пер. Екатерины Доброхотовой-Майковой и Владислава Егорова

 

 

 

 

Нил Стивенсон

REAMDE

 

 

 

Часть I

Девять драконов

 

Ферма Фортрастов

Северо-западная Айова

 

 

День Благодарения

 

Ричард смотрел себе под ноги: не все коровьи лепешки замерзли, а на замерзших недолго и подвернуть щиколотку. Собираясь в дорогу, он ограничился ручной кладью, и теперь ступал меж зеленовато-бурых кочек в легких черных кроссовках, которые практически складываются пополам и убираются в карман. Ничего не стоило с утра рвануть в «Уолмарт» за высокими ботинками на толстой подошве, но не хотелось давать родне лишний повод для разговоров, что кто-то сорит деньгами.

Десятка два его родственников, рассредоточившись вдоль колючей проволоки, стреляли в овраг. Традиция устраивать стрельбы в ожидании индейки и пирога зародилась давно, когда, вернувшись в дедушкин дом после церковной службы, они скидывали парадные костюмчики с галстуками и мчали через луг к ручью, где под присмотром двух-трех мужчин постарше выпускали пар, паля из пневматики и мелкашек. Теперь, сами родители, они съезжались на День Благодарения с дробовиками, охотничьими винтовками и пистолетами в багажниках своих джипов.

Колючая проволока заржавела, а вот столбики из лжеапельсина были почти как новые. Сорок лет назад Ричард и его старший брат Джон поставили эту ограду, чтобы скотина не забредала в овраг. Ручей не широкий – взрослый человек запросто его перешагивает, – но коров не учат перешагивать и вообще думать головой, поэтому они вечно застревали в овражке. Зато для стрельбища место было идеальное. Лето выдалось сухим, осень – холодной, и теперь обмелевший ручей бежал под тонкою коркой льда, а из склона, когда в него попадала пуля, сыпались комья земли, что позволяло стрелкам в следующий раз прицелиться точнее. Сквозь наушники Ричард слышал голоса добровольных помощников из числа зрителей: «Три дюйма выше. Шесть дюймов левее». Бумканье дробовиков, треск мелкашек и пых-пых-пых самозарядных пистолетов заглушалось до легкого перестука электроникой в наушниках – полноразмерных, с прочным корпусом и регуляторами громкости по бокам. Вчера, собираясь, Ричард в последний момент о них вспомнил.

Он поминутно вздрагивал. Низкое солнце било в стофутовый ветрогенератор на поле за оврагом, и длинные тени лопастей чиркали по земле, как коса. Тень накрывала Ричарда и мчалась дальше, уступая место следующей полосе, солнце пропадало за лопастью и вспыхивало опять. Это было новшество. В его молодости о существовании мира за горизонтом свидетельствовали только элеваторы, теперь над прерией вздымались циклопические ветряки – единственный внушительный элемент здешнего пейзажа. В краю, где все остальное словно застыло в коме, крутящиеся лопасти мгновенно привлекали взгляд: казалось, они вечно прыгают на тебя из-за угла.

Несмотря на ветер, напряжение в мышцах лица – предвестье головной боли – отпустило впервые с приезда в Айову. Во всех общественных местах семейного сборища – в доме, в ближайшей гостинице, на футбольном матче во дворе – он постоянно чувствовал на себе взгляды. Иное дело здесь, где каждый занят своим оружием и следит, чтобы дуло было направлено за колючку. Если на него и смотрели, то при коротком разговоре глаза в глаза, говоря ОТ-ЧЕТ-ЛИ-ВО, чтобы докричаться через наушники.

Младшие родственники, салаги и сопляки, обращались к нему «Дик», чего Ричард терпеть не мог, потому что так в его юности звали Никсона. Он откликался на имя «Ричард» и на прозвище «Додж». За долгую поездку на машине из пригородов Чикаго, Миннеаполиса или Сен-Луиса родители наверняка рассказали детям, кто есть кто, может, даже показали пачки фотографий и распечатки генеалогического древа. Ричард не сомневался, что дойдя до его родословной ветви – длинной, голой, без единой развилки, – они заметно меняли тон, а их выражение, которое дети могли видеть в зеркале заднего вида, говорило больше, чем в этой части страны принято высказывать словами. Все это он наблюдал сейчас на лицах юных стрелков. Некоторые избегали смотреть ему в глаза, другие смотрели чересчур смело, давая понять, что все про него знают.

Крупный мужик в камуфляже (кажется, второй муж его троюродной сестры Уиллы) протянул Ричарду переломленную двустволку двенадцатого калибра. Направив ружье и взгляд за колючую проволоку и предоставив остальным пялиться на свою парку, Ричард зубами стянул с левой руки перчатку и вставил патроны в теплые стволы. В нескольких ярдах впереди, на краю обрывчика, кто-то поставил в ряд хэллоуинские тыквы. Большую их часть уже разметало кусками по сухому бурьяну. Ричард защелкнул двустволку, удобно пристроил ее к плечу, наклонился вперед и нажал на первый спуск. Приклад ударил в плечо, основание тыквы подпрыгнуло и задумалось, не покатиться ли вниз. Ричард нагнал его вторым выстрелом. Затем он переломил ружье, вытащил горячие гильзы, бросил их на землю и с одобрительным кивком вернул двустволку хозяину.

– Много охотитесь у себя в шлоссе, Дик? – спросил парень лет двадцати с лишком, пасынок Уиллы. Спросил громко – то ли из ехидства, то ли потому, что уши у него были заткнуты оранжевыми поролоновыми берушами.

Ричард улыбнулся.

– Совсем не охочусь. Почти все на моей странице в википедии – неправда.

У парня вытянулась физиономия. Глаза забегали, остановились на двухсотдолларовых электронных наушниках Ричарда, затем уперлись в землю, словно проверяя, нет ли там коровьих лепешек.

В последнее время на его странице в википедии царило затишье, однако в прошлом там бушевала война правок между загадочными субъектами, известными только по IP-адресам, – все они стремились подчеркнуть те факты из жизни Ричарда, которые сам он находил хоть и формально верными, но полностью несущественными. По счастью, это происходило в то время, когда отец уже не мог держать мышку, хотя младшие Фортрасты, разумеется, читали все.

Ричард развернулся и пошел назад. Он никогда особенно не любил гладкостволки. Им был отведен дальний конец цепочки. На ближнем конце, рядом с кое-как припаркованными джипами, компания детишек лет восьми-десяти, в плотном полукольце бдительных взрослых, увлеченно палила из однозарядных мелкашек.

Прямо перед Ричардом стояли пятеро ребят лет двадцати, рядом с ними увивались двое подростков. В центре внимания находилась армейского вида штурмовая винтовка – без дерева, без камуфляжа, без каких-либо претензий, что она предназначена для охоты. Винтовка принадлежала Лену, двоюродному племяннику Ричарда, сейчас – студенту-энтомологу в университете Миннесоты. Красными обветренными руками Лен держал пустой тридцатизарядный магазин. Ричард, вздрагивая каждый раз, как у него за спиной бухал дробовик, наблюдал, как Лен втолкнул в рожок три патрона и протянул его парню, державшему винтовку, после чего принялся терпеливо объяснять, как вставить магазин, отпустить затворную раму и сдвинуть предохранитель.

Ричард повернулся к ним спиной и увидел компанию людей постарше: некоторые отдыхали на складных стульчиках с камуфляжными сиденьями, другие стреляли из больших и старых охотничьих винтовок. Они выглядели благожелательнее молодежи, но Ричард чувствовал – а может, в нем говорила мнительность, – что им будет спокойнее, если он пройдет мимо, не останавливаясь.

Ричард приезжал на общий сбор не чаще, чем раз в два-три года. Возраст и обстоятельства подарили ему приятную возможность стать специалистом по семейной генеалогии. Это он составил фамильное древо, копии которого разворачивали мамаши в джипах. Если бы Ричард мог собрать их всех в кружок на несколько минут и рассказать кое-что о людях, владевших стволами, которые палили сейчас вдоль ограды, – речь, разумеется, не о «глоках» и автоматах, а о несамозарядных револьверах, «M1911» и рычажных винтовках под винчестерный патрон, – он бы объяснил, что его прошлое, даже если оно им не по душе, куда ближе к семейным традициям, чем их нынешний образ жизни.

Но чего он вообще так заводится?

За этими мыслями Ричард набрел на компанию молодежи, стрелявшую из пистолетов.

