыркаю, пригубливаю красное вино. Ммммм, какой букет! Мэдди заказала бутылку «Оленьего прыжка», мое любимое, по крайней мере из тех, что фигурируют в меню. – Заглянуть в мою спальню – так подумаете, будто я «Барниз» ограбила.

Мэдди смеется.

– Что вам обычно присылают?

– Да всё подряд. Сумочки, ваучеры на авиабилеты, подарочные сертификаты в «Эппл» и «Сакс», дизайнерскую одежду чуть ли не на вес. А уж в Рождество просто не продохнуть. – Внезапно до меня доходит, что тему лучше бы не открывать. Про бесплатные образцы всякий знает и только ленивый не пишет, некоторые журналы даже запрещают сотрудникам принимать подарки; а вот говорить о них – моветон. Черт. Еще ведь и не пила толком, а уже разболталась.

– Окей. А вам не кажется, что получать такое количество подарков – неэтично?

Я хмурюсь, пытаюсь вернуться на старт и выдать приемлемый, во всех отношениях санкционированный ответ.

– Полагаю, с чисто технической точки зрения дарить журналистке подарки и одновременно посылать ей образцы косметики неэтично, однако ни одна уважающая себя журналистка не станет расхваливать плохой продукт только потому, что получила взятку в виде сумочки. Подарки – отдельно, критика продуктов – отдельно, если в двух словах.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Я знаю, что говорю.

– А по-моему, – пожимает плечами Мэдди, – ваше заявление странно звучит. Будь я читательницей, которой известны закулисные дела, я бы журнальной рекламе особо не доверяла. – Пауза. – Как вы думаете, читатели знают об отношениях между рекламодателями и издателями?

– Мы рекомендуем нашим читателям качественные продукты, продукты, от которых реальная польза, так почему бы им не доверять нашему журналу? Если за кулисами что подозрительное и происходит, по-моему, читателям до этого особого дела нет.

– Опишите, пожалуйста, обычный день автора колонки в модном журнале. Полагаю, ваша жизнь – сплошной гламур?

– Правильно полагаете. Гламур и есть, особенно по сравнению с другими профессиями. Но гламур – это еще не значит безделье или веселье. Обычный день… Дайте подумать. Несколько интервью с представителями косметических фирм или с рекламодателями – они презентуют свои последние достижения и пытаются вынудить меня расхвалить тот или иной продукт. Потом обед или ужин, с ними же, и долгое сидение за компьютером с очередной новинкой на лице или волосах.

– А разве пресс-трипы вам не полагаются?

– Увы, не каждый день! – Я смеюсь. – Не поверите – пресс-трипы бывают не чаще одного раза в квартал.

– А как вы решаете, о чем писать? Я имею в виду, если вам фирма взятку в виде сумочки не дала, – подмигивает Мэдди. «Напористая, но простоватая, – решаю я. – В целом славная».

– Мы – в смысле я, редактор и зам. редактора или его помощник – встречаемся с рекламодателями на каком-нибудь мероприятии, а оттуда приносим новинки. Приносим, значит, в наш офис, складываем в специальное хранилище…

– Оооо! – перебивает Мэдди. – Об этих хранилищах легенды ходят! Говорят, это такие волшебные комнаты, от пола до потолка набитые «Шанелью», и у вас, у журналистов, туда постоянный доступ, без ограничений.

– Ерунда! – усмехаюсь я. – Раз в месяц мы пересматриваем все пробники, выявляем тренд или какое-никакое открытие, ну и пишем о нем. Что касается моей колонки, моя шефиня, Лариса, либо сама выбирает тему, либо отправляет меня к Кэтрин, нашему главному редактору.

Звонит мой сотовый. Это Лариса. Я дарю Мэдди извиняющийся взгляд.

– О черте речь – и он навстречь… Моя начальница. Наверное, что-то срочное.

– Говорите, конечно, я подожду.

– Лариса, добрый день. – Я прикрываю рот ладонью, понижаю голос.

– Привет, куколка! Как оно? Что делаешь? Уже на интервью? Главное, не ляпни про меня чего нелицеприятного. И не забудь сказать, что я не босс, а сама доброта. И красота. Доброта и красота, – мурлычет в трубку Лариса, голос низкий, с хрипотцой. Дают о себе знать бесконечные ночные тусовки.

– Да, я уже в «Памплоне». Вот Мэдди не даст соврать – минуту назад сказала, что ты не босс, а мечта.

– Хорошая девочка. В «Памплоне», значит? Вероятно, представители высшего общества уже собрались?

Лариса встречается с англичанином по имени Дэниел, от него (и для него) и нахваталась британского акцента вкупе с пафосным лексиконом. Только у нее и первое, и второе звучит пародийно. Ну, типа Лариса Мадонну пародирует. Я ей много раз говорила: не позорься, а она: вырабатываю свой индивидуальный среднеатлантический диалект.

