Комментарии
"ПОСЛЕДНЯЯ ОСТАНОВКА"
Послесловие переводчиков
В этой книге Джей Парини - американец, совершенно не говорящий по-русски - решил воссоздать последний год жизни великого русского писателя Льва Толстого. Писать биографию столь известной исторической личности всегда непросто, особенно для человека, принадлежащего к совершенно иной культуре. Надо признать, автор неплохо справился с исключительно сложной задачей и показал своего героя с весьма неожиданной стороны, непривычной для русского читателя. Джей Парини добросовестно отнесся к "домашней работе" и тщательно изучил сочинения самого Льва Николаевича и воспоминания о нем - все в переводах с русского. Книга содержит множество цитат из первоисточников: письма, выдержки из дневников, отрывки из произведений и фразы из разговоров, описанных в мемуарах близких к Толстому людей.
Поэтому первоочередной задачей и настоящей головоломкой для переводчиков стало выделение "неподлежащих переводу" мест: все цитаты следовало обнаружить в тексте и найти в первоисточниках. Не было никакой возможности справиться с этой задачей без помощи автора: только он знал, где факты, а где вымысел. К счастью, Джей Парини весьма любезно отозвался на нашу просьбу о помощи. Теперь мы четко поняли, какие отрывки можно просто переводить, а какие придется искать в готовом виде.
К сожалению, что именно и откуда взято, Парини уже не помнил, поскольку книгу писал семнадцать лет назад. Да если бы и помнил, то нам бы это мало чем помогло, поскольку Парини пользовался переводами, а требовались первоисточники. С большими отрывками, вроде писем и дневников, особых проблем не возникло: по крайней мере, ясно, что именно искать. Где искать тоже ясно: интернет и библиотеки. Гораздо сложнее было выудить мелкие цитаты в диалогах. Во-первых, цитату нужно "узнать": все равно, что угадать лицо под маской. Во-вторых, надо сообразить, где искать. Выручил контекстный поиск: нужно разыскать описание данной сцены в мемуарах и там смотреть по тексту. Такой подход срабатывал в тех случаях, когда автор воссоздавал сцену по воспоминаниям кого-то из близких Толстого. Например, в восьмой главе рассказывается как Сергеенко-старший привез в подарок Льву Николаевичу граммофон, и все семейство собралось за чаем. Эта сцена подробно описана в дневнике секретаря Толстого В.Ф. Булгакова, откуда и взяты отдельные реплики, органично вплетенные в диалоги. Книга Булгакова "Л.Н. Толстой в последний год его жизни. Дневник секретаря Л.Н. Толстого" вообще оказалась бесценной находкой, поскольку именно из нее мы почерпнули многие цитаты. Кроме того, мы использовали следующие источники: Т.А. Кузминская "Моя жизнь дома и в Ясной Поляне. Воспоминания", С.Л. Толстой "Очерки былого", А.Б. Гольденвейзер "Вблизи Толстого. Записи за пятнадцать лет", В.Г. Чертков "О последних днях Льва Николаевича Толстого. Записки В. Черткова" и, конечно же, дневники, письма и произведения самого Льва Николаевича Толстого.
Однако бывали случаи, когда Парини выдумывал диалог, вкладывая в уста Льва Николаевича выдержки из его дневников. Хорошо, что дневники Толстого оказались оцифрованными и выложенными в интернете: можно скачать соответствующий файл и провести поиск по ключевым словам. Страшно себе представить, сколько времени ушло бы на поиск по бумажным носителям. Хотя все равно пришлось так же внимательно пролистать книги, вручную "вылавливая" возможные цитаты. Ведь ключевое слово (а лучше, фразу) нужно еще правильно подобрать. Например, нам долго не удавалось найти первоисточник абзаца, который, судя по контексту, был явной выдержкой из дневника: "I consider the company of women a necessary evil and avoid it when possible. Women are the source of all frivolity, all sensuality and indolence, all the vices to which men are prone". Нет ни даты, ни каких-либо дополнительных подробностей. И как в таком случае искать оригинал? Благодаря счастливой случайности, при перелистывании дневников Толстого глаз зацепился за предложение: "Я считаю общество женщин необходимой неприятностью жизни общественной и, сколько можно, удаляюсь от них. В самом деле, от кого получаем мы сластолюбие, изнеженность, легкомыслие во всем и множество других пороков как не от женщин?". (А теперь сравните английский перевод с оригиналом и попробуйте подобрать ключевую фразу!)