Чем-то – трудно сказать, чем именно – эти ребятки разительно отличались от тех, что толпились вокруг Лена. Они из города. Из большого города, наверное, на побережье. Скорее всего, на западном. Не из Лос-Анджелеса. Что-нибудь между Санта-Крусом и Ванкувером. Длинноволосый парень, упакованный для защиты от айовских морозов в пять слоев флиса и ветровку, татуированными руками держал перед собой «глок 17» и с расстояния в сорок футов сосредоточенно всаживал пулю за пулей в пластиковую бутылку из-под молока. За ним стояла девушка с волосами и кожей темнее, чем у всех остальных на семейном сборище, в больших очках, которые Ричард назвал про себя «очками Поколения Икс», хотя сам термин «Поколение Икс» уже безнадежно устарел. Девушка лучилась счастьем. Она явно влюблена в парня с пистолетом.

Эта эмоциональная открытость гораздо больше, чем одежда или прически, выдавала в них чужаков. Здешние края метили своих уроженцев привычкой держать чувства при себе, въедавшейся, как татуировка. Отчужденность Ричарда успела довести до белого каления с полдюжины его подружек, прежде чем он научился хоть как-то ее преодолевать. Однако при необходимости он всегда мог опустить ее на лицо, как забрало.

Девушка повернулась к нему и вскинула розовые перчатки в жесте, который у мужчин означает: «Гол!», а у женщин: «Я тебя сейчас обниму!». Она что-то говорила, но наушники, заглушавшие грохот девятимиллиметрового калибра, пропускали только обрывки слов.

Ричард опешил.

На лице девушки, осознавшей: он меня не узнает, начало проступать ошеломленное выражение. И тут, благодаря этому самому выражению, Ричард ее узнал и по-настоящему обрадовался.

– Сью! – воскликнул он и немедленно (все-таки иногда полезно быть историком семьи) поправился: – Зула!

Через секунду Ричард уже ласково ее обнимал. Под всеми слоями одежды она была все такая же худенькая, как прежде. Хотя сильная. Зула встала на цыпочки, чтобы прижаться щекой к его щеке, потом разжала руки и опустилась на толстые подошвы утепленных зимних ботинок.

Ричард знал о ней все – и ничего. Ей должно быть лет двадцать пять. Колледж закончила года два назад. Когда они последний раз виделись?

Наверное, еще во время ее учебы. А значит, за те несколько лет, что Ричарду было недосуг про нее вспомнить, Зула прожила целую жизнь.

В ту пору она практически сводилась для него к своей предыстории: эритрейская сирота, вывезенная церковными миссионерами из лагеря для беженцев в Судане, удочеренная сестрой Ричарда Патрисией и ее мужем Бобом (вскоре слинявшим из семьи), вновь осиротевшая после внезапной смерти Патрисии. Заново удочеренная Джоном и его женой Элис уже перед колледжем.

Ричард попытался вспомнить, что писали Джон и Элис в последних рождественских письмах. Зула училась где-то неподалеку – в Айовском университете? Чему-то практическому – у нее диплом инженера. Нашла работу, куда-то переехала.

– Классно выглядишь! – выдавил он, потому что пора уже было что-нибудь сказать, а фраза представлялась достаточно безобидной.

– Ты тоже, – ответила она.

Ричард немного смутился – уж слишком очевидной была лесть. Лет сорок назад они с приятелями катили куда-то по местной дороге и оказались в хвосте у медленно ползущего фермерского грузовичка. Кто-то из ребят (вероятно, не без помощи наркоты) приметил сходство – которое, раз обнаруженное, уже невозможно было отрицать – между широкой кирпичной физиономией Ричарда и задницей красного пикапа. Отсюда прозвище Додж. Он все ждал, когда приобретет благообразную величавую внешность пожилого мужчины на идиллической рыбалке с рекламы лекарств от простатита, а вместо этого видел в зеркале сильно расплывшуюся, в пигментных крапинках, версию себя тридцатипятилетнего. А вот Зула и правда выглядела великолепно. Негритянско-арабский тип с явной примесью итальянского. Крупный нос, который в других семьях и в других обстоятельствах пошел бы под скальпель, однако Зула поняла, что он – особенно в сочетании с большими очками – смотрится эффектно. За модель ее никто не принял бы, однако свой образ она нашла. Ричард мог только догадываться, какого рода феромоны вырабатывает стиль Зулы для ее сверстников; ему она виделась этаким межпланетным библиотекарем, девушкой-гиком, умненькой и привлекательной, но не до такой степени, чтобы почувствовать к ней что-нибудь недолжное.

– Это Питер, – объявила Зула. Ее бойфренд как раз опустошил магазин «глока». Ричард с одобрением отметил, что молодой человек проверил патронник, выщелкнул магазин и еще раз передернул затвор, прежде чем переложить пистолет в левую руку, освобождая правую для рукопожатия. – Питер, это мой дядя Ричард. Вообще-то он живет совсем близко от нас!

– В Сиэтле? – спросил Питер.

– У меня там квартира, – промямлил Ричард, умирая от стыда: его племянница живет в Сиэтле, а он и не знал. Что подумают родственники? – Последние годы я больше времени провожу в Элфинстоне, – добавил он в свое оправдание и на случай, если Питеру это ничего не говорит, уточнил: – В Британской Колумбии.

Однако лицо Питера уже зажглось интересом.

– Говорят, там отличные склоны для сноуборда!

– Понятия не имею, – ответил Ричард. – Но все остальное там очень даже ничего.

Зула тоже умирала со стыда.

– Прости, что я с тобой не связалась! Это было у меня в списке.

У большинства людей такая фраза была бы просто вежливой отговоркой, но Ричард знал, что у Зулы и впрямь есть самый настоящий список, в котором одним из пунктов значится: «Позвонить дяде Ричарду».

– Это мое упущение, – сказал он. – Надо было устроить тебе торжественную встречу.

Пока они заряжали, Зула рассказала про свою жизнь. Она окончила Айовский университет с двумя дипломами – по программированию и по геологии, четыре месяца назад приехала в Сиэтл и устроилась в молодую компанию, которая намеревалась строить опытную геотермальную станцию рядом с горой Рейнир – вулканическим ружьем, нацеленным в голову Сиэтла. Зуле предстояло заниматься компьютерным моделированием подземных тепловых потоков. Ричарду приятно было слышать от нее умные словечки, наблюдать, как мозги Зулы работают над тем, для чего созданы. В студенческие годы она была застенчивая, немножко слишком натурализованная, немножко слишком непритязательная. Усредненная американская девушка по имени Сью, у которой в официальных документах почему-то стоит «Зула». Теперь она в большей мере стала собой.

– Так что случилось? – спросил Ричард. Зула старательно употребляла прошедшее время: «намеревалась», «планировала».

– Когда я приехала, там уже царил полный хаос. – На лицо Зулы, когда она это говорила, занятно было посмотреть. У ребенка, которого вывезли из Эритреи в Айову, должны были сложиться любопытные представления о полном хаосе. – Какая-то ерунда с хеджевыми фондами, что-то вроде финансовой пирамиды. Месяц назад компания начала процедуру банкротства.

– Ты безработная, – уточнил Ричард.

– В каком-то смысле да, – ответила Зула и улыбнулась.

Теперь у Ричарда появился новый пункт в его списке, который, в отличие от списка Зулы, представлял собой постоянно носимую в голове мешанину из неопределенных намерений, грызущих тревог и смутно осознаваемых кармических долгов. Устроить Зулу в Корпорацию-9592. Был даже вполне убедительный предлог, чтобы ее пригласить. Трудность состояла в другом: как помочь Зуле, чтобы другие на семейном сборище не сочли его ходячей ярмаркой вакансий.

– Что ты знаешь про магму? – спросил он.

Зула полуобернулась и взглянула на него искоса.

– Больше тебя, наверное.

– Ты умеешь моделировать тепловой поток. А движение магмы?

– Квалификации хватит.

– Тензоры? – Ричард понятия не имел, что такое тензоры, но много раз слышал это слово от математиков – обычно оно звучало на этапе перехода от общих фраз к чему-нибудь более практическому.

– Типа того, – ответила Зула нервно, и Ричард понял, что сморозил глупость.

– Для нас по-настоящему важно, чтобы все было правильно.

– Для игровой компании?

– Да, для моей игровой компании, входящей в первые пять сотен по версии «Форчун».

Зула так и застыла вполоборота, пытаясь понять, не прикалывается ли над ней Ричард.

– Речь о стабильности финансовых рынков.

Зула явно не готова была купиться.

– Поговорим позже. У тебя есть знакомые с расстройствами аутического спектра?

– Да! – Теперь Зула смотрела прямо ему в лицо.

– Ты могла бы с такими работать?

Зула указала глазами на своего парня.

У Питера не получалось зарядить магазин. Он пытался вставить патрон задом наперед. Ричард уже с полминуты думал, как бы тактично об этом сказать, но тут Питер сообразил сам и развернул патрон правильно.