– Да, народу – плюнуть некуда. Тут и Хейди с Мэнди, и Адриенн, и Кортни…

– Сучка, – шипит Лариса. Поди пойми, что она имеет в виду. О Ларисином непостоянстве в привязанностях легенды ходят.

– Ну да, она. Здесь вообще все наши, глянцевые.

– Передай им, что я их всех нежно целую. Кстати, один маленький вопросец. Представляешь, за-па-мя-то-ва-ла («привет бабушке Дэниела!») фамилию этой пафосной представительницы косметики «Фаберже».

– Ты о Джессике Биль? – Ей-богу, уже перед Мэдди неудобно. Я делаю страшные глаза: мол, две секунды, сейчас освобожусь.

– Точно Джессика Биль? Я голову была готова дать на отсечение, что это – либо Кира Найтли, либо Скарлетт Йохансон.

– Нет. Сначала действительно предложили Скарлетт, но она отказалась. Потом стали обрабатывать Киру, но у нее были другие планы. Так что пришлось им ограничиться Джессикой. Контракт на два года, ей полагается четыре миллиона. Не кисло, да?

– Куколка, ты незаменима. Что бы я без тебя делала?

– Увидимся в понедельник. – Я со смехом нажимаю «отбой», вслух извиняюсь перед Мэдди.

– Это была ваша начальница? Вы с ней ладите? Вообще представители вашего бизнеса ладят друг с другом? Или живут как пауки в банке?

– Не без того. В смысле, попадаются всякие экземпляры, но редко. То есть почти никогда. Никаких пауков. – «Белла, контролируй себя». – Определенно никаких пауков, тем более в банке.

– Данное заявление в статью не пойдет, – поспешно заверяет Мэдди. – Это я так, просто сама интересуюсь.

Ой ли. Чем больше Мэдди выяснит о моем мирке, тем больше сможет написать, а мне не хочется стать жертвой выборочного цитирования.

– Все мы живые люди. Некоторые издатели недолюбливают друг друга, но большинство друг другу симпатизируют, – твердо говорю я.

Словно слова мои – сигнал, дверь в «Памплону» открывается, и входит Делайла Виндзор, представительница категории недолюбливаемых лично мной.

Делайла – моя бывшая протеже. Несколько лет назад работала секретаршей в «Enchante». Я тогда еще числилась помощником младшего редактора. Лариса-то Делайлу сразу раскусила. Еще и мне в уши пела: слишком уж девушка льстивая, наверняка махровая карьеристка. А я, ворона этакая, отъезжала от Делайлиных длинных огненно-рыжих волос и безупречного в любое время суток макияжа (конечно, наши глянцевые всегда хорошо выглядят – положение обязывает – но Делайла, наверно, и спала в тональном креме). Еще у нее были (и есть) розовые губы, загадочные густо-синие глаза и прелестный южный выговор. Продолжать? Пожалуйста. Я – глянцевая девушка, я жизнь положила, чтобы производить впечатление красотки. Мы с Делайлой подружились (она на пару лет младше). Казалось, у нас столько общего: нам и рок-группы одни и те же нравились, и прогрессирующая невоспитанность отдельных представителей глянца одинаково раздражала, и юмор у нас черноватый, и скрывали мы сей факт одинаково успешно. Я упросила Ларису взять Делайлу на работу, и сама взяла ее под крылышко. До сих пор не понимаю, как она могла приветствовать меня оживленным щебетом, по первому зову тащить мне кофе, цитировать меня в режиме нон-стоп – и испоганить мне двадцатичетырехлетие посредством сплетен. Конечно, коллеги потом разобрались и снова стали со мной общаться, но кому я должна была верить – кучке злючек, как в туалет бегающих в пресловутое хранилище, или лучшей подруге? Непосредственно на вечеринке по поводу дня рождения, на неприметной лестнице на задворках бара, Делайла подловила Оливера, моего бойфренда еще со времен колледжа. Ее ладонь у него на заднице, его руки у нее на сиськах – вот в каком положении я эту пару обнаружила. Я не практикую всепрощение по отношению к парню и ненависть по отношению к девице – танго танцуют двое. Вычеркнула обоих из своей жизни. Разом. Больше же всего меня вот какой момент задел: Делайла хотела, чтобы я их с Оливером застукала. Хотела! Скинула мне смску «Ты где? Найди меня!», когда же я нашла, Делайла с томной улыбкой потянулась к Оливеру за поцелуем. Лариса, несмотря на возражения Кэтрин, тут же Делайлу с треском уволила и с тех пор вообще игнорировала. Через два месяца Делайла устроилась в «Бархат». Теперь изображает жертву, хлопает ресницами, когда ее спрашивают, почему она больше с Беллой Хантер не общается. Впрочем, утечка информации всё равно произошла (Лариса кому надо из «желтых» заплатила, наша история обошла энное количество газет).