Мы с сожалением признаем, что скорее всего упустили некоторые из подобных цитат. В частности, нам не удалось найти дневники Душана Маковицкого, которые были изданы вскоре после революции и ныне являются библиографической редкостью. Возможно, именно там нашлось бы что-то ценное. К счастью, почти все близкие к Толстому люди вели дневники, и часто одни и те же события многократно описаны с разных точек зрения. Поэтому мы надеемся, что все наиболее существенное в перевод включено.
Второй важной задачей стали проверка реалий и составление сносок. Мы решили, что, хотя книга художественная, сноски не помешают, поскольку русскому читателю может быть любопытно больше узнать о людях, окружавших Толстого. Ведь это часть нашей истории, и, в отличие от американского читателя, для нас такие подробности представляют значительный интерес. Надо признаться, кое-где автора пришлось слегка подправить. Во-первых, его немного подвели переводчики первоисточников, а во-вторых, он не всегда достаточно хорошо знаком с реалиями русской жизни того времени. В частности, "конь графа" Дэлир вдруг стал кобылой, а в Петербурге появился патриарх. Дэлиру мы вернули его мужской статус, а мнимого патриарха понизили в митрополиты. Тем не менее, некоторые авторские подробности пришлось оставить, хотя русского читателя скорее всего позабавит описание торжественного ужина по случаю дня рождения Софьи Андреевны: "На столе был ржаной хлеб только что из печи, на белых блюдах лежал крупный виноград, а на красных - апельсины с юга. Потом подали борщ и утку в яблоках. Еще приготовили баранину и гуся. И напекли полную корзину пряников". Судя по неизменным ржаному хлебу и козьему сыру на столе, семейство графа Толстого вело весьма спартанский образ жизни! Подобные особенности авторского восприятия мы не стали ни исправлять, ни комментировать, поскольку книга не претендует на статус исторического исследования, а русский читатель и сам разберется, где автор не совсем точен.
С точки зрения перевода на русский язык книга Парини является исключительным случаем: требования к качеству ужесточаются, поскольку нужно не просто изложить содержание оригинала правильным русским языком, но и сделать это так, чтобы включенные куски подлинных документов не казались инородными телами. Джей Парини ясно понимал, что именно русский перевод его романа подвергнется самому пристальному рассмотрению и самой суровой критике, и дал нам полный карт-бланш: делайте все, что считаете нужным, лишь бы русский читатель воспринял книгу не как переводную, а как изначально написанную на русском языке. Книга составлена из (иногда подлинных) дневниковых записей реальных исторических личностей, и от переводчиков требовалось войти в роль и написать так, как это сделали бы сами герои. В частности, нам повезло найти главу в книге А.Б. Гольденвейзера "Вблизи Толстого. Записи за пятнадцать лет", в которой описываются особенности произношения и речи Льва Николаевича: например, он предпочитал говорить не "спасибо", а "благодарствую"; не "если", а "ежели". Примером использованной нами грамматической стилизации является склонение фамилии "Сергеенко": в начале двадцатого века это еще считалось грамматической нормой. И конечно же, пришлось тщательно подбирать слова и выражения, имитируя стилистические особенности русского языка начала двадцатого века. (С этой целью переводчики читали произведения самого Толстого, а также других классиков этого периода).