По тому, как Питер держал «глок», Ричард решил, что ему это не в новинку. Теперь он понял, что Питер, видимо, впервые взял в руки пистолет. Однако он быстро осваивает новую технику. Самоучка по жизни. Может разобраться во всем, что логично и подчиняется правилам. И знает это. Не стал просить о помощи. Куда быстрее дойти своим умом, чем мучиться, слушая бестолковые объяснения, – и вступать с объясняющим в эмоциональный контакт. Определенно есть что-то, что Питер умеет лучше всех. Что-то техническое.

– А ты что поделывал, дядя Ричард? – весело спросила Зула. Она, может, и научилась быть собой, но для таких случаев держала про запас крошку Сью.

Ответ «дожидался рака» был бы чересчур честным. Если сказать «вел безнадежную позиционную войну с клинической депрессией», возникнет впечатление, что он в депрессии сейчас, что неправда.

– Тревожился из-за смещения палитры, – сказал Ричард.

Питеру и Зуле странным образом понравился его неответ. Видимо, так в их представлении и должен вести себя мужчина за пятьдесят. А может, Зула уже рассказала Питеру все, что знает или подозревает о Ричарде, и оба разумно предпочитают не лезть с расспросами.

– Вы летели через Сиэтл? – спросил Питер, чересчур быстро переходя к спасительной теме авиаперелетов.

Ричард мотнул головой.

– Доехал на машине до Спокана. Это часа три-четыре, в зависимости от того, сколько снега и долго ли придется стоять на границе. Оттуда прямой рейс до Миннеаполиса. Там я арендовал большой американский автомобиль и приехал на нем сюда.

Он кивнул в ту сторону, где бордовый «меркьюри гранд маркиз» заслонял шестую часть зодиакального круга.

– Здесь ему самое место. – Питер повел глазами в сторону фермы, затем невинно глянул на Ричарда.

Тот отреагировал на шутку сложнее, чем мог бы догадаться Питер. С одной стороны, приятно, что ребятки приняли его в игру. С другой стороны, Ричард вырос на этой ферме, и такое отношение к ней его слегка резануло. Он подозревал, что они уже запостили сообщения в твиттер и фейсбук, и хипстеры в кафешках Сан-Франциско в эту самую минуту выстукивают «бу-га-га» и «жесть» под фотографиями Питера с «глоком».

Тут он услышал голос одной из своих «бывших», упрекающий, что ему еще рано становиться таким старым занудой.

Немедленно подключился второй женский голос и напомнил, что колоссальный «гранд маркиз» арендован из иронических соображений.

«Бывшие» Ричарда давно исчезли с горизонта, но их голоса преследовали его постоянно и говорили с ним, словно музы или фурии – как если бы семь суперэго выстроились расстрельной командой перед одним несчастным идом, чтобы не дать ему с удовольствием выкурить последнюю сигарету.

Питер и Зула, наверное, подумали, что Ричард на время потерял нить разговора; первый признак старческого маразма. Ну и ладно. В магазинах было столько патронов, сколько можно засунуть задубевшими пальцами. Зула, потом Ричард по очереди постреляли из «глока». К тому времени, как они закончили, пальба вдоль колючей проволоки уже почти стихла. Боезапас кончался, народ замерз, дети ныли, оружие пора было чистить. Складные стулья отправлялись в багажники джипов. Зула упорхнула к своим кузинам, и теперь они с повизгиванием висли друг у друга на шее. Ричард нагнулся, что в последнее время было несколько труднее обычного, и начал собирать гильзы. Краем глаза он видел, что Питер последовал его примеру, но скоро бросил, не желая далеко уходить от Зулы. Болтать со стайкой ее кузин парень не хотел, оставлять ее одну – тоже. Его голова постоянно поворачивалась туда, куда перемещалась Зула. Такая бдительность и радовала, и огорчала Ричарда, который не стыдился слегка приревновать.

Питер глянул через поле на дом, отвел глаза и снова повернулся, чтобы посмотреть внимательнее.

Он знает. Зула сказала ему, что случилось с ее приемной матерью. Может, Питер даже залез в гугл и проверил. Вероятно, ему известно, что в год от удара молнии гибнет пятьдесят-шестьдесят человек, и что Зуле тяжело об этом говорить: большинству такая смерть представляется чересчур нелепой, им проще думать, что она шутит.

 

 

«Гранд маркиз» заблокировал выезд джипу с замерзшими мамашами и детьми, поэтому Ричард, радуясь предлогу уйти, быстро двинулся к машине. Проходя между Питером и Зулой, он негромко объявил: «Я в город», что означало: «еду в “Уолмарт”» и забрался в огромный «меркьюри». Он услышал, как открывается задняя дверца, увидел, как Питер с Зулой садятся на мягкий диван. Пассажирская дверь тоже открылась, и в машину плюхнулась еще одна девица лет двадцати пяти. Имя ее Ричард должен был знать, но забыл. Надо будет по дороге как-нибудь его выяснить.

У юных весельчаков много чего нашлось сказать про «гранд маркиз»; они заценили шутку и решили, что Ричард – классный. Девица на переднем сиденье объявила, что никогда не сидела «в такой машине», подразумевая, очевидно, седан. Ричард почувствовал себя не просто стариком, а доисторической окаменелостью.

Минут пять ребятки щебетали, перекидываясь фразами, потом умолкли. Питер явно не рвался выкладывать сведения о себе. Ричарда это вполне устраивало. Люди, у которых есть визитные карточки с названием должности, легко могут рассказать про свою работу, но тем, кто занимается чем-нибудь умным дома за компьютером, пускаться в долгие объяснения чисто для поддержания разговора – себе дороже. Лучше уж сразу про авиаперелеты.

Закоченевшие руки и ноги вытягивали из мозгов всю энергию. За окнами тянулся вымороженный пейзаж – западная Айова. Люди из других краев, пересекая штат, обычно не видят разницы между западом и востоком – или между Огайо и Южной Дакотой. Однако Ричард здесь вырос, он много раз отправлялся в индейские вылазки или пиратские экспедиции вдоль ручья, поэтому чувствовал градиент местности и понимал, что они на границе Среднего Запада и Запада, как будто по одну сторону ручья ты сгребаешь с черной земли прелую листву, слушая по транзистору футбол, а по другую вытаскиваешь из шапки стрелы.

Был и градиент в направлении север-юг. На юге – Миссури и Канзас, куда часть Фортрастов (согласно его исследованиям) бежала во время Войны Севера и Юга, спасаясь от эскадронов смерти и террористов. На севере – особенно в такой день – почти видишь развернутые к полюсу плечи земли. На этой широте Фортрасты, рванувшие на север, почувствовали забирающийся под одежду морозец и решили остановиться. Здесь они и пустили корни – не как старые ореховые деревья у ручья, а как ежевика или одуванчики, которые, стоит одному семечку зацепиться, покрывают все плотным ковром.

«Уолмарт» напоминал звездолет, приземлившийся на соевом поле. Ричард проехал мимо той части магазина, где торговали продуктами, мимо аптеки и оптики и припарковался возле промтоварного ангара. Парковочные места тут были рассчитаны на полноразмерные пикапы, что для него сейчас имело немаловажное значение.

Они вошли. Ребятишки сбились с шагу и затормозили: способность иронизировать, заменявшую им душу, наглухо вырубил сверхмощный внешний сигнал. Ричард шел вперед не останавливаясь – у него была цель. Он вроде бы придумал, как помочь сборищу, не вляпавшись ни в одну из коровьих лепешек, подстерегающих на этом пути.

Он шел, пока не добрался до отдела, где все вокруг было камуфляжным или ядовито-оранжевым. Вышел старик в синей жилетке и уперся морщинистыми руками в витрину, словно хозяин салуна на Диком Западе. Ричард ответил на его дежурное приветствие и сказал, что хочет купить три коробки натовских патронов калибра 5,56 миллиметров. Продавец кивнул и повернулся, чтобы отпереть витрину с по-настоящему крутым товаром. Сзади на жилетке у него был желтый смайлик, который на сгорбленной старческой спине выпирал почти полушарием.

– Лен выдавал по три патрона, – объявил Ричард догнавшим его ребятишкам. – Все хотят пострелять из штурмовой винтовки, но никто не покупает патронов. Пять пятьдесят шесть довольно дороги, потому что все маньяки убеждены, что их скоро запретят.

Продавец аккуратно выставил на стеклянный прилавок три тяжелых коробки, достал из пластмассовой кобуры пистолет для считывания штрих-кодов и чикнул по каждой: три нажатия на спуск, три прямых попадания. Прозвучала внушительная сумма. Ричард уже вытащил бумажник. Племянница или троюродная сестра (по дороге не выяснилось, как ее зовут) заглянула в объемистое нутро из дорогой кожи так беспардонно, что Ричарду захотелось просто вручить ей бумажник. Она удивилась, увидев лицо королевы Елизаветы и цветные картинки с изображением хоккеистов. Ричард не сообразил поменять деньги, а теперь оказался в таком месте, где нет обменника. Он заплатил дебетовой картой.