Мэдди бросает взгляд на мое лицо (вид у меня, должно быть, будто я тухлятины нюхнула) и оборачивается на дверь. Я одним глотком приканчиваю вино и наливаю еще.

– Белла, вы знакомы вон с той девушкой?

– Да. Она тоже работает в глянцевом журнале.

– Вы с ней дружите?

Я молчу. Ни малейшего желания выкладывать Мэдди правду. Прошло уже почти пять лет, а я всё не научусь скрывать отвращение к Делайле.

– Вообще-то нет, не дружим.

Так, вина глотнуть побольше – глядишь, поможет. На Делайле белое мини-платье без бретелей, самодостаточные груди чуть ли не ключицы подпирают. Делайла гребет на тепленькое, где прикормленные Хейди юноши тусуются. Замечает меня, кроит довольную улыбку, шлет воздушный поцелуй, от которого Хейди с Мэнди обмениваются встревоженными взглядами – наверно, решили, что я сейчас метнусь и вцеплюсь Делайле в горло.

В глазах Мэдди материнская забота.

– Если хотите, Белла, мы попозже об этом поговорим. Следующий вопрос. Что самое приятное в вашей профессии?

В течение следующих двух часов мы обсуждаем индустрию красоты в целом и в деталях – и пьем. Уговариваем две бутылки. Потом меня фотографируют. На тот момент я уже пьяная в кашу.

– Какая прелесть! – поет Мэдди, просматривая кадры. – В этом наряде вы удивительно фотогеничны! Да, наверно, и не только в этом! Снимки получатся прекрасные.

– Спасибо. – Я украдкой бросаю взгляд на платье – не облилась ли вином. Не облилась. А ведь могла. Впрочем, боковое зрение у меня сейчас затуманено, как на старых пленках, когда режиссер вазелином объектив смазывал. Запоздало припоминаю детали интервью. Вроде ничего неприемлемого не ляпнула. Или ляпнула? Половины того, о чем мы говорили, уже не помню. Всю дорогу избегала смотреть в сторону барной стойки, теперь кошусь на нее. Слава Создателю, Делайла ушла.

– Готово. По-моему, нужный кадр схвачен, – произносит фотограф.

– Супер! – повизгивает Мэдди. – А у вас, Белла, какие планы на вечер? Встречаетесь с кем-нибудь?

– На свидания времени нет. Мой друг Ник то и дело пытается меня познакомить со своими приятелями, только они все противные. – Интересно, у меня язык не заплетается? – А Ник – он не гей. Да, он стильный. Но не гей. Наш человек. Визажист.

– Неужели? Забавно.

– Что забавно?

– Что ваш друг Ник – визажист и не гей. Так у вас с ним как?

– Да никак! Лет сто назад мы поцеловались, но настоящей химии не возникло. Ник – просто друг. Приятель. Понимаете? – талдычу я, пробиваясь сквозь густую икоту. – Нику я звоню, когда у меня проблемы. Он хороший друг – такими друзьями обычно бывают геи. Только Ник – натурал. Визажист. Вот сегодня мне пришлось ему позвонить – я не знала, что делать с оранжевыми волосами! – Кошмар доходит до меня не сразу. Еще какое-то время я запихиваю телефон в сумочку, рассеянно шарю в ней, натыкаюсь на бальзам для губ «Kiehls № 1»…

У Мэдди ошарашенный вид.

– С какими-какими волосами?

– О чем вы?

Мэдди смотрит на мою голову.

– Так вот почему вы шарфик завязали!

– Нет.

– Как нет? – смеется Мэдди. – А ну-ка, снимите!

– Я просто… пошутила… к слову пришлось…

– Видите ли, – уже серьезно говорит Мэдди, – с полчаса назад я заметила оранжевую прядь, выбившуюся из-под шарфика. Я подумала, у меня глюки. Может, всё-таки расскажете, как дело было?

– Ну…

Я в панике. И совершенно пьяна. А эта журналюга поймала меня на слове. Теперь она знает, что волосы у меня морковного оттенка, причем по моей, и только по моей вине. Вариантов два: спасаться бегством, что будет по-детски, непрофессионально, а главное, погубит статью, или проглотить собственную гордость и рассказать всё начистоту. Я игнорирую мощнейший позыв смыться – выбираю второй вариант.

– Красилась в брюнетку – ну, мне для статьи нужно, – а получился почему-то оранжевый цвет. – Я кошусь по сторонам – нет ли поблизости кого из глянцевых девушек – и отворачиваю край шарфа.

Мэдди в ужасе.

– О нет! Как я вам сочувствую! И прямо перед интервью!

– Да я уж привыкла. Не в первый раз попадаю.

– С каждым случается. Не переживайте! – Мэдди кроит улыбку, смотрит снисходительно, как на несмышленое дитя. – Перекраситесь, ничего страшного. Клянусь, на фото не будет ничего оранжевого. Зато вид у вас в шарфике такой загадочный. Вы вообще стильная. И не забывайте: вы – великая и ужасная Белла Хантер; все решат, что вы просто задали новый тренд.