Джей Парини довольно известен как поэт и включил в книгу три стихотворные главы. Перевод стихов - всегда трудная задача, но наибольшую сложность представляла сестина. Сестина (или секстина) - это итальянская стихотворная форма из шести или шести с половиной строф; в каждой строфе должно быть шесть строк. Строки не рифмуются, однако их заключительные слова повторяются в определенном порядке. Обычно пишется десяти-одиннадцатистопным ямбом. Возникла эта форма в Италии и широко употреблялась в провансальской поэзии трубадуров. В русской поэзии сестина почти не представлена, поскольку грамматические особенности русского языка делают ее технически очень сложной для написания. Там, где Парини с легкостью превращал глагол в существительное и обратно, в переводе требовалось сохранить точную грамматическую форму слова. В конце концов, нам удалось этого добиться. Для желающих попробовать свои силы в переводе сестины приводим оригинальный текст:
Sonya: a sestina
On my knees, still praying, by the blackened pond.
I watch the moon’s bare sickle and the stars
that fleck and burn my skin, asking the God
of thunder to avenge me now, to cleanse or kill
the enemy without, within, to make love
blaze like this wild grassfire, searing wind.
I feel it rising in the wood, hot wind
across the world. It stipples the black pond
and wakens what I used to know of love,
that whirling zodiac of flinty stars
that filled my nights. It’s easier to kill
now, kill what hurts. To spit at God.
What have I come to, railing at my God?
Deliver me, O Lord. Let fiery wind
rise through my hair: Why should I kill
what I love best? I’ll float above the pond
tonight like moonglow, flaking stars.
I’ll fill the water, overwhelmed by love.
It’s what I live for: love, bright love
that starts, as always, in the eye of God,
then spills through dark, ignites the stars,
the fields and forests with its blazing wind
and marks the surface of my little pond,
a skin of fire. I’d never want to kill
what I love best. I may scream kill
and kill as Cain did in my heart. But love
prevents me, buoys me up. It’s like a pond
that holds and fills me with the light of God,
a love of man. I listen to the wind
that scatters, blows, and sparks a billion stars.
I’m on my knees still, scattered like the stars.
If I am nothing, what is there to kill?
I’m piecemeal, pierced, and parcel of the wind,
with nothing left to love or not to love.
I’m one bright atom in the mind of God,
almost extinguished here beside the pond.
I’m full of stars and, maybe, full of love.
I’ll kill whatever in me turns from God,
avoids hot wind, the heart’s black pond.
Для сравнения прилагаем свой перевод:
Соня
сестина
Я все молюсь, склонившись. Черный пруд,
И голый месяц в небе, и сияют звезды,
как искорки огня. Молю я Бога:
отмсти же за меня! Врагов убить
снаружи и внутри, и пусть любовь
пожаром вспыхнет и раздует ветер.
Я ветер чувствую в лесу. Горячий ветер
поднимется, подернет рябью пруд
и память всколыхнет. Была любовь -
созвездьями в глазах кружились звезды
моих ночей. Не проще ли убить, -
убить то, что болит. И наплевать на Бога.
Ах, неужели я ропщу на Бога?
Спаси, о Господи. Пускай горячий ветер
растреплет волосы. Да как же мне убить
то, что люблю? Внизу б оставить пруд,
взлететь к луне и вниз осыпать звезды,
чтоб душу переполнила любовь.
Я для любви живу лишь: та любовь,
в нас разгорается по воле Бога
и в темноте воспламеняет звезды;
леса и нивы обжигает ветер
и осыпает искрами мой пруд.
Что мне всего дороже - как убить?
Я закричу "убей!" и захочу убить,
но руки свяжет мне моя любовь -
не утонуть мне: если брошусь в пруд,
всплыву я, наполняясь светом Бога
и смертного любовью. Дует ветер,
разносит искры, зажигая звезды.
Меня всю ветром разметало, словно звезды.
Я пустота, ничто - кого же мне убить?
Разорвана в клочки, я превратилась в ветер -
Нет ничего, в чем бы жила любовь.
Я искоркой мелькну в ладони Бога -
не погаси меня, бездонный пруд.
Во мне сияют звезды - иль горит любовь?
Убить хочу в себе, что не приемлет Бога
и ветер яростный - умри, мой черный пруд.
Мы рады, что нам выпала честь перевести столь необычную книгу, и надеемся, что вы прочитаете ее не только с интересом, но и с удовольствием.
Оксана Василенко и Марат Усманов
| 