– Давно вы переехали в Канаду? – спросила девица.

– В семьдесят втором.

Продавец сверкнул на него бифокальными очками: от призыва косил!

Ни у кого из молодых такой ассоциации не возникло. Интересно, они вообще знают, что в их стране когда-то был призыв и от него косили?

– Пожалуйста, введите ПИН-код, мистер Форрест, – сказал продавец.

Ричард, как многие уехавшие, произносил свою фамилию с ударением на последнем слоге, но отзывался и на здешнее Фортраст, и даже на «Форрест».

К тому времени, как они добрались до выхода, он решил, что «Уолмарт» похож не столько на звездолет, сколько на межпространственный портал, связывающий все «Уолмарты» в известной вселенной, и, пройдя через стеклянные двери, они могут оказаться в Уичите или Покателло. Однако вышли они по-прежнему в Айову.

– А почему вы переехали? – спросила племянница-кузина на обратном пути. Она говорила с гнусавой растяжкой, которой было заражено большинство здешних девиц и от которой стремительно избавлялась Зула.

Ричард глянул в зеркало заднего вида: Питер с Зулой обменялись выразительными взглядами.

Киса, ты когда-нибудь слышала про википедию?!

Вместо того чтобы объяснить, отчего переехал, Ричард сказал, чем там занялся:

– Я работал проводником.

– У охотников?

– Нет, я не охотник.

– Мне просто интересно, откуда вы столько знаете про оружие.

– Потому что я здесь вырос, – ответил Ричард. – А в Канаде многим из нас приходилось носить оружие по работе. Там это труднее. Надо пройти курсы, состоять в клубе и все такое.

– А почему вы носили оружие, если…

– Если мы не охотились?

– Да.

– Гризли.

– На случай, если он нападет?

– Верно.

– И тогда надо было стрелять в воздух, чтобы напугать?

– В сердце. Чтобы убить.

– А такое случалось?

Ричард снова глянул в зеркало заднего вида. Он надеялся послать телепатический сигнал: «Бога ради, отвлеките ее», но Питер и Зула слушали с заинтересованным видом.

– Да, – сказал Ричард. Ему хотелось соврать, однако на сборище это бы все равно потом выплыло.

– Медвежья шкура у деда в комнате, – подала голос Зула.

– Она настоящая? – изумилась девица.

– Ну конечно, настоящая, Викки! А ты думала – синтетическая?

– Так вы убили гризли, дядя Дик?

– Я выпустил в него две пули, пока мой клиент восстанавливал подзабытые навыки лазанья по деревьям. Вскоре после этого медведь перестал дышать.

– И вы его освежевали?

Нет, он любезно выскочил из шкуры, прежде чем испустить дух. Ричарду было все труднее бороться с искушением ответить резкостью. Только Музы-Мстительницы его и останавливали.

– Я на себе перетащил шкуру через границу, – услышал он свой голос. – Вместе с черепом и прочим она тянула примерно на половину моего тогдашнего веса.

– А зачем?

– Потому что это незаконно. Не в смысле убивать медведя. Убить можно, если ради самозащиты. Но тушу надо передать властям.

– Почему?

– Потому что, – сообразил Питер, – иначе люди начнут стрелять медведей ради трофеев и говорить, будто защищались.

– А далеко было нести?

– Двести миль.

– Ух, видно вам здорово хотелось ее заполучить!

– Да нисколько.

– А зачем же вы несли ее двести миль?

– Потому что ее хотел заполучить клиент.

– Я совсем запуталась! – посетовала Викки, как будто всех здесь заботило ее эмоциональное состояние. – Вы сделали это для клиента?

– Наоборот! – с легкой досадой вмешалась Зула.

Питер сказал:

– Минуточку. Медведь напал на вас и на вашего клиента…

– Историю рассказываю я! – оборвал Ричард, поднимая руку. Он не собирался ее излагать, вообще надеялся, что она не всплывет. Однако это была его единственная история о себе, которую можно рассказать в приличной компании, и коли уж до этого дошло, он не намеревался уступать свое право. – На медведя залаяла собака клиента. Побеспокоила бедного мишку. Он поднял ее зубами и начал трясти, как белку.

– Это был пудель или типа того? – спросила Викки.

– Восьмидесятифунтовый золотистый лабрадор, – ответил Ричард.

– Мамочка родная!

– Ну вот примерно это же я себе и сказал. Когда лабрадор перестал дергаться – что произошло довольно быстро, – медведь отбросил его в кусты и двинулся на нас, словно говоря: «Если у вас есть что-нибудь общее с этой вонючей псиной, то вы – покойники». Так дело и дошло до стрельбы.

Питер фыркнул над формулировкой.

– Именно: никакого героизма. Подходящее дерево было только одно, а клиент карабкался не то чтобы слишком резво. Я к тому, что мы не могли разом взобраться на дерево. И даже лошадь не убежит от гризли. У меня в руках ружье с жаканами. Что делать?

Молчание, пока все трое обдумывали риторический вопрос.

– С жаканами? – спросила Зула, переключаясь в инженерный режим.

– Такая специальная пуля под дробовик двенадцатого калибра. В общем, я держу в руках фирменную двустволку Элмера Фадда, снаряженную аккурат для этого дела. Меня основательно трясет, так что я для упора встаю на колено и луплю с обоих стволов. Медведь убежал. Мы нашли его ярдах в двухстах от лагеря, уже мертвого. Клиент захотел шкуру. Я сказал, что это противозаконно. Он предложил мне деньги. И я начал свежевать. Ушло несколько суток. Отвратное занятие. Домашний-то скот забивать – не подарок, потому мы в Айове и выписываем для этого мексиканцев, – говорил Ричард, постепенно заводясь, – так вот, медведь еще хуже. Он воняет. – Ясно было, что его слушателям все равно не понять. –Практически разит рыбой. Как будто ты искупался в его гормонах.

Викки передернуло. Ричард подумывал рассказать, какого размера у гризли яйца, но понял по ее лицу, что не надо перегибать палку.

Вообще-то он собирался ободрать шкуру кое-как, однако, на свою беду, начал с когтей. И сразу вспомнил читанные в детстве книжки про индейцев: как сиу при посвящении в воины убивали медведя и делали из его когтей ожерелье. Мальчишки его поколения относились к такому серьезно: Ричард знал про Бешеного Коня не меньше, чем школьники былых поколений – про Цезаря. Так что ритуал следовало исполнить целиком. Начав с когтей, он все никак не мог выбрать момент, чтобы просто покромсать тушу.

– Чем дольше я с ней возился, тем меньше мне хотелось отдавать ее клиенту, – продолжал Ричард. – Ему прямо свербело ее получить. Я там по уши в кровище, отбиваюсь от ос, а он подходит вразвалочку глянуть, большая ли шкура и все такое. Я чувствовал, он уже видит ее на полу своего офиса или квартиры. Брокер из Нью-Йорка. Наверняка бы рассказывал, как сам завалил медведя, пока струхнувший проводник карабкался на дерево. Мы поспорили. Я свалял дурака, потому что уже крепко влип и меня ничего не стоило прижать. Клиент пообещал, что если я не отдам шкуру, он настучит, и меня вышибут с работы. Я послал его в жопу, взял шкуру и пошел. Ключи оставил ему в машине.

Молчание.

– Мне не так нужна была эта шкура, – объяснил Ричард, – как я не хотел, чтобы он ею хвастал.

– Вас уволили?

– Да. И лицензию отняли.

– И чем вы занялись, когда потеряли работу?

Стал по проторенной дорожке носить через границу анашу.

– Да так, разным.

– Ммм… надеюсь, оно того стоило.

Еще как!

Они подкатили к ферме. Вся подъездная дорога была заставлена джипами, так что Ричард, злоупотребив правом выросшего в этом доме, поставил «гранд маркиз» на жухлой траве у самого крыльца.

 

 

Выбираться из машины с такой низкой посадкой – все равно что вылезать из собственной могилы. Ричард поймал Питера на том, что он оглядывает двор – пытается сообразить, где была натянута роковая веревка.

Ричард даже подумал, не стать ли ему Вергилием – не рассказать ли прямым текстом все, что пареньку предстоит мучительно собирать по частям, если их с Зулой отношения – надолго. Он промолчал, но в голове слова звучали. Если можно смотреть мысленным взором, то сейчас говорил его мысленный рот.