– Ваши бы слова да богу в уши, – мямлит, превозмогая головокружение, великая и ужасная Белла Хантер.

Мэдди окунает палец в вино, подносит к губам, с достойным лучшего применения усердием облизывает.

– Не статья будет, а сенсация. У меня на такие дела нюх.

– Только, пожалуйста, не упоминайте об оранжевых волосах, – молю я.

– Ваша тайна умрет вместе со мной, – подмигивает Мэдди. – Статья выйдет в понедельник. Довольны останетесь.

 

Глава 2

 

В субботу нечеловеческим усилием воли я выбираюсь из постели в 8:15. Зачем, ну зачем я вчера столько выпила? Снова закрепляю на голове шарф, ловлю такси до Карлайла. Благотворительное общество «Американские женщины за красоту», в котором я состою уже несколько лет, сегодня обсуждает июньский матч по поло. Матч будет иметь место в Хэмптонс, спонсирует его «Enchante». Во всё время собрания немилосердно зеваю, стараюсь не вникать. На самом деле обсуждают вовсе не матч как таковой, а марку сумочек, которые пойдут на призы, а также вопрос, удастся ли залучить Риз Уизерспун в качестве почетной гостьи. Дискуссия растягивается на два часа. Консенсус: если Риз откажется, залучим Кэтрин Хейгл, если и Кэтрин скажет «нет», – Хайден Пантер, а на крайний случай есть еще Кристен Белл. Наконец я свободна. Бегу к Джорджу, личному стилисту. Он приводит мою голову в божеский вид, сокрушенно покачивая своей. Теперь цвет волос – нечто среднее между грязно-блондинистым и тускло-коричневым. Конечно, не самый привлекательный оттенок, но я легко доведу его до ума с помощью мелирования и оттеночной пены, припасенной в ванной.

В понедельник я сплю лишние десять минут, игнорирую тренажерный зал и бегу на работу – я должна присутствовать на фотосессии. Сегодня снимки делаются для обложки «Enchante». Хотя только февраль, мы готовим майский номер – журналы всегда опережают реальное время на три месяца. Лариса придет ближе к обеду – еще на прошлой неделе предупредила: деловая встреча за завтраком, но я подозреваю, что она просто не хочет подрываться ни свет ни заря ради обложки. Позволила Джули Помелини, секретарше, сопровождать меня в студию. Джули у нас новенькая, ей фотосессии еще не наскучили.

Похоже, работники глянца в большинстве своем – «совы». Я – не исключение. Правда, последние несколько лет встаю в 6:15, чтобы к без пятнадцати семь поспевать в тренажерный зал. Дважды в неделю подвергаю себя пытке на эллиптическом тренажере (всякий раз по часу), дважды, тоже по часу – на беговой дорожке. И эллиптический тренажер, и беговая дорожка сопровождаются гантелям и качанием пресса. В «U.S. Weekly» и «InStyle» то и дело какая-нибудь знаменитость распинается, будто любит физические нагрузки, всплески эндорфина и чувство глубокого морального удовлетворения. Мне таких звезд хочется задушить в их же собственных постелях. Разве можно любить упражнения? Лично я звон будильника встречаю скрежетом зубовным, чуть ли на за волосы вытаскиваю тушку из-под перинки и хожу в тренажерный зал как на работу только для того, чтобы втискиваться в дизайнерские тряпки пробного размера. Конечно, у меня неплохая зарплата, но, в отличие от Эмили, Ларисы и большинства сослуживиц, я не могу позволить себе блузку за пять тысяч долларов. Приходится довольствоваться одеждой с распродаж опытных партий, а она вся полудетского размера. Или устраивать набеги на шкаф Эмили.

В «Джек-студиоз» в Челси меня поджидает Джули – в руках стаканчик дымящегося латте, прическа и макияж во всех отношениях безупречны. Джули повезло с рождения – ей в принципе не нужен тональный крем. У нее гладкая оливковая кожа и черные глаза, оснащенные густыми ресницами и тонкими бровями. И грива иссиня-черных волос – она каскадом сбегает по спине, почти до пояса – стрижек Джули не признает. Вообще-то в глянцевой индустрии волосы такой длины не приветствуются, разве только девушка косит под Миа Ферроу. Джули утверждает, что грива – привет от бабушки-сицилийки; на обычной голове она, грива, смотрелась бы как воронье гнездо, а на голове глянцевой смотрится как шелковая волна.

– У тебя день кудряшек? – улыбается Джули.

Я обеими руками поправляю волосы. Дополнительные десять минут сна означают, что я не успела как следует высушиться феном. Волосы чуть провяли, потом я намазала их муссом и заплела полусухими в косу, а в такси расплела. Теперь ощущение, будто я кошу под хиппи. Это симпатично, только на работе привыкли к другому моему стилю.

– Говорят, этой осенью локоны опять будут на пике, – вру я. – Я и распрямитель свой в дальний ящик спрятала.

– Так что, гладкие волосы уже моветон? – паникует Джули.

– Ну, это только слухи. В любом случае, до осени время есть. И всё же мы, как-никак, тоже к установке трендов причастны.

Джули с готовностью кивает, мне становится стыдно. Готова спорить на деньги, завтра она тоже распрямителем не воспользуется.

Я осматриваюсь. Обстановка сюрреалистическая; впрочем, как всегда. Ничего принципиально нового. Студия в форме куба, ослепительно-белого до последнего дюйма, окна во всю стену, вид на Гудзон, Челси и центр Манхэттена, по стенам стеллажи с незаконченными дизайнерскими проектами. Кучкуются, приложившись к сотовым телефонам, ассистенты фотографа и модельера, достают тряпки из черных пакетов, раскладывают на полках. Беглый взгляд на одежду, аксессуары и ювелирку говорит о том, что добра этого в студии минимум на миллион долларов. Именно здесь фотографируют для большей части ньюйоркского глянца, причем фотографы любят эту студию не только за хорошее освещение и виды, но также и за легкость, с какой ее можно трансформировать во что душа пожелает. В частности, какое только дикое зверье сюда не притаскивали – и пингвинов, и лам, и даже уссурийских тигров. И оно смотрелось органично, разумеется, на соответствующем фоне. По другой стене, не оконной, идут зеркала и туалетные столики. Знаменитая Минди Ганнерман, наш визажист, уже на месте.

Я киваю Джули, показываю на Минди. Мы направляемся к ней. Минди достала косметичку и роется в ней в поисках «вечного» тонального крема от Армани, по ходу дела выкладывает тени, румяна, тушь и т.п. – собирается заняться нашей моделью.

– Привет, Минди, – осторожно начинаю я. По законам индустрии мне нечего перед ней комплексовать. Я на добрых три дюйма выше, минимум на двадцать фунтов меньше вешу и вообще объективно красивее, по всем стандартам. В то время как в других сферах успех измеряется в других единицах – например, в деньгах, степени одаренности или известности, в индустрии красоты – да и в большинстве глянцевых печатных изданий – ценится смазливое личико или восхитительное тело. Мы годами все силы употребляем на то, чтобы выглядеть как можно лучше (и помогать читательницам достичь этой заведомо недостижимой цели) – так может ли кого удивить наша подозрительность (и вкрадчивая льстивость) по отношению к тем, кто добрался до земли обетованной немыслимого физического совершенства? Уместно сравнить индустрию красоты с этакой гигантской подвижной сценой для представления мистерий двадцать первого века, сценой, на которой каждая девушка бессознательно – или сознательно – стремиться затмить остальных, не забывая прикидываться милой. Минди не такая. Ей самой до модели далековато – глаза тускло-карие, близко посаженные, выкрашена в платиновую блондинку, цвет лица нездоровый (не повредил бы солярий, в идеале – Сан-Тропе). Тем более странно, что Минди не впечатляется шикарным видом моделей и самоуверенностью глянцевых журналистов и не комплексует по поводу собственных скромных данных. Наверно, потому, что она на своем месте, и в своей сфере ого-го какую карьеру сделала. Кажется, у Минди иммунитет к внешнему блеску – для визажиста нестандартная ситуация, не правда ли? Вот поэтому-то у меня с ней разговоры и не клеятся – не отпускает ощущение, что Минди знает некий секрет, который мне знать не положено по рангу.

Минди смотрит как-то странно.

– Привет, Белла. Что новенького?

– Всё по-старому. Как у тебя дела? – Не дождавшись ответа, я добавляю: – Ты знакома с Джули, нашей ассистенткой?

Минди и Джули неловко жмут друг другу руки, Минди спрашивает:

– Наша модель уже пришла?

– Я видела ее по пути. Наверно, она в туалет заскочила. Появится – сразу займемся ее лицом и волосами. Ты как хочешь – сначала лицо ей сделать, потом к Хавьеру отправить?

– Не знаю. Обычно Хавьер начинает, потом уже я макияжем занимаюсь. Хавьер! – выкрикивает Минди.

– Что? – доносится из дальнего угла. Над вешалкой появляется Хавьерова черная курчавая голова. Хавьер коренаст и крепок, как борец, и так мал ростом, что над грудами одежды посверкивают только его глаза.

– Поди-ка сюда! – зовет Минди.

Хавьер послушно топает к нам, по пути чмокает меня в щеку.

– Как жизнь, крошка? Выглядишь сногсшибательно. Надо бы всех моделей так одевать.

О чем это он? Я пожимаю плечами.

– Ты тоже выглядишь супер.