Бугорок, окруженный кольцом заледенелых поганок, словно чирей из какого-то нижележащего братья-гриммовского слоя, силился пробиться через дерн. Вот что осталось от старого дуба. Веревка шла от него к дому – видите, вот здесь, сразу за трубой, скоба. Мама умирала. Болезнь у нее была такая, при которой надо часто менять постельное белье. Я предложил съездить в город и купить еще простыней в «Джей-Си-Пенни» – был такой прото-Уолмарт. Патрисия возмутилась. Как будто я сказал, что она – плохая дочь. Машина как раз достирала очередную порцию, а сушилка еще работала, и Пэт развесила простыни на улице. День выдался такой, когда чувствуешь, что будет гроза. Мы все сидели у маминой постели и пели церковные гимны, и тут гром загрохотал по прерии, как бильярдные шары. Пэт бросилась на улицу, чтобы снять простыни до дождя. Мы все слышали молнию, которая ее убила. Словно десять брусков динамита жахнули прямо за окном. Электричество вырубилось, мама проснулась, в первые минуты никто ничего не понял. Потом Джейк выглянул в окно и увидел Пэт на траве. Уже и под простыней. Маме мы так ничего и не сказали. Долго было бы объяснять. Под вечер она впала в забытье и на четвертые сутки умерла. Мы похоронили их вместе.

Ричард ошалело затряс головой. Невозможно поверить, что непогода и сейчас кого-то убивает. Люди, слыша эту историю, непременно отпускают какое-нибудь замечание, иногда даже невольно смеются. Ричард одно время подумывал основать в интернете группу взаимной поддержки для тех, у кого близких убило молнией. Все было будто из книжки, как если бы семья вырастила собственного писателя или рассказ подхватил некий бродячий айовский бард. Тем не менее история эта – собственность Зулы, ей и решать, когда и с кем делиться.

Она, слава Богу, была в скаутском лагере, так что ее смогли привезти домой и осторожно, в присутствии детского психолога, рассказать, что она на двенадцатом году жизни повторно осиротела.

Через несколько месяцев беглый муж Патрисии, Боб, внезапно прорезался и сделал вялую попытку не дать Джону и Элис удочерить Зулу. А потом исчез так же внезапно, как появился.

Зула провела остаток детства в этом доме, на попечении у Джона и Элис, и выросла совершенно нормальной девушкой. Ричард как-то читал статью, что дети, прошедшие через ад, полностью выправляются, если в нужный момент кто-нибудь старший возьмет их под крыло. Видимо, Зула протиснулась в эту щелочку. За четыре года от удочерения до удара молнии Патрисия успела передать ей что-то, за что она дальше могла держаться.

Ричард так и не женился, а Джейк, младший братишка, стал тем, кем стал: это началось вскоре после того, как он выглянул в окно и увидел мертвую сестру под дымящейся простыней. В итоге такого сочетания смертности и демографии Элис оказалась не просто старшей, но и единственной взрослой женщиной в семействе Фортрастов. Они с Джоном вырастили четырех детей, однако именно потому, что в них столько вложили, все четверо перебрались на серьезную работу в большие города (извечная трагедия Айовы – лучшая молодежь вынуждена бежать из штата, чтобы найти себе занятие по способностям). Вместе с сознанием безответственности оси Ричард–Джейк это породило у Элис квазипостоянное чувство обиды на мужскую часть семьи и привело к вялотекущей окопной войне. Элис как фельдмаршал одной из сторон считала нужным вербовать всю родню вплоть до самой дальней. Джон вольно или невольно помогал ей, например, поддерживал традицию стрельб, хоть немного скрашивавших мероприятие для родственников-мужчин. Однако главная работа, как запоздало осознал Ричард, происходила на кухне и не имела ничего общего с готовкой.

Это, впрочем, не означало, что мужчинам возбраняется внести свою лепту.

Ричард отыскал «субару» Лена, оставил коробки с патронами на водительском сиденье и вернулся в дом через редко используемую парадную дверь, которая вела в редко используемую гостиную, сейчас наполненную народом. Впрочем, больше половины стрелков разъехалось по мотелям отдыхать и мыться, так что пройти было можно. Кто-то из молодых родственников предложил забрать и повесить его парку. Ричард вежливо отказался, потом охлопал нагрудный карман, убеждаясь, что конверты на месте и молния застегнута.

Пять племянников (словом «племянник» обозначались все родственники младше сорока) развалились на диванах и креслах и тыкали в ноутбуки, перекачивая друг другу фотки. На экранах мелькали яркие картинки, создавая забавный и грустный контраст десятку семейных снимков, отпечатанных по средневековой технологии, тщательно обрамленных и развешанных по стенам комнаты.

Ухо Ричарда уловило имя «Джейк». Он повернулся и увидел, что кузина постарше разглядывает годичной давности снимок Джейка с семейством. Фотография выглядела обманчиво нормальной, как будто Джейк, пославший лесом все законы современной американской жизни, в одном остался как все: не сняться с Элизабет и тремя мальчиками он попросту не мог. Запечатлел всех пятерых, наверное, какой-нибудь член их сектантской общины, фотограф-любитель, рамку из березовой коры смастерили мальчики своими руками. С виду семейство ничем не отличалось от обычных людей; истинного Джейка выдавали только мелочи вроде бороды, как у пехотинца армии конфедератов.

Женщина спросила, почему Джейк с семьей никогда не приезжает на общий сбор.

Ричард знал: когда речь заходит о Джейке, надо быстро перехватить инициативу и представить младшего братишку вменяемым человеком, пока кто-нибудь не выставил его психом, и не возникла неловкость.

– После одиннадцатого сентября Джейк не летает самолетами, потому что в аэропорту надо предъявить документы, – объяснил Ричард. – Он считает это неконституционным.

– На машине-то он хоть иногда приезжает? – осторожно полюбопытствовал кто-то из свояков. В голосе слышалась тень иронии.

– Водительских прав он тоже не признает.

– Но машину-то он должен водить? – спросила женщина, которая начала разговор. – Мне кто-то сказал, что он плотник.

– В той части Айдахо, куда перебрался Джейк, можно ездить без прав, – сказал Ричард. – У него взаимопонимание с местным шерифом, которое не распространяется на другие части штата.

Он даже не стал рассказывать, что номера на свою машину Джейк тоже ставить отказывается.

Ричард совершил быстрый налет на окраины кухни, схватил пару печенюшек и сбежал, оставив женщинам тему для обсуждения. Затем направился туда, где в его детстве было заднее крыльцо. Не так давно там оборудовали круглосуточный медицинский стационар марки «холостяцкая берлога» для их отца.

Отец – по документам Николас Фортраст, девяноста девяти лет от роду, известный сборищу как «дед», – покоился на полулежачем кресле в комнате, где каждому с порога бросалась в глаза огромная медвежья шкура. Ричард почти чувствовал, как из нее сочатся вышеупомянутые гормоны. Когда в 2002-м перестроили крыльцо, Элис первым делом отнесла туда шкуру. В качестве символа наследственной доблести Фортрастов медвежий ковер дополнял отцовскую медаль Почета на стене позади кресла (в рамке под стеклом, как пристало высшей воинской награде страны). В углу внушительных размеров кислородный баллон соперничал за электророзетки и место на полу с аппаратом для гемодиализа. Очень старый ламповый телевизор в тумбе орехового дерева служил постаментом пятидесятичетырехдюймовой плазменной панели, где сейчас показывали профессиональный футбольный матч с выключенным звуком. На месте второго пилота по правую руку от отца в чуть менее троноподобном кресле возлежал Джон – и.о. семейного патриарха, на шесть лет старше Ричарда. Несколько племянников, устроившись по-турецки на ковре, увлеченно следили за игрой. Какая-то из сестер Карденас (видимо, все-таки Рози) суетилась рядом с креслами: записывала на планшетах непонятые числа, складывала белье – другими словами, готовилась препоручить отца Джону, чтобы отметить День Благодарения в собственной семье.

С тех пор как отец обзавелся всеми этими периферийными устройствами – внешней почкой, внешним легким, – он превратился в довольно сложный механизм, вроде навороченного агрегата для аргонодуговой сварки, с которым в одиночку не управишься. Джон, вернувшийся из Вьетнама без обеих ног ниже колена, отлично разбирался в протезах: он прочел все инструкции, так что мог на какое-то время заменить сиделку. Один на один с Ричардом отец не протянул бы и двенадцати часов, и тому приходилось участвовать в процессе более хитрым способом. Он стоял, засунув руки в карманы, и притворялся, будто следит за игрой, пока Рози не двинулась к выходу. Ричард нагнал ее на пандусе, ведущем к отцовскому мини-фургону, оборудованному лифтовым подъемником, как аттракционы Доктора Сьюза.

– Я провожу вас до машины, – сказал Ричард, и Рози улыбнулась его деликатной формулировке. – Сегодня индейка?