– Привычка, – ухмыляется Хавьер, хлопает ресницами в мой адрес. Еще в прошлом году он был у Джорджа чуть ли не на побегушках, а потом решил открыть собственный салон. Разрыв с Джорджем вылился во взаимную ненависть – Джордж до сих пор даже имени Хавьерова не произносит. Я рада, что Хавьер здесь – с ним напряжение между мной и Минди не такое гнетущее. Что-то у меня в последнее время паранойя прогрессирует. Стресс, должно быть. Пора в отпуск.

– Хавьер, ты хочешь первый Таней заняться, или мне ее взять? – спрашивает Минди.

– Умом повредилась, женщина? Конечно, я первый. Я волшебник, когда речь о волосах, – но даже волшебство требует времени.

– Как скажешь. – Минди закатывает глаза и возвращается к раскопкам в косметичке.

– Хавьер, познакомься с Джули.

– Мы уже познакомились, – расплывается в улыбке Джули, хлопает на Хавьера длиннющими ресницами. – Хавьер мне свои, хм, инструменты показывал.

– Да уж, наверняка не преминул, – киваю я.

– А что было делать? – восклицает Хавьер, хлопает меня по руке. – Тут некоторые опаздывают – видно, задницу свою ленивую никак из-под одеяла вытащить не могут – а девушка одна, скучает. Надо же было кому-то ее развлечь. – Хавьер подмигивает Джули.

– Ладно, с вами всё ясно. – Я грожу пальцем. – Но теперь мамочка вернулась, время убирать игрушки. Хавьер, какую прическу ты собрался делать Тане?

Таня – она просто Таня, без фамилии. Ее и так каждая собака знает. Она, разумеется, русская. Входит наконец-то. В руках стаканчик старбаковского кофе, на хвосте – две тощие, как жерди, приближающиеся к сорока женщины, в черном с головы до пят. Таня сейчас на пике популярности. Каждый глянцевый журнал стремится получить ее фото на обложку. С полгода назад Таня красовалась одновременно на девяти обложках (беспрецедентный случай), а за последний месяц была объявлена новым лицом «Секрета Виктории», «Луи Виттона», и «Кальвина Кляйна». Фамилия ее Валенская, только по фамилии к ней никто не обращается – она фигурирует как Таня (произносить придыхающим шепотом). «U.S. Weekly» написал, что Таня тайно встречается с Леонардо ДиКаприо. Может, он позвонит ей во время фотосессии, а то и сам нарисуется. Хотелось бы убедиться, что «U.S.Weekly» можно верить.

– Иди сюда, – командует Хавьер.

Таня молча подчиняется, на нас, на остальных, и не смотрит. Хоть я и пересекалась с ней уже трижды по разным поводам, решаю не вмешиваться. В конце концов, кто я такая?

Хавьер запускает пальцы Тане в волосы, Таня как ни в чем не бывало прихлебывает кофе. Хавьер в раздумьях – то поделит волосы на пробор, то приподнимет над плечами, то перекинет на одно плечо, то начнет перебирать пряди.

– Обрати внимание на густоту, – произносит он.

– Обратила.

– Невероятно густые волосы. Таких ни у кого нет. Все эти страдающие анорексией модельки того гляди облысеют. От истощения, разумеется. Только не Таня.

Таня тягуче улыбается на похвалу, позевывает, взгляд уперся в стену – зацепился за невидимую простым смертным точку.

– Очень густые, – развивает мысль Хавьер, продолжая ласкательные движения. – С этим что-то надо делать. Фото для июльского номера, да? Не хочу никакой летней туфты – ни хвостов прилизанных, ни локонов в стиле «Доширак». Должно быть сексуально! Таня сама такая сексуальная! Ей нужны волосы от Тома Форда! От Сержа Норманта! А лучше – как у Джулии Робертс на обложке «Метаморфоз». Да, именно так.

– Значит, волосы будут распущенные? – с тревогой уточняет женщина в черном, не забыв упереть руки в боки. – Тане больше идет, когда волосы рассыпаны по плечам. Хвост или узел не годятся. У нее лицо длинновато.

– И не вздумайте стричь челку, – добавляет вторая женщина в черном, для пущей убедительности тряся головой. – Ни при каких обстоятельствах. Мы решительно против челок.

Хавьер вскидывает бровь. На лице отвращение.

– А вы кто же будете?

– Я – Гейл Кэш, менеджер.

– А я – Труди Стейн. Рекламный агент.

– Ну а я – Хавьер. Стилист. А Таню будут фотографировать для «Enchante». И я сделаю с ее волосами что мне заблагорассудится. Фотограф – Бартоломо. Он гений. Таня будет великолепно смотреться. Даже вы оцените. Так что не мешайте мне работать, – рычит Хавьер.

– Да как вы сме…

– Да вы знаете, кто мы?

– Я знаю, кто сидит у меня в кресле! – Хавьер перебивает двоих разом. – Уйдите. Пожалуйста.