– Индейка и футбол, – ответила она. – Наш футбол.

– Как Кармелита?

– Спасибо, хорошо. Ее сын – высокий! Баскетболист.

– Не футболист?

Рози улыбнулась.

– Немножко. Головой хорошо бьет.

Она вытащила из сумочки ключи, и на Ричарда пахнуло разнообразной парфюмерией. Он зашел вперед и распахнул дверцу ее «субару».

– Спасибо.

– Вам спасибо, Рози. – Он расстегнул карман парки. Пока Рози устраивалась на водительском сиденье, расправляя под собой юбку, Ричард вытащил конверт с полудюймовой пачкой стодолларовых купюр и положил в бардачок. Затем мягко прикрыл дверцу. Рози опустила окно.

– Здесь столько же, сколько в прошлый раз, плюс десять процентов, – пояснил Ричард. – Этого довольно? Вас с Кармелитой по-прежнему устраивает?

– О да, спасибо большое!

– Вам спасибо, – повторил он. – Вы – ангелы-хранители нашей семьи, и мы вас очень ценим. Если что, у вас есть мой телефон.

– С Днем Благодарения!

– И вас, и все семейство Карденасов!

Она помахала рукой, включила передачу и тронулась.

Ричард снова охлопал карман, проверяя второй конверт. Его надо будет тихонько сунуть Джону – хватит на много кислорода.

Передавая деньги из рук в руки, он всякий раз чувствовал себя по-дурацки. Человеку его темперамента куда проще отправить стодолларовые бумажки Федэксом, что Ричард и делал в те годы, когда не приезжал на сборище. Однако на обратном пути к дому Музы-Мстительницы молчали, из чего Ричард заключил, что не слишком напортачил.

Претензии М.-М. по большей части сводились к его «эмоциональной закрытости». Когда Ричарда впервые огорошили этой фразой, он долго не мог прийти в себя. Он точно знал, что многими чувствами нельзя делиться ни с кем, а уж особенно с теми, кого стараешься не обидеть, например, с девушками. «Эмоциональная открытость» связывалась у него с неконтролируемыми всплесками вроде того, из-за которого он заработал прозвище «Додж». Однако несколько будущих «бывших» уверяли, что хотят от него эмоциональной открытости, и в качестве мифологической греческой мести оставались эмоционально открыты ему долго после того, как отношения сходили на нет. Впрочем, с Рози Карденас он вроде бы был вполне эмоционально открыт. Если не чересчур. Может быть, ей стало неловко.

Назад в дом. В игре близился конец четвертого периода, звук включили, в комнату набилось еще больше народа. Ричард не сразу отыскал, куда прислониться. В последнее время найти такое место стало труднее: экспозиция на стенах постоянно расширялась. Джон, надо думать, проводил здесь столько времени, что позволил себе украсить комнату памятными вещицами из Вьетнама.

Лишь один участок стены оставался свободным от посягательств: здесь посреди широкого пустого пространства красовалась на кронштейне с бронзовой табличкой винтовка М1 «Гаранд» времен Второй мировой. Джону совесть не позволила бы забивать алтарь святилища своими вьетнамскими сувенирами.

В детстве Ричард был убежден, что винтовка – та самая, но позже Бад Торгсон, последний долгожитель из числа отцовских однополчан, поднял его на смех. Бад терпеливо объяснил, что по инструкции не положено, отстреляв все патроны, перехватывать М1 за дуло и лупить противника по каскам, оставляя вмятины в отличной крупповской стали, и что от такого обращения винтовки обыкновенно приходят в негодность. Некто, ответственный за выдачу медалей, внимательно осмотрел ту самую, после чего ее списали на металлолом. М1 на стене, вместе с табличкой, купили из армейских излишков и презентовали отцу бойцы его отряда, которых он, если верить истории, спас тогда от смерти или от лагеря для военнопленных.

Ричард не то чтобы сильно горевал, просто удивлялся, отчего потомки Николаса – добропорядочные мужья, работники, прихожане – считают себя наследниками человека, который в свой звездный час, озверев, насмерть забил нескольких штурмовиков импровизированной дубиной.

 

 

После смерти Патрисии, когда Боб (или его адвокат) прислал письмо, в котором неожиданно заявлял права на Зулу, семья провела небольшую конференцию. Ричард участвовал из Британской Колумбии по телефону, включенному на громкую связь. Вообще-то спикерфоны – полная фигня, однако в данном случае это оказалось ему на руку: он мог закатывать глаза и хвататься за голову, а когда стало совсем тошно, отключил звук и выматерился. Джон с Элис и их адвокаты вели себя абсолютно разумно, но Ричарду казалось, что городской совет хоббитов составляет проект резолюции, где первый и основной пункт – потребовать извинений от назгулов. Ричард был тогда в плотном контакте с байкерами, а те, мягко говоря, не во всем ладили с законом. У клуба имелся филиал в Южной Калифорнии. Через его членов Ричард вышел на частных детективов не самого традиционного толка что в одежде, что в методах работы, и поручил им разузнать побольше о частной жизни Боба. Когда досье достигло приятной толщины – такой, что его можно было с впечатляющим звуком шваркнуть на стол, – Ричард сел в паршивый дизельный «лендкрузер» и рванул из Элфинстона в Лос-Анджелес. Он остановился в гостинице, принял душ и надел ровно такую косуху, под которой прятал бы кобуру, будь у него с собой пистолет. Затем оставил «лендкрузер» в мастерской менять масло и поехал на такси в некий особенный автопрокат, который посоветовал ему в таверне шлосса один актер, приезжавший в Элфинстон на съемки. Там Ричард взял в аренду «Хамви». Не «Хаммер» – жалкую пародию на «Хамви», доступную тогда на гражданском рынке (дело происходило в 95-м), а настоящий армейский вездеход в семь футов шириной, тянущий (вместе с сабвуферами) на три тонны. Врубив на полную «Rage Against The Machine» (в «Хамви» была крутейшая афтермаркетная стереосистема), он подкатил на стрелку с получасовым опозданием и припарковался на месте для инвалидов. По отпавшей челюсти Боба за стеклом ресторана Ричард понял, что уже победил.

Это было позорище. Набор самых дешевых понтов, какие только можно придумать. Будь у Боба хоть капля мозгов, он бы по одному этому сообразил, что Ричард блефует.

Тогдашняя будущая «бывшая» Ричарда увлекалась индийской философией, так что он наслушался про аватар, майю и все прочее. Явившись в аватаре бандюка, он предстал перед Бобом именно таким, каким Боб его воображал. А поскольку Боб был теперь врагом семьи, то напугался до потери пульса.

Все прошло как по маслу. Однако Ричард так неловко чувствовал себя в этой аватаре, что изводился мыслью: откуда она взялась? Что на него нашло? Только позже, поговорив с Бадом и поразмыслив над историей медали Почета, он понял: аватара была не его, а семейная.

 

 

Матч не то чтобы закончился, просто, как это обычно бывает, перешел в стадию, когда смотреть уже не на что. Ричард придвинул кресло и сел по левую руку от отца. Их осталось всего трое: Джон, Николас и Ричард. Патрисия умерла четырнадцать лет назад. Джейкоб родился сильно позже остальных, когда мама была в предклимактерическом возрасте; все понимали, что беременность незапланированная. Джейк не умер, но он в Айдахо – штате, который жители побережий частенько путают с Айовой, хотя на самом деле это полная ее противоположность: айовец может уехать в Айдахо только из принципа.

Ричард плохо представлял, насколько соображает его отец. После очередного шквала микроинсультов тот практически не разговаривал, но внимательно следил глазами за людьми в комнате. По лицу и движениям чувствовалось: он в курсе, что происходит, и ему приятно сидеть между двумя старшими сыновьями. Ричард откинулся в кресле, скрестил ноги на медвежьей шкуре и приготовился сидеть долго. Кто-то принес ему пиво. Отец улыбнулся. Вот и славно.

 

 

Ричард проснулся и сделал попытку заткнуть мобильник, однако местный климат высосал из кончиков пальцев всю влагу, и они не могли наладить виртуальный контакт с экраном. Он подышал на пальцы, облизнул их. Наконец телефон согласился признать в них человеческую плоть, стал отзываться на команды и умолк.

Ричард на ощупь отыскал очки для чтения и ткнул в кнопку календаря. Из темноты выплыла зеленая панель, превратив седые волосы у него на груди в светящиеся изумрудные заросли. Взгляд сфокусировался, и он прочел: ПОЕЗДКА–СКЕЛЕТОР.

Он переключил масштаб и увидел благоприятные цветовые предзнаменования: ни одной красной полоски на ближайшие две недели, впереди четыре полностью зеленых (то есть рабочих) дня.