Таня кошачьим жестом поднимает правую руку, будто бабочку решила отогнать. Гейл с Труди нехотя идут к выходу, мимо туалетных столиков, переговариваются вполголоса, наливают себе по чашке кофе.

– Итак, – восклицает Хавьер уже в мой адрес. – Волосы под Сержа Норманта! Что скажешь, крошка? Да или нет?

– Конечно, да. Ты же профи – я тебе полностью доверяю.

– Вот за что я люблю Беллу! – чуть не взвизгивает Хавьер, в экстазе выпускает из рук Танины волосы, подскакивает ко мне обниматься. Джули вымучивает смешок, я беспомощно выглядываю из-за Хавьерова плеча, руки по швам.

– У тебя чутье! Ты не боишься рисковать! Говоришь всегда то, что надо!

– Я вам не мешаю? – сквозь зевок тянет Таня.

Хавьер оборачивается, крутит кресло.

– Секунду. Сейчас я тобой займусь.

Таня усаживается, Хавьер мотает головой.

– Все модели одинаковы, Белла. Мнят себя бог знает кем.

Следующий час проходит в трудах над Таниными волосами. Одни пряди Хавьер начесывает, другие распрямляет, остальные завивает. В результате Танина голова больше смахивает на голову Медузы Горгоны. Гейл и Труди лишились дара речи, но сохранили способность посылать электронные письма, чем и занимаются посредством своих блэкберри. Хавьер их вконец запугал – дистанцию держат в три фута. Последние штрихи лаком для волос (довольно толстые штрихи, к слову) – и Таня отправляется в кресло Минди.

– Вы с какой рекламной фирмой работаете? – без интереса спрашивает Минди, накладывая Тане на щеки тональный крем от Армани.

Мы с Джули сидим по обе стороны от Минди, смотрим на ее работу. Хоть я столько лет в глянце, а до сих пор при виде занятого делом профессионального визажиста у меня от восторга мурашки по спине.

– В этом месяце, кажется, с «МАС» договор заключили.

Минди имеет в виду, что заявленный на внутренней стороне обложки тональный крем – вовсе не тот тональный крем, который в действительности использовал визажист для данной конкретной модели. В каждом журнале вы найдете перечень всех косметических средств, видимых на всех фото. Прикол в том, что лица моделей обработаны совершенно иной косметикой. Причем это касается абсолютно всех женских журналов. Редколлегия заключает сделку с производителями косметики и информирует редактора (в данном случае меня), какую марку мы якобы намерены разрекламировать. Узнав об этом несколько лет назад, когда пришла в глянцевую индустрию, я пришла заодно и в ужас – ведь в школе и колледже я принимала мелкий шрифт на внутренней стороне обложки за чистую монету. Теперь пишу что велят, и ни в одном глазу. В каждой сфере свои маленькие секреты.

Вернемся к Тане. Выглядит она невероятно красивой и невероятно скучающей. Листает «Пост». Внезапно я соображаю: сегодня должно было выйти мое интервью.

– Эй! – На Танином лице внезапный проблеск интереса. – Это вы, что ли?

Она протягивает мне газету, я ставлю кофе на первую попавшуюся плоскость, делаю шаг вперед. «ЭКСКЛЮЗИВ! – гласит заголовок, – ВЕДУЩАЯ ЖУРНАЛИСТКА ВЕДУЩЕГО ГЛЯНЦЕВОГО ЖУРНАЛА РАСКРЫВАЕТ КАРТЫ!». Подпись: Мэдди Дэниелс. Я выхватываю у Тани газету.

– Не может быть!

– Может! – Ленивая улыбка. – Я прочитала статью, но что речь о вас, сообразила полминуты назад. Что это на вас надето? Фото однозначно неудачное.

– Мягко говоря, – кивает Гейл, как из-под земли выросшая за Таниной спиной.

– Спасибо на добром слове. – Я читаю статью по диагонали. Мелькают слова «дивы», «жадные», «развратные», «омерзительные». Каждое – как удар скальпелем. Мне дурно, голова кружится, я почти падаю в кресло.

 

«Белла Хантер ведет колонку «Проверено на себе» в «Enchante», самом шикарном, стильном и продвинутом глянцевом журнале в мире. Немало людей считают Беллу самой влиятельной женщиной в индустрии красоты. «Одно слово в Беллиной колонке гарантирует прекрасные продажи того или иного косметического средства или услуги, а то и задаст нездешнее ускорение новому тренду, – заявляет источник, и добавляет: – Звезды, светские львы и львицы, визажисты и дизайнеры начинают чтение «Enchante» с Беллиной колонки, потому что сначала Белла задает тренд, а уж затем этот тренд подхватывает вся модная индустрия». Однако, в отличие от своих коллег и читателей, Белла родилась далеко не в сорочке. В эксклюзивном интервью нашей газете Белла признается, что в свое время натерпелась от разных снобов. «Все девушки в «Enchante» – самовлюбленные эгоистки, – говорит Белла. – У них что-то вроде частного клуба, куда не берут людей с улицы».

Немногие знают, что Белла практически не получила воспитания, поскольку росла на Среднем Западе и кочевала с отцом-военным по гарнизонам. Правда, на три года кочевья прервались – Белла с родителями жила в Германии на военной базе. Всё детство и отрочество Беллы были отравлены комплексами по поводу собственной внешности – девочка считала себя гадким утенком. Читатели, которые ищут у нее совета относительно стиля, пожалуй, сильно удивятся, если сказать им, что Белла на лето не уезжает в Сейнт-Бартс, а на зиму – в Палм-Бич, представляя едва ли не единственное исключение в индустрии красоты. Коллеги Беллы, как по «Enchante», так и по сфере деятельности в целом, все эти глянцевые журналисты, привыкшие к подачкам от косметических фирм и домов моды и не привыкшие задумываться о стоимости этих подачек, живут как под хрустальным колпаком, ценят внешние данные и родословные; Белле же такая позиция глубоко отвратительна, несмотря на то, что она давно уже не гадкий утенок из Огайо.

В своей колонке Белла пишет о прическах и средствах для окрашивания и укладки волос, о тенденциях в макияже, об уходе за кожей, о знаменитостях. Темы всегда животрепещущие. В мире моды и глянца, однако, происходит круговорот рекламных долларов, материализованных в блестящие тюбики. Этими тюбиками (и не только тюбиками) компании, причастные к индустрии красоты, заваливают издателей в обмен на промоушн. «Мы таких подарков и не считаем! Чего только нам не предлагают! Речь не только о продуктах – мы можем бесплатно посещать стилистов, ходить на массаж. А еще у нас бывают пресс-трипы. Конечно, это неэтично. Но большинству читателей до этики и дела нет. Они даже не задумываются, на какие средства в действительности существует журнал. Если мы пишем, что тот или иной крем или спа-процедура творят чудеса, читатель тотчас заглатывает наживку. Нам привыкли верить», – признается Белла.

Что касается других журналистов «Enchante», Белла рада пройтись насчет их нелицеприятных качеств. «В нашем деле всегда найдется пара-тройка человек, готовых превратить вашу жизнь в ад», – говорит Белла. Впрочем, в подробности не вдается, из уважения к своим коллегам. Она делает вид, будто не поняла вопроса о воровстве из хранилища красоты, и в то же время признается: «В индустрии моды существует практика заимствований, – Белла жестом закавычивает слово «заимствования». – Тут настоящие драмы разыгрываются».

Если вы решили, что плохо себя ведут исключительно издатели и журналисты, подумайте еще раз. «С писателями-фрилансерами тоже проблем не оберешься. Особенно как дорвутся до хранилища красоты. Каждая авторша почему-то думает, что никто не заметит пропажи туфель от Джимми Чу или ремешка «Прада». Вещи просто прилипают к жадным ручонкам. А на орехи достается бедным помощникам визажистов и стилистов, гардеробщицам и иже с ними». Белла утверждает, что подчиненных часто винят в проступках, совершенных начальством. В частности, намекает на случай, когда дочка известного дизайнера нарочно оставила в гардеробной непогашенный окурок, чтобы в пожаре обвинили (и уволили) ассистентку гардеробщицы.

Белла также намекает на стервозность рекламных агентов, в частности, агентов из «Моррисон», однако не раскрывает секретов. «Моя лучшая подруга в индустрии красоты как раз работает в рекламе», – говорит Белла. Но отказывается назвать имя. Впрочем, в ее записной книжке в первой восьмерке имен обнаружилась некая Джойеслин Ривз. На вебсайте «Моррисона» также фигурирует аудитор Джойслин Ривз. «Конечно, рекламщики порой невыносимы, но и издатели с журналистами от них недалеко ушли. Они друг друга стоят. В конце концов, постоянно писать о зубной пасте или гигиенических прокладках – удовольствие ниже среднего. Поневоле начнешь изощряться». Белла признается, что рекламщики пашут как лошади и часто вынуждены плясать под дудку издателей ради пары-тройки тюбиков или шарфиков, которым можно будет ножки приделать».

 

Я сижу в кресле как громом пораженная. Приведенный здесь отрывок – еще цветочки. Ягодки? Пожалуйста. Потасовки между неназванными издателями и журналистами, экскурсы в личную жизнь Беллы Хантер, вопрос, сколько еще Белла Хантер продержится на пике, цитата из анонимного издателя, в которой Белла Хантер фигурирует как «высокомерная и претенциозная особа» и, на сладкое, намеки на алкоголизм Беллы Хантер.

Пока я читаю, вокруг моего кресла группируются Хавьер и Минди. Лица у них встревоженные. Таня, позевывая, проверяет электронку. Поднимает взгляд, передергивает плечами.

– Да, попали вы. Шефиня ваша уж точно в восторг не придет.

 

Школа перевода В.Баканова