Синим обозначались семейные и другие личные дела. Вчерашний день, например, целиком накрылся шестнадцатичасовой гробовой доской с надписью «СБОР».

За «ПОЕЗДКА–СКЕЛЕТОР» шли три здоровенные зеленые плашки: «IOM» (код аэропорта острова Мэн, как Ричард помнил чересчур хорошо), затем «ОММАЖ Д2» и, наконец, «МОРЕ».

Красным отмечались визиты к врачу и заполнение налоговых деклараций. Неделя с несколькими красными полосками полностью потеряна для дела. Синее чуть лучше, хотя имеет тенденцию расползаться и откусывать куски от зеленого. Изредка, правда, его удается превратить в зеленое, как вчера, когда он понял, что Зула должна работать на Корпорацию-9592.

Единственный способ сделать что-нибудь толковое – проснуться в зеленом режиме и оставаться в нем весь день. Так что сейчас цветофизика требовала выбраться из гостиницы, не попавшись на глаза никому из родственников.

Ричард по телефону сообщил, что освобождает номер, и замер перед глазком, выжидая, когда все миниатюрные Фортрасты в купальниках и плавках пройдут в бассейн или из бассейна, затем выскользнул через черный ход и отогнал «гранд маркиз» на заправку в полумиле от гостиницы, чисто для подстраховки. Здесь он закачал в машину ванну бензина, купил в дорогу стаканчик кофе и банан. Затем включил бортовой GPS-навигатор и начал копаться в меню.

Трейлерный поселок «Тропа опоссума» уже не значился в базе интересных мест, пришлось просматривать всю нодауэйскую часть северо-западного Миссури. Ричард ожидал найти разве что почту и парк, поэтому чуть не вздрогнул, когда на экран выскочила крупнопиксельная иконка: гуманоид с заостренными ушками, синими косами и подписью «КОРОЛЕВСТВО КШЕТРИЕВ». На вкладке сообщалось, что оно входит в состав более обширного тематического комплекса, включающего парк аттракционов и магазин. У Ричарда рука не поднялась выбрать такой пункт назначения, и он трусливо разрешил навигатору проложить маршрут к административному центру округа.

На пути из города, переваривая мысль, что квазиэльфийская раса под названием к’Шетрии (пусть и без пресловутого апострофа) записана теперь в память реальных GPS-навигаторов, он едва не въехал в хвост того, что в этих краях считалось транспортной пробкой: по случаю дня скидок покупатели старались втиснуть машины на стоянку, а себя – в двери «Уолмарта». Раньше он тормозил бы в несколько приемов, но сейчас это дело можно было передоверить АБС, поэтому Ричард просто втопил педаль до пола и стал ждать. Педаль под ногой дергалась. Из отверстия в пластиковой крышке стаканчика вылетела капелька кофе, банан отскочил на крышку бардачка. Ричард спокойно смотрел, как увеличивается в размерах кузов пикапа, немного похожий на плашку в телефонном календаре. Столкновения не произошло. Водитель показал ему средний палец. Зажегся зеленый, и машины поползли вперед. Вскоре Ричард уже ехал по автомагистрали на юг. Это его быстро утомило, и он, к растущему огорчению GPS, свернул на двухрядное шоссе.

Несмотря на шпионское исчезновение из гостиницы, в голове по-прежнему крутились семейные заботы. Он проснулся не в том цветовом режиме! До границы Миссури надо очистить мозги от всяких следов синего, оставив только зеленый.

Поскольку он ехал не просто на дружескую встречу. Сегодняшние недосказанности или неудачные формулировки могут вылиться в дорогостоящие последствия. После Дня Благодарения отдыхает вся страна, но только не Скелетор. Их с Ричардом международной клиентуре плевать, когда в Штатах едят индейку. И даже игроки-американцы, отвлекшиеся вчера на семейный долг, сегодня будут наверстывать упущенное, добывая виртуальное золото и компенсаторную славу в мире T’Эрры. Серверам и сисадминам Корпорации-9592 предстоял один из самых тяжелых дней в году.

Однако мысли постоянно возвращались к синему. Это походило на задание в квесте: требовалось понять, что на самом деле его донимает. Не Музы-Мстительницы: немного поорав после того, как он чуть не въехал в пикап, они надолго умолкли.

Примерно в районе Ред-Оук Ричард наконец решил головоломку: все дело во вчерашнем коротком, но досадном разговоре с читателем википедии.

Его бесило не содержание конкретной страницы, а то, что она вообще есть и ему о ней напомнили в то самое время, когда он собирался побыть «Доджем», расслабиться и почувствовать себя дома.

Страница начиналась фактами про его нынешнее положение; большую часть подробностей неведомые авторы сочли к делу не относящейся. Он не такая важная птица, чтоб приводить в статье развернутую биографию. Ричарда это раздражало: не зная, как все произошло, не понять, как он таким стал.

 

 

Когда Ричард тащил шкуру через хребет Селькирка, он шел без заранее продуманного плана – и даже без мотива! – и уж тем более без карты. Солнце жарило вовсю. На крутых каменистых водоразделах не было воды. Попыткам спуститься с них в тенистые ущелья препятствовали густые заросли; те немногие, кто и впрямь живет в этих краях, называют такие заросли «собачьим мехом» – видимо, потому что, продираясь через них, чувствуешь себя блохой на собачьей заднице. Полубезумный от голода и усталости, Ричард пересек длинный склон, у подножия которого располагалось устье старой серебряной штольни, одолел полосу «собачьего меха» и внезапно оказался в древней можжевеловой роще. Десятилетия спустя он узнал термин «микроклимат», а тогда просто почувствовал, что попал через пространственно-временной туннель во влажные джунгли на берегу Тихого океана. Плотные кроны не пропускали солнечную энергию, так что земля была счастливо свободна от подлеска, а от родника чуть выше по склону бежал ручеек. Может, просто от перегрева и низкого сахара в крови, но Ричард пережил ощущение чего-то священного. Он сбросил ношу, сел в ручей, давая ледяной воде забраться под одежду, лег на спину, задохнулся от холода, перевернулся на живот, попил.

Фантазия, будто он первый человек в этом месте, развеялась мгновения спустя, когда Ричард приметил в нескольких ярдах от ручья фундамент старого дома. Единственную комнату сейчас занимали остатки крыши. Гниль и муравьи-древоточцы превратили дранку в труху; Ричард выгребал ее голыми руками, пока не располосовал палец чем-то неожиданно острым. Перевязав палец, он провел более тщательное исследование и обнаружил ящик виски, раздавленный рухнувшей крышей. Сам того не зная, он вышел на старую тропу, по которой во времена «сухого закона» бутлегеры носили контрабанду. Здесь был их схрон.

Что годилось для виски, сгодится и для анаши. Несколько лет Ричард ходил через границу, иногда один, иногда во главе пешего каравана. Он показал товарищам хижину бутлегеров, и они устроили в ней перевалочный пункт. В полумиле ниже по склону начиналась лесовозная дорога. Здесь они встречались с американскими дистрибьюторами – братской общиной байкеров.

В 1977-м президент Картер амнистировал уклонистов. Теперь Ричард мог работать в Штатах под своим именем. Он для разнообразия пересек границу на автомобиле, приехал в административный центр Бурнс-Форд, узнал в архиве, кому принадлежит участок с бутлегерской хижиной, и купил его за наличные.

Хотя это была ровно такая подробность, какую коллективный разум википедии гарантированно отмел бы за нерелевантностью, очень многое в его последующей жизни определилось тем, что он испытал, войдя в прохладную рощицу. Со временем Ричард понял, что это как-то связано с фермой в Айове. Уже в те годы он знал: что бы ни говорилось в отцовском завещании, ему она не достанется. Если он хочет владеть землей, то должен застолбить ее сам. Она может оказаться красивей и лучше, чем та, на которой стоит айовская ферма, но такой же не станет никогда – она всегда будет выселками.

Тогда, в конце семидесятых, он воображал, что построит дом у ручья Сухого Закона – как назвал текущую через его владения безымянную речушку – и будет там жить. Однако куда приятнее было гулять с полными карманами стобаксовых купюр у озера Кутеней, к северу от границы, так что охота осваиваться в глуши мало-помалу прошла.

 

 

Горы в этой части Британской Колумбии изобиловали брошенными рудниками. Ричард и его приятель-байкер, канадец по имени Чет, запали на одно место, где лет сто назад богатый немецкий горнопромышленник выстроил шлосс – замок в альпийском стиле. Фундамент и стены еще оставались в приличном состоянии. Местная экономика была в полной заднице после закрытия целлюлозно-бумажного комбината, и недвижимость не стоила практически ничего. Ричард с Четом купили шлосс. С тех пор как у него зародилась эта мысль, участок в Айдахо отодвинулся на задний план, словно начатый и брошенный черновик.

По мере того как шлосс превращался в модный пансионат, управляемый настоящими менеджерами, у Ричарда появлялось все больше свободного времени, которое он убивал преимущественно за компьютерными играми. В частности, он подсел на «Варкрафт: орки и люди» и продолжения, со временем переросшие в многопользовательскую ролевую он-лайн игру «Ворлд оф Варкрафт». Годы с 1996-го по 2006-й стали для него «выпавшим десятилетием» – по крайней мере, так бы он их рассматривал, если бы они не привели к «Т’Эрре». Ричард страшно растолстел и, вероятно, скончался бы от последствий ожирения, если бы не приучил себя играть, переступая – в первое время очень медленно – по беговой дорожке.

Как многие серьезные игроки, Ричард завел привычку покупать золотые слитки и другие полезные вещи у китайских голдфармеров: молодых людей, которые зарабатывали тем, что, играя в Варкрафт, набирали виртуальное оружие, доспехи, зелья и тому подобное, а затем продавали американцам и европейцам, у которых денег больше, чем времени.

Ричард не верил, что такой вид деятельности возможен, пока не прочел в статье, что мировой оборот виртуального золота составляет, по разным оценкам, от одного до десяти миллиардов долларов.

Так или иначе, покорив все известные виртуальные миры – его персонажи достигли почти богоподобного статуса и могли делать все, что пожелают, – он задумался об этом как о серьезном бизнес-проекте.

Здесь статья в википедии переворачивала все с ног на голову, делая излишний упор на отмывании денег. Шлосс приносил доход, рос в цене, обеспечивал бесплатный кров и кормежку; Ричард почти и думать забыл про недотраченные стодолларовые купюры. Да, в молодости он и впрямь был сильно озабочен отмыванием денег, так что выработал нюх на подземные денежные потоки, как у тех лозоходцев, что якобы находят воду с помощью рамки. И да, квазиподпольные виртуальные денежные потоки действительно его завораживали. И все же «Т’Эрру» он создал не для того, чтобы отмыть лишнюю тонну бабок.

Компьютерные игры затягивают хуже наркотиков, что он сам доказал, проиграв в них десять лет. Теперь он обнаружил, что они еще и своего рода валютная биржа. В обоих предметах – наркотиках и деньгах – Ричард разбирался. Третьей опорой треножника стала его бродяжья тоска по собственной земле. В реале ее бы ограничивали физические возможности конкретной планеты. Однако в виртуальном мире рубеж задавал только закон Мура, взмывающий все дальше в экспоненциальную высь.

Как только он сложил два и два, дело пошло быстро. Пообщавшись в чатах с англоговорящими голдфармерами, Ричард подтвердил свои подозрения, что многие из них не могут расширить бизнес из-за хронических трудностей с переводом денег в Китай. Он заключил партнерское соглашение с «Ноланом» Сюем, патологически предприимчивым хозяином китайской игровой фирмы, одержимым мыслью применить китайский инженерный талант к новой многопользовательской ролевой он-лайн игре. В ходе эпической череды разговоров в аське и по скайпу Ричард убедил Нолана, что надо для начала «подвести трубы»: разработать систему денежных потоков. Дальше все пойдет само. Для начала они запустили схему, по которой Ричард на североамериканском конце цепочки получал пейпаловские платежи от фанатов ВоВ в Канаде и США, Федэксом слал стодолларовые купюры на Тайвань, где их отмывали через нелегальный канал пересылки денег от филиппинских гастарбайтеров, переводили на счета в тайваньских банках, оттуда – на счет Нолана в Китае, а тот уже платил фармерам юанями.

Вся эта немыслимо хитрая конструкция (Ричард и теперь периодически просыпался в холодном поту, вспоминая ее разноуровневые сбои, международные теневые схемы и экзотический состав участников) была лишь мостиком к куда более здравому и стабильному предприятию: Ричард и Нолан совместно основали компанию с целью создать новую, полностью оригинальную игрушку Нолановой мечты на системе финансовых труб, которую Ричард чувствовал себя в силах соорудить.

Когда обсуждение названия фирмы заняло больше пятнадцати минут, которые Ричард на него отвел, он вытащил из кармана набор игральных костей для «Подземелий и драконов» и выбросил на них случайное число 9592.

У игры Корпорации-9592 была куча новых фич, но на взгляд Ричарда главная инновация заключалась в том, что она сразу строилась как дружественная к фармерам. Фарм был нежелательным побочным эффектом, эпифеноменом более ранних игр, создатели которых всячески силились его задавить, вплоть до того, что в 2009 году вынудили Китай ввести законодательный запрет на продажу игровой валюты без особой лицензии. Однако Ричард считал, что отрасль производства, в которой крутится от одного до десяти миллиардов долларов в год, заслуживает большего уважения. Если позволить хвосту вилять собакой, ты увеличишь свою прибыль и надежней привяжешь к себе подписчиков. Надо было просто строить экономику виртуального мира в расчете на то, что фармеры массово его колонизируют.

Он на самом глубинном, нутряном уровне чувствовал, что успех игры зависит от стабильности виртуального платежного средства. Это заставило его взяться за историю денег и особенно золота. Золото, как выяснил Ричард, всегда было надежным вложением средств, потому что его добыча требует определенных, более или менее постоянных усилий. Всякий раз, как открывают новые богатые месторождения или придумывают более эффективные методы добычи, золото дешевеет.

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить: стабильность золота в виртуальном мире обеспечивается аналогичным способом: игроки должны тратить определенное количество времени и сил на добычу определенного количества виртуального золота (или серебра, или алмазов, или других магических либо мифических металлов и самоцветов, которые позже добавят сценаристы).

Разработчики других он-лайн игр определяли это директивно. Золотые слитки хранятся в подземельях под охраной монстров. Чем сильнее монстр, тем больше у него слитков. Чтобы получить золото, надо сразить монстра, а чтобы прокачать персонажа, который его одолеет, нужно некоторое количество времени и сил. Система функционировала исправно, но в конечном счете вопрос о том, где лежит золото и сколько усилий требуется на его приобретение, решал от балды какой-то программист в штаб-квартире фирмы.

Безумная идея Ричарда состояла в том, чтобы устранить такую лажу; доступность виртуального золота должна определяться теми же геологическими процессами, что и в реальном мире. Только не происходящими на самом деле, а смоделированными численно. Бесцельно роясь в интернете, он наткнулся на мозговзрывающий сайт П.Т. «Плутона» Ольшевски. Плутон, двадцатидвухлетний сын геолога-нефтяника с Аляски, получил за Полярным кругом домашнее образование (его учили отец и мама – выпускница математического факультета). Типичный вундеркинд с синдромом Аспергера, запертый теперь в теле рослого волосатого детины, он много играл в компьютерные игрушки и дико бесился от того, как там обходятся с геологией и географией. Их элементы рельефа совсем не походили на элементы рельефа – по крайней мере для Плутона, готового часами сидеть и смотреть на холм. И вот, из протеста – практически в качестве акта гражданского неповиновения, направленного против всей индустрии компьютерных игр, – Плутон создал сайт, где показывал результаты работы своего алгоритма для генерации элементов рельефа, отвечающих его стандартам правдоподобия. То есть каждая деталь ландшафта включала в себя 4,5-миллиардолетнюю историю тектоники плит, атмосферного воздействия, биогенных факторов и эрозии. Разумеется, средний человек не отличил бы их от произвольных элементов рельефа, служащих фоном для обычной компьютерной игрушки, так что в этом смысле усилия Плутона были напрасны. Однако Ричарда интересовала не оболочка его мира, а нутро. Ричарду было важно, что некий виртуальный гном обнаружит, вонзив виртуальную кирку в склон горы. В обычном игровом мире ответ – фиг он что там обнаружит. Гора в таком мире – всего лишь поверхность, тоньше папье-маше, под которой ничего нет. В мире Плутона кирка сперва вскроет почву – состав которой будет определяться сезонным ростом и отмиранием растительности, а также вековым эрозионным разрушением склона, – а зарывшись глубже, гном рано или поздно наткнется на скальное основание, сложенное определенными минералами: это будет осадочная, изверженная или метаморфическая порода, и если ему повезет, в ней будет содержаться некий экономически значимый процент золотой, серебряной или железной руды.

Читатель, они одобрили его затею. Плутон переехал в Сиэтл, где поселился в особом учреждении для людей с расстройствами аутического спектра. Он начал создавать целую планету – жуткую мешанину программного кода, которую в одиночку настучал в родительском доме на Аляске и назвал Т’Эррой, – виртуальный мир, где должна была развернуться новая игра Корпорации-9592. А со временем так стала называться и сама игра